Когда завидуют мертвым
Шрифт:
— А тебя самого не зажарят? — хмыкнул Вячеслав. — Или ты с ними договоришься? Ты людоед. Они людоеды. Какая идиллия…
— Вот, мужики. Принес. — Слон наконец вернулся и сел обратно за стол, поставив перед собой бутылку с мутной жидкостью. — Ну, это из моих запасов. А то ведь так-то платное все. Но это мое личное. Так что выпьем просто по-товарищески. Ага?
— Ну, наливай, ежели бесплатно, — хмыкнул Варяг, подставляя свою кружку.
Слон разлил напиток и чокнулся с Яхонтовым.
— За знакомство. Нечасто к нам гости стали захаживать.
Варяг кивнул
— А что так? Отчего нечасто? — спросил Людоед.
— Дык… — закряхтел Слон. — Вымирают-то людишки помаленьку. Раньше вот поначалу все воевать со всякими приходилось. Потом холода настали. Мы тут обосновались, отстроились. Ну, иногда всякие путники у нас останавливались. Кто куда шел. Кто родню, как вы, искал, кто подальше от радиации, от химикатов и прочего. А сейчас все реже и реже. Да и зверя совсем мало стало. Ну, мы тут оранжерейку сварганили. Выращиваем кое-что. И пожрать чего, и покурить. — Он подмигнул. — Дурь, кстати, не нужна?
— Нет. Не нужна. Кстати, я слыхал, тут у вас кому-то фотоаппарат загнать можно. Правда, что ли? — спросил Крест.
— А. Ну да. У нас Олигарх тут скупкой-продажей заведует. Ну, сами тоже торгуемся, кто чем может и кому что надо. Но по-крупному и со всяким барахлом — это к нему.
— А он сейчас не спит?
— Да нет. Чего ему. Он на охоту не ходит. За дровами тоже. Он у нас тут из элиты. Из основателей. Так что спит, когда хочет, и подолгу в своем магазинчике сидит, барахлишко перебирает. Одно слово — Олигарх.
— Обо мне речь ведете?
В помещение вошел пожилой человек небольшого роста. Он выглядел весьма упитанным для тех условий, в которых теперь пребывали остатки человечества. Гладкую плешь на голове окаймляли седые волосы. Мясистый нос нависал над слюнявым и пухлым ртом.
— О! Олигархия! А мы тут… Это… Выпьешь?
— Нет. — Тот недовольно мотнул головой и присел за стол рядом со Слоном.
— Чего вы мной интересуетесь? — Он уставился на Людоеда.
— Ну, вам, наверное, уже сказали. Я хочу фотоаппарат продать. И видеокамеру заодно. Не интересует?
— Покажи.
В тоне Олигарха была нескрываемая надменность. Он всем видом будто хотел показать, что гости отнимают у него драгоценное время впустую.
Крест порылся в своем вещмешке, в котором они принесли еду, и выложил на стол оба упомянутых предмета.
Сделав презрительное лицо, старик повертел фотоаппарат и камеру в руках. Осмотрел оптику. Открыл крышки. Скептически покачал головой.
— А пленка в фотоаппарате была? — спросил наконец он.
— А пленка тебе зачем?
— Я мог бы ее проявить и распечатать.
— Нет. — Илья мотнул головой.
Николай взглянул на Людоеда, задумавшись, почему тот обманул про пленку. И почему он так внимательно разглядывает лицо Олигарха?
— В камере крышка взломана. Короче, восемь патронов для «калаша» за обе безделушки.
Он оставил предметы на столе и откинулся на спинку жалобно заскрипевшего стула.
— И все? — поморщился Крест. — Восемь патронов?
— А чем ты недоволен? Восемь патронов — это
— А оптика? — нахмурился Крест.
— Вот за линзы я и предлагаю тебе восемь патронов. Думай.
— Ладно. Забирай, — вздохнул Илья.
Олигарх достал из кармана своей спортивной куртки патроны и высыпал их на стол.
— Держи.
— Теперь я понимаю, отчего тебя Олигархом кличут, — усмехнулся Людоед, сгребая ладонью патроны. — Небось успешным коммерсантом был в прошлой жизни?
Олигарх угрюмо посмотрел на гостя.
— Далась тебе эта прошлая жизнь? Я же не спрашиваю, кем ты в прошлом был.
— Да ладно тебе. Это я так. Для поддержания разговора. Неприятно вспоминать?
— А зачем вспоминать? Того мира давно нет. Похерили, идиоты.
— Ты о ком?
— Да обо всех.
— Да ладно тебе, — непринужденно махнул рукой Илья. — При чем тут все? Политики все это развязали. А ты всех…
— Да брось ты, — поморщился Олигарх. — Что за плебейская привычка всегда и во всем винить политиков? Политики… Я имею в виду настоящих политиков из элиты, а не выскочек… Так вот, политики были самой здравомыслящей частью любого общества. Политики всегда могли договориться. Но вот, мать его, общественное мнение висело над ними как дамоклов меч.
— Да политикам всегда было наплевать на общественное мнение. Они только и делали, что голову морочили своими лозунгами популистскими.
— А зачем популистские лозунги выдвигать, если плевать на общественное мнение, по-твоему? — усмехнулся старик. — Да просто политику все время надо было ублажать быдло. Быдлу ведь много не надо, чтобы вывалить на улицы с лозунгами и протестами. Или просто считать того вором, того иностранным агентом и прочее. Народ всегда мыслил какими-то аморфными, искривленными понятиями. Именно поэтому в элите быть дано единицам. Тем, кто выделялся из серой массы. Кто мог мыслить прагматично, по-деловому и креативно. А народу что надо? Какое-то абстрактное чувство гордости. Достоинство национальное. Победы им подавай. Патриотизма хотелось. А что общего все это имело со здравым смыслом? Да вот этот тупой квасной патриотизм провонявшего водкой быдла и загубил все. Наши идиоты никогда не хотели диалога с Западом. То им Наполеон не нравился, то еще кто. То сами с голой задницей сидели, а Америке кулаком грозили. А за каким чертом? Вон японцы. Тоже гордые были и нищие. В итоге получили двумя атомными бомбами. Наплевали на эту глупую гордость и патриотизм и зажили припеваючи. Надо было дружить с сильными и богатыми и преклоняться перед ними. И жили бы по-человечески. А мы чего? То НАТО расширяется, нас это напрягает. То они там каких-то папуасов плодам цивилизации, пусть и через бомбы, учат. Нас опять это напрягает. А сами-то мы кем были? Оборванцами. Пьяными ваньками. Тупой, ленивой нацией. Надо было дружить с Западом. Надо было подчиниться им. И нормально бы сейчас жили. Закон эволюции. Ну что, не прав я?