Когда замерзли дожди
Шрифт:
Они никого не встречали и никого не провожали. Но они ездили на аэродром — старина Петрович и Зая. Еще старину Петровича называли комэск. Комэск — значит, командир эскадрильи. Это в войну он служил в авиации дальнего действия АДД. Но вообще Петрович гражданский летчик.
Теперь
Петрович заводит автомобиль.
Внучка садится рядом, и они едут через город на аэродром.
Занимают в потоке машин крайний правый ряд. Петрович и Зая свободны, никуда не спешат. Петрович курит сигарету, Зая просто тихо сидит.
Выезжают на шоссе.
Последние жилые дома с разноцветными ящиками для цветов на балконах, овраг в желтых морщинах песка, бензозаправочная колонка. Под колесами — шершавый холст бетона.
Появляются самолеты.
Петрович глядит вслед каждому самолету. Автомобиль едет в крайнем правом ряду: они ведь никуда не спешат.
И Зая тоже глядит.
Самолеты тянут над головой низкий гул моторов, идут на аэродром на посадку. Или, наоборот, набирают высоту, уходят со старта, синие и прохладные.
Зая все знает на шоссе.
Сначала будут маленькие елки. Они недавно посажены ряд за рядом. Потом будут березовые рощи с потоптанными тропинками. На тропинках корни, как узелки на нитке.
Возле опушек вкопаны скамеечки. Они пахнут старыми пнями. Пауки обязательно приклеивают к скамеечкам паутину.
За березами начинается дубовый лес. Осенью, когда ходишь там, слышно, как падают желуди, стучат по сухим листьям.
Иногда на шоссе попадается автоинспектор, следит за порядком.
Петрович поднимает руку — здравствуйте.
Инспектор тоже поднимает руку — здравствуйте. Они знают Петровича. И Зая поднимает руку — здравствуйте. Ее они тоже знают.
На двадцатом километре будет поворот налево, на тихую сельскую дорогу, где около речки стоит дом с верандой.
Он построен из новых светлых бревен, только недавно обструганных топором. В нем еще живет лес.
Здесь отдыхают летчики. Гуляют, удят в речке рыбу, показывают друг другу ладонями, кто как недавно летал.
После дома из светлых бревен будут сады. Весной они цветут, лежат на земле белым облаком. Подует ветер, и сады улетают в небо.
Потом будет тонкая и длинная стрела с надписью «Аэропорт». Стрела показывает направо.
Шершавый холст бетона тоже поворачивает направо.
Поворачивают и Петрович с Заей. Они едут мимо поселка, где гостиница и ремонтные мастерские, мимо сигнальных на мачтах прожекторов. Прожектора обозначают границы аэродрома. Они по ночам ждут самолеты.
Узкая аллея. Стриженые кусты, асфальтированные площадки. Зая и Петрович подъезжают к аэровокзалу.
На
Петрович ставит машину на асфальтированную площадку среди такси и автобусов-экспрессов и входит с внучкой в аэровокзал.
— Здравствуйте, старина, — говорят ему носильщики,
— Здравствуйте, комэск, — говорят дежурные девушки в справочном бюро.
Если встречается пилот, то вначале Петрович обязательно полетает с ним немного на ладонях и только потом сможет говорить про всякое другое.
У дежурных девушек он узнаёт, где его знакомые, на каких рейсах. Девушки по микрофону спрашивают у диспетчера:
— Где пятьдесят шестая?
Диспетчер отвечает:
— В Челябинске.
— А семьдесят первая?
— В Ростове.
— А тридцать вторая?
— Ушла на Казань.
Петрович слушает, кивает:
— Так, так.
– А про восемнадцатую спросить?
— Да. Пожалуйста.
На машине под номером восемнадцать дед летал перед пенсией. Это был тихоходный поршневой самолет.
— Где восемнадцатая?
— Восемнадцатая... Пошла за помидорами.
— За помидорами, — повторяет Петрович. — Так, так.
Дед и внучка идут к метеотехникам.
— Здравствуйте, старина. — говорят метеотехники.
— Здравствуйте.
— Здравствуй, Зая.
— Здравствуйте.
Метеотехники не дружат с дождями и ветром. Они дружат с солнцем.
Дед и внучка заглядывают в пункт самолетного зондирования, в телетайпную, в регламентное бюро, в службу локации и радионавигации. И повсюду им улыбаются, кивают.
— Здравствуйте, старина. Здравствуй, Зая.
И они кивают и улыбаются.
Зае не терпится подняться на третий этаж, в комнату подготовки экипажей к полетам.
Здесь, отправляясь в рейс, собираются летчики, штурманы, радисты. Говорят про всю страну сразу — про теплое море и про снег, про день и ночь. Кто куда летит или кто откуда прилетел.
И говорить в этой комнате можно день и ночь, потому что одни экипажи уходят, а другие приходят. Пустой комната не бывает.
Петровича здесь всегда ждут. Он здесь всегда нужен. У каждого к нему есть свои вопросы, и поэтому каждый спешит завладеть Петровичем.
Если даже общий спор — ночной полет в тундре, ориентировка в пустыне, радиосвязь в грозу или при северном сиянии, полет над морем или над горами, — ждут Петровича. Он разберется. Он скажет.
Старина Петрович больше любого из них летал от снега к теплому морю, из ночи в день. Он больше любого из них имеет право говорить про всю страну сразу.
А тут на днях заспорили, как удобнее ставить на аэродроме реактивные и турбовинтовые лайнеры. Они огромные, занимают много места.
Чертили на бумаге схемы. И Петрович чертил. А чтобы еще понятнее было, вытащил из кармана коробок со спичками, высыпал спички на стол.