КОГИз. Записки на полях эпохи
Шрифт:
Этот вопрос совсем завел Саньку в тупик. Его страсть к чтению «приключений» была известна, и Санька не делал из этого секрета, пересказывая друзьям литературные сюжеты на переменах, и на прогулках, и на посиделках во дворе. Вовка Охотов спортом занимался, Санька – книжки читал. Как в первом классе отец подарил ему подписку «Библиотечки приключений» вместе с первым томом – «Робинзона Крузо», так Санька и начал читать: «Гулливер», «Три мушкетера», «Кортик» и все подряд. Но сейчас Саню смутило – откуда Славка знает про Тамойкина и про двухкопеечные монеты.
С Тамойкиным Саньку познакомили зимой, когда ему приспичило достать телефонный капсюль ТК-47. Санька собирал детекторный приемник, чтобы подарить маме на 8 Марта. Тамойкин работал мастером по вызову на телефонном узле, и все он для Саньки достал, и Санька для мамы приемничек сделал и подарил ей. Более важным для Саньки в знакомстве с Тамойкиным было обретение родственной души. Женька Тамойкин оказался таким же, как и Санька, ярым любителем приключенческих книг. Правда, в отличие от Саньки у него имелся фантастический, почти неиссякаемый источник: Тамойкин дружил с бывшим капитаном дальнего плаванья, владельцем огромной библиотеки, которую тот привез то ли из Одессы, то ли из Ленинграда. Библиотека оказалась такой большой, что не все книги уместились в квартире, и хозяин вынужден был наименее ценную часть хранить в коробах в сарае. Эта часть представляла собой не поддающееся учету, какое-то безобразное количество разного рода журналов как дореволюционных, так и довоенных. «Вокруг света», «Мир приключений», «Семь дней», «Всемирный следопыт», «Огонек». Кроме них – шестнадцати– и тридцатидвухстраничные комиксы в ярких обложках: Нат Пинкертон, Ник Картер, гений русского сыска Путилин. Отдельный ряд занимали настоящие приключенческие романы Джеймса Кервуда, Клода Фарара, Берроуза, Гастона Леру, капитана Мариэтта и Эдгара Уоллеса. Всем этим книгам и даже авторам, казалось, не было счета, и печатались они в похожих оформлениях и в Москве, и в Риге, и в Берлине, и в Праге.
На каких правах Женька Тамойкин пользовался книжным богатством старого капитана, спрятанным в большой подвал под домом сталинской постройки на Грузинской, Санька не знал, но ключи от сарая Женька держал у себя, и ходил он туда по-хозяйски. Как ни трудно это сопрягается, но, несмотря на добродушие и примитивную отзывчивость, в Женькиной душе нормально, по-взрослому росло здоровое крестьянское чувство барышника, и он прочитанные журналы и романчики со спокойной совестью продавал Саньке, с которым и обсуждал их содержание, предаваясь совместным мечтаниям. Цена была плевая – десять копеек за единицу прочтения.
Но ведь и десять копеек надо где-то взять. Отец, конечно, дал бы. Но мама у Саньки была очень брезгливая, и все это непонятно откуда взявшееся старье в виде пыльных книжек и журналов она из дома бы выкинула. Поэтому читал он свои приключения на чердаке у слухового окна, у него там был как бы читальный зал с письменным столом в виде ящика, креслом в виде ящика и книжным шкафом в виде трех ящиков, поставленных друг на друга.
Саня мог бы стрелять по двадцать копеек на улице около продовольственного магазина, как это делали некоторые его одноклассники. Они были «из бедных» и приезжали в школу на восемнадцатом трамвае из Лапшихи и с Кадочки. Но если бы папа узнал, что Санька стреляет по двадцать копеек, он мог бы рассердиться.
Зато у Саньки был свой собственный способ добывать деньги – из телефонов-автоматов. Никто из его приятелей и знакомых не знал о таком, и Санька хранил его в строгой тайне. Хитрость заключался в том, что в окошечко для возврата монет под отжимной язычок засовывался небольшой поролоновый кубик, который и задерживал возвращающиеся неотработанные монеты. Через какое-то определенное время Саня подъезжал к автомату на велосипеде и острым загнутым крючком, сделанным из спицы, выковыривал кусочек поролона – не вернувшиеся хозяевам двушки кучкой вываливались в возвратное окошечко; иногда попадались и гривенники – ими тоже можно было звонить.
Больше всего Саньку успокаивало в его системе то, что он дает возможность человеку позвонить, не ломая аппарат.
Смутило Саньку – откуда Славка знает про его барыши.
4
Помощь Санькиному смущению образовалась в виде Прилепы. Колька Прилепов жил в Третьем проезде, сразу за Дунаевой, но ходил гулять в Санькин двор: здесь его уважали.
Правда – его уважали и в классе. Он появился в Санькиной школе пару лет назад, тоже оставленный на второй год, за плохое поведение. Но в это с трудом верилось – Прилепов плохим поведением в школе не выделялся. Скорее наоборот.
Он зашел в класс вразвалочку, в пиджаке с чужого плеча, самой модной и небрежной походкой – походкой Вина из «Великолепной семерки»: загребая с носка на пятку, четко фиксируя выпрямленную в колене ногу. И, хотя стоптанные в стороны ботинки разительно отличались от мокасин Вина и Криса, все обратили внимание на вошедшего Прилепу.
Он зашел в класс после прозвеневшего на урок звонка, но в тот момент, когда учитель еще не появился и, уверенно пройдя к третьей парте у окна, за которой сидел Шуня – Сашка Боженов, уселся рядом с ним. Он переставил чужую, мешавшую ему полевую офицерскую сумку, модную в ту пору у пацанов, на пол. У самого Прилепы был чемоданчик, с какими мужики ходят в баню на Ковалиху. Герка Кузьмин – Кузя, сидевший с Шуней на одной парте, в этот момент потрошил портфель кого-то из девчонок на предмет – чего-нибудь пожрать. Увидев незнакомца, занявшего его парту, Кузя просто взвизгнул от радости: хлебом не корми Кузю – дай подраться, а тут такой случай – новичок.
В момент перепрыгнув через парту, Кузя оказался перед уже сидящим Прилепой.
– Ты, чалдон, откуда приперся? Ты на кого резину тянешь? Тебе кто позволил мою сумку трогать? Ты знаешь – что с тобой будет? Ну-ка, пойдем, выйдем!
Весь класс затих, ожидая драматической развязки, хотя это всего лишь вошла учительница и молча, стоя у дверей, наблюдала. Прилепа даже не встал из-за парты. Он, открыв рот, снизу вверх пристально посмотрел на Кузю и отвернулся.
– Знаешь что? Его как зовут-то? – Это Прилепа обратился к Шуне, сидевшему рядом.
– Кузей, – ответил Шуня.
– Кузя, – Прилепа снова поднял голову к Герке, – если ты – подраться, то я не дерусь! Если очень будешь просить – могу застрелить тебя вечером. А сидеть, давай, я буду здесь, а ты пойдешь на заднюю парту. Я плохо правым ухом слышу, и мне надо поближе к доске и к учителю. Понял?
И по тому, как Кузя заткнулся, и по тому, какая наступила тишина, класс понял, что пришел не простой пацан. И, хотя лидером Прилепа не стал, многие, иногда даже учителя, интересовались его мнением.
Кузя взял свой портфель и тихо перебрался на заднюю парту.
На следующий день и Шуня перебрался на заднюю парту к Кузе. Так и остался Прилепа один на своей парте в центре класса. Иногда кто-то с ним садился. Но ненадолго!
Очень скоро выяснилось, что отец у Кольки умер в тюрьме, и брат Колькин сидит в тюрьме. Да не просто там за хулиганство или воровство, а он – настоящий бандит! Из банды Беккера! Того самого, который отстреливался от милиции, когда его брали в парке Швейцарии. Но это все – не точно. Еще говорили и пальцем показывали, что это Прилепа со старшим братом подожгли автозаводский стадион «Торпедо», и он сгорел дотла. Тогда мороз тридцатиградусный стоял, а стадион-то открытый, – матч с ЦСКА откладывали три раза, каждый раз на час. Мужики на трибунах всю водку выпили и уже снова замерзли, сгоняли за новой порцией, а им сообщают, что матч отменяется. После такого отношения не только стадион может сгореть. Команде «Торпедо» решением федерации предоставили возможность тренироваться на базе ЦСКА в Москве, и сразу же в том сезоне торпедовцы стали вторыми.