КОГИз. Записки на полях эпохи
Шрифт:
Мальчишки обожали его, потому что каждый день он сажал двоих или троих на заднее сиденье своего трофейного «Виллиса» и вез их до бензозаправки на площади Ошары, откуда те бежали бегом назад домой до Оперного театра. Пацаны готовы были мыть этот трофейный «Виллис» с утра до вечера каждый день, и он сиял у одноногого хирурга, как начищенный самовар. Кроме того, мойщики знали, что сбоку у крышки капота есть четыре отверстия от шурупов и виден след от когда-то бывшей на этом месте накладки-таблички. Кто-то будто видел, что на накладке было английскими буквами выгравировано: «Русскому герою Соколову от генерала Монтгомери». А вот злой Вадик Коржавин говорил,
Но была еще одна причина, по которой пацаны всего двора уважали хромого хирурга. По поручению каких-то высоких инстанций, может, даже обкома партии, он занимался организацией санатория для инвалидов войны в Зеленом городе, пригородной зоне отдыха. Для этого санатория было решено использовать туристическую базу «Ройка», которая располагалась в больших дачных особняках, бывших когда-то собственностью замечательных семей Рождественского, Евгения Чирикова и помещика Ройского. Да-да, того самого Ройского, которому до революции принадлежала крупнейшая городская типография, превратившаяся потом в «Нижполиграф».
Ройский считался большим любителем птиц, и десятки клеток, которые хирург Соколов выгреб из сараев и подсобок бывшей усадьбы, были просто фантастическими и царскими. Клетки для жар-птиц!
Он все эти клетки раздал пацанам, и в каждой квартире каждого дома чижи и щеглы, снегири и клесты сидели, прыгали и пели в круглых колоколах, древнерусских теремах и двухъярусных дворцах из медных спиц, бамбука и крученой скани.
Ловля птиц была всепоглощающей страстью послевоенных городских окраин. Длинными бамбуковыми удилищами с петелькой из лески на конце чалились глупые чечетки, висящие вниз головой на березовых косах. Чапок с подсадным старым желтым чижом ставился прямо наверх самого большого сугроба, чтобы его было видно со всех сторон. Но ловля птиц по-взрослому – это ловля сеткой, когда на ровной площадке среди репейников и полыни устраивалась декорация с веткой рябины или калины. Рядом ставилась клетка, в которой сидела хорошая певчая подсадная пичуга: щегол, чиж или снегирь. Певчие птички скидывались целой стаей на живой манок, и тогда, накрыв их сеткой из засидки, можно было взять сразу несколько штук.
К зимним развлечениям относились также еженедельные воскресные лыжные прогулки в Лапшиху, Кузнечиху и дальше – в Марьину Рощу, на которые Тамара с Шурой брали сначала только закадычников, а потом и других ребят. Так что компания собиралась большая – до десяти человек.
Машка в этих прогулках не участвовала. Еще в ноябре произошел казус, после которого Шура был вынужден изолировать выросшую волчицу. Как-то раз, заигравшись с ребятами, она случайно толкнула малого ребенка, и тот, упав, поранил стеклом руку, потекла кровь. Колька-инвалида заорал на Машку благим матом и ударил ее палкой – та прижала уши, как-то страшно зашипела и, схватив мальчика за руку, повалила его. Глаза ее горели. На руке у ошалевшего Кольки-инвалида остались лишь синяки: Машка предупредила его. Но все присутствовавшие поняли, что Машка – больше не щенок. Она превратилась в большого и опасного зверя.
Вечером Шура укрепил веранду, утеплил построенную на ней в углу зимнюю конуру и затянул металлической сеткой верхнюю открытую часть. Проблема была решена.
Но не до конца…
В конце февраля, уже после последних власьевских морозов, когда яркое солнце начало спешно выращивать на крышах сараев сосульки и воробьиное чириканье подчас
Шура, собравшись утром на работу и выйдя на улицу, сразу понял, в чем дело. Он зашел в дом, взял охотничье ружье и, вернувшись на крыльцо, выстрелил в воздух. Вся свора – кто поджав хвост, кто нехотя и оглядываясь – бросилась наутек в разные стороны. Под верандой в сугробе, не поднимая глаз на Шуру, остался лежать, свернувшись клубком, небольшой черный кобель. Шура выстрелил из второго ствола в сугроб рядом с влюбленным дураком, как назвал он его про себя. Кобель только вздрогнул и остался лежать. Машка завыла. Шура чертыхнулся, занес ружье в дом и отправился на работу.
Поздно вечером, вернувшись с работы домой, Шура застал всю свору из пятнадцати кобелей на прежнем месте. На этот раз стрелять пришлось при свете луны. Стая разбежалась, Машка не выла.
Утром Шура пошел покормить свою питомицу и, зайдя через сени на веранду, увидел, что волчицы нет. Две фигурные доски, плотно запиравшие нижнюю часть веранды, были изгрызены в щепу, и в эту дыру Машка убежала. Она вернулась лишь через четыре дня, поджав хвост, с прижатыми ушами, с какой-то непривычной неопрятной шерстью и с желтым блеском в глазах, новым и непонятным для Шуры, Кольки, Тамары.
13
Говорят, что в мае погода обманчива: воздух прогрелся, а земля холодная, – надо быть осторожным. Да любой месяц, любое время года обманчиво и опасно, если ты будешь с погодой да природой панибратствовать.
Шура, уезжая в конце апреля в экспедицию, уговаривал Кольку не спать с открытым окном до мая. Апрельский воздух сырой, грязный и тяжелый, он очень вреден для дыхания во время сна. Это ведь не февральский – морозный, озонированный, и не июльский, очищенный грозами.
Но если идешь наперекор природе и мудрым советам, обязательно напорешься на неприятность.
Колька проснулся неожиданно, по непонятной для него причине, рано – рассвет чуть-чуть брезжил, но угадывалось: день будет солнечным. Ему показалось, что он проснулся от выстрела, однако стояла полная тишина. Потом ему показалось, что слышны какие-то шорохи на крыльце.
Колька встал, подошел на цыпочках к открытому окну и высунулся из него наружу. Было холодно и тихо. И тут он почувствовал знакомый запах дешевого табака, точнее, махорки, такой, какую курил его отец. На крыльце курили и говорили шепотом. Колька, стараясь не шуметь, натянул на себя шаровары, надел на босу ногу сандалии и осторожно вылез через окно в палисадник. Переступая с кирпича на кирпич и стараясь не попасть в грязь, он добрался до угла дома и выглянул. Зубы стучали и от страха, и от холода.
На крыльце сидели два незнакомых мужика и курили. Один был с ружьем, другой держал за мутовку мешок, который лежал у его ног. Тамара стояла, притулившись к косяку входной двери, запахнувшись в зимнее пальто и пряча нижнюю часть лица в воротник.
– А Шуре я скажу, что приезжали из Подмосковья из питомника и забрали волчицу. Он ведь договаривался, и из зоопарка или зоопитомника обещали приехать в июне. Я скажу, приехали сейчас. Неожиданно.
– Тамара, – чувствовалось, один из сидящих упорствует, – может, честно Шуре скажем, вырвалась, боялись, что покусает кого-нибудь, пришлось застрелить.