КОГИз. Записки на полях эпохи
Шрифт:
– Сергей Сергеевич, да как всегда – Алик!
– Да сегодня – не как всегда, Алик, а по имени-отчеству!
– Алишер Измаилович!
– Так вот, Алишер Измаилович, всех баб, да и вообще весь цех отправляй домой! Оставь дежурных, сколько надо, да охрану. Да еще троих мужиков, забойщиков или обвальщиков, с тобой четверо будет. Своих – татар оставляй.
– А я не татарин, я – узбек.
– Да мне все равно! Ты слушай, что я тебе говорю. Через десять минут вам привезут трехлитровую банку спирта и пять топоров. Что надо сделать – ты знаешь. С тобой разбираться я завтра буду. Все засрал!
– Все сделаю, уважаемый Сергей Сергеевич, все в ажуре будет.
– А мы с тобой, Глинка,
– А что, краковская – плохо?
– Я спросил – лимон!
– Ну, найду я и лимон, и краковскую!
17
К Деду в этот день Сергей так и не попал. Пока дождался отчета от Усманова да пока выпивали с Глинкой коньяк – было уже не до серьезных разговоров. Зато на следующий день Бойко встретил Соловьева в вестибюле. Он как-то демонстративно взял Сергея под руку и провел через вертушку.
– Ну вот и пора нам с тобой поговорить серьезно. Заявление-то сейчас будешь писать?
– Да, буду.
– Только пиши: не по собственному желанию, а в связи с направлением на учебу в Москву.
Они вошли в приемную директорского кабинета. Секретарь Бойко, сухопарая женщина лет пятидесяти, Вера Ивановна, что-то печатала. До работы на комбинате она была доцентом в сельхозинституте. Вера Ивановна была умницей и прирожденным секретарем-референтом: предусмотрительная, хозяйственная, тактичная, интеллигентная, начитанная, хороший экономист, хорошая стенографистка, а кроме того, она помнила все дни рождений как городских начальников, так и московских знакомцев Бойко.
– Вера, сделай нам с Сергеем Сергеевичем что-нибудь: мы посидим, поболтаем. А ты, – уже к Соловьеву обратился директор, – давай снимай пальтишко, присаживайся, кури, если хочешь.
Бойко почему-то устроился не за директорским столом, а в глубоком мягком кресле, развалился, закрыл глаза и, как показалось Сергею, задремал. Лицо его сразу постарело, осунулось, и в другой раз Сергей, наверное, и не узнал бы своего директора. Однако буквально через минуту глаза Бойко открылись, и в них снова горел знакомый огонь, и, только что серое и безжизненное, лицо сразу помолодело на двадцать лет.
Секретарь принесла коньяк, кофе, порезанный лимончик и так же тонко порезанный сыр. Дед разлил по рюмкам.
– Хотелось поболтать с тобой по душам, а получится снова лекция, нотация, назидательный монолог. Ну да ладно. Сейчас и со знакомством и с расставанием опрокинем, и я выскажусь. О вчерашнем говорить не хочу: я бы принял точно такое же решение. Причем и моя вина в том, что произошло, есть: еще месяца три назад почувствовал я, что Усманова надо менять. Хочу поговорить о другом. – Он налил в рюмки и первый поднял свою, как бы приветствуя Сергея. – Мы сейчас с тобой на встречных курсах: я – с самых вершин по направлению к погосту, о пенсии даже думать не хочу! А ты сейчас на таком взлете – что даже представить себе не можешь. В твои-то годы! Через две недели тебя ждут в Москве, в Академии при ЦК КПСС – ты зачислен с первого декабря. Это тебе не в министерство под крыло к Патоличеву попасть, куда твой друг Витя Калядин притерся. Академию при ЦК КПСС заканчивают секретари обкомов и разведчики, директора крупных предприятий и послы. Маловероятно, что нам придется еще когда-нибудь сталкиваться по работе. Повторюсь: мы – на встречных курсах, и оба несемся с такой скоростью, что наша встреча – лишь миг. Даже познакомиться-то не успели, как следует. Но сегодня хотелось – о другом.
То, о чем я сейчас буду говорить, наверное, либо приходило тебе в голову, либо когда-нибудь придет. Но все равно мне высказаться хочется.
Ты –
Вот ты учился в институте и даже не задумывался: закончишь ты его или нет – это само собой разумелось. А рядом с тобой учились другие ребята, которым надо было каждый день доказывать, что они лучше. Они аспирантуры закончили, лекции читают, экзамены принимают. И знаешь, что интересно: они принципиально какому-то способному мальчишке, плохо готовому к экзамену, поставят заслуженный «неуд» из чувства справедливости. А твой брат, профессор московский, из-за осознанной рациональности поставит, при прочих равных обстоятельствах, этому в общем-то, способному мальчишке «уд», думая о том, как сохранить его для нужд Родины. Единственная врожденная привилегия аристократа – думать о Родине.
Многие смешивают понятия аристократ и дворянин. Дворянину заранее заплачено – даны деньги, земли, поместья, права – на годы, на столетия, навсегда, чтобы он и его потомки служили государству. И дворянин не имеет права манкировать этой своей единственной обязанностью. Аристократом же может быть и чиновник, и генерал, и купец, и ученый, который наследственно по рождению и воспитанию служит бескорыстно Родине. Не путай с интеллигентом! Интеллигент всегда – в оппозиции к государству, пусть в лояльной, пусть в конструктивной, но в оппозиции. Как бы государство ни улучшало законы и порядки, интеллигент будет всегда недоволен, ему будет снова чего-то не хватать, ему что-то захочется снова улучшить. И он перестает быть интеллигентом, когда попадает на службу в государственный аппарат или начинает выполнять социальные и идеологические заказы государства, а не общества.
Вот я уже и забыл: к чему я тебе все это рассказываю. Да, еще про дворян. Дворянин должен служить! Екатерина отменила обязательную службу дворян, и в военных действиях 12-го года участвовало лишь двадцать процентов столбового дворянства. В русско-японской – пять! А в войне с немцами среди фронтовых офицеров вообще «рюриковичей» не было: ни Раевских, ни Оболенских, ни Трубецких. Из двадцати Романовых призывного возраста лишь двое надевали военную форму для парадов. Служить России никто не хотел. Константин Романов стишки пописывал. Трубецкие, два брата, оба, философствованиями занимались да еще один скульптором был. Зачем нужно такое дворянство?
У нас в стране есть новый институт дворянства – это партия! Процент партийных в стране примерно тот же, что и дворян до революции.
Ну, вот, наверное, и все, о чем я хотел с тобой поболтать. В общем-то – ни о чем. Просто попрощаться. А то ведь с такой скоростью да на встречных курсах, тут не только что попрощаться, а и поздороваться-то иной раз не успеваем.
XXXI. Колодец
Девчонок надо поздравлять. Они любят, когда их поздравляют; сразу загораются, радуются, что наступил праздник, веселятся, суетятся, и сам начинаешь верить, что на свете есть место празднику.