Кокон Кастанеды
Шрифт:
– Иван Васильевич Соланчаков. Номера телефона я его, к сожалению, не знаю. Когда переезжала, то все старые телефонные книжки выкинула. Возможно, у Холмогорова его телефон остался. Сомневаюсь только, что Артем у него до сих пор наблюдается. Я вообще думаю, что Холмогоров забросил лечение. Забросил, поэтому башню и снесло в очередной раз! Иначе как еще можно его поступок воспринять?
– Думаю, в Институте Сербского на этот вопрос дадут квалифицированный ответ. Какие транквилизаторы Холмогоров принимает?
– Я же объяснила, что не в курсе. Раньше рисперидон принимал, а что сейчас – я не знаю. – Алена демонстративно посмотрела на часы.
– Последний вопрос, и можете быть свободны. Холмогоров один проживает?
– У него спросите, – резко ответила редактор и поднялась.
– Алена, милая, неужели вы не в курсе его личных контактов? Никогда в это не поверю.
– Я вам не милая! Его личные контакты меня не волнуют! – возмутилась редактор,
Алена подхватила свою сумочку и выскользнула за дверь.
– Чайку даже не попила, – хмыкнула Зотова, вспомнив, что так и не сделала редактору обещанный чай.
Елена Петровна снова включила чайник, приготовила себе кофе и села за стол. Показания Цыплаковой звучали очень убедительно, но все равно в голове они укладывались с трудом. На программу «Чудеса света» Елена Петровна несколько раз попадала случайно, щелкая пультом телевизора, чтобы отыскать какой-нибудь разгружающий мозги сериальчик про любовь, и частенько задерживалась на эфире на пару-тройку минут, хотя тема ток-шоу ее мало интересовала. Увлекал ведущий. Было в Холмогорове нечто особенное, что заставляло ее замирать с пультом в руках, глядя в экран. Совсем не красавец, неуклюжий медведь, верно его охарактеризовала Алена, но он мистическим образом зачаровывал.
Елена Петровна сверлила ручкой дырку в своем любимом блокноте, вспоминала свои прошлые ощущения, анализировала полученную от Цыплаковой информацию и пыталась увязать ее с экранным образом журналиста. Получалось плохо. Некая таинственность и загадочность в телеведущем, несомненно, были, но на шизофреника Холмогоров не походил, выглядел он вполне вменяемым и адекватным. Разве что темы передач подбирал довольно своеобразные. Холмогоров вещал с экрана не об архитектурных памятниках, признанных чудесах света, а о явлениях, не поддающихся здравому объяснению. Убийство неизвестной девушки тоже с трудом поддавалось здравому объяснению. Сплошное белое пятно на кровавом фоне.
Предположим, что преступник – Холмогоров. Елена Петровна чиркнула в блокнот имя журналиста и обвела его в жирный кружок. Итак…
Известный журналист Артемий Холмогоров активно собирает материал для новой программы, уникальный материал, который грозит стать сенсацией. Через некоторое время он просит жену, редактора своей программы, человека близкого, которому он безоговорочно, судя по всему, доверяет, снять в деревне Петрушево дом. Снять анонимно, чтобы никто об этом не знал. Почему именно в Петрушево? С чем это связано? Кладбищем заинтересовался? Чтобы крест легко было перетащить в погреб?
Спустя три недели Холмогоров звонит жене и просит отвести его в деревню вместе с неизвестной юной девушкой, которая находится у него дома без верхней одежды, в одном халате. Откуда она взялась у него в квартире в халате? Жене Холмогоров объясняет, что хочет спрятать эту девушку от журналистов, а затем планирует сделать ее героиней следующей программы. Жена выполняет просьбу. А дальше начинается и в самом деле настоящая шизофрения. Ничего не понятно и полная сумятица. Холмогоров отправляет жену домой, просит ее больше не светиться в деревне, сам остается с девушкой, и эту девушку находят мертвой через двое суток. Что в той девушке было уникального? Она – очередное чудо? Девушка-вундеркинд?
– Мать честная! – Елена Петровна зажмурилась от нахлынувших эмоций. Холмогоров возвращается завтра, на третьи сутки, а воскрешение… Господи боже мой! Уникальная девушка, сенсация! Может, он думал, что девушка воскреснет? Очередное чудо решил продемонстрировать – в этом и заключалась его сенсация? Зотова глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и попыталась выкинуть из головы шизофренические мысли, а вернуться к фактам. Верно говорят, что шизофрения заразительна. Она еще не успела с Холмогоровым познакомиться, а крыша у нее уже медленно поплыла за горизонт.
Полученная от Цыплаковой информация не имела юридической силы, процессуально использовать ее тоже было нельзя, но дорожку к истине она проложила. Алена права, теперь стало ясно, в каком направлении копать и как собирать факты. А пока, на начальном этапе, придется оперировать показаниями свидетельницы – соседки, живущей в доме напротив. Елена Петровна надеялась, что этого будет достаточно, чтобы судья удовлетворил ее ходатайство о задержании тележурналиста и производстве обыска в его квартире. Успеть бы только до завтра, чтобы прихватить Холмогорова на вокзале, тепленького. А после можно будет заняться сбором доказательств, поиском доктора Соланчакова, который анонимно лечил Холмогорова. Побеседовать по душам с давней подружкой журналиста, Ириной Белкиной, возможно, она что-нибудь интересное расскажет. Главное, чтобы товарищ журналист не слинял из страны навсегда, а то ищи его потом по всей Европе! Или все-таки это не он девушку убил?
Телефонный звонок отвлек Елену Петровну от размышлений. Звонил судмедэксперт, усталый и злой.
– Нейролептиком, говоришь, девочку перед смертью накачали с сильным седативным эффектом? Случайно не рисперидоном? Откуда знаю? Считай, что я оракул, – устало усмехнулась Елена Петровна, поблагодарила Палыча, шмякнула трубку на рычаг и засобиралась домой. Кажется, все сошлось.
Глава 5
Человек культурный
Успел! В самый последний момент успел. Николай Чуйков сунул проводнице паспорт и билет и попытался выровнять дыхание. Отдышаться никак не получалось: грудь сдавило, перед глазами танцевали темные круги, а сердце выдавало чечетку. Пора курить бросать, подумал Николай Владимирович и криво улыбнулся проводнице, совсем не симпатичной девице с лошадиным лицом. Совсем не симпатичная девица-проводница криво улыбнулась ему в ответ. «За что ей деньги платят?» – возмутился Николай, покосился на свое отражение в окне вагона и возмущаться перестал. Видок после вчерашнего у него был, скромно говоря, дерьмовый: морда помятая, волосы взъерошены, пальто… Чуйков с тоской оглядел себя – так и есть, пальтишко он застегнул не на те пуговицы. Зачем он вообще его напялил? Запарился весь. Нет чтобы в чемодан сунуть, на тот случай, если погода в Москве прохладная. Молодец, Николай Владимирович! Что ж теперь удивляться, что на физиономии проводницы отражается лишь натянутая любезность. При других обстоятельствах она давно бы уже растаяла. М-да. Сам виноват, не фиг было вчера отмечать пятничный вечер. Лет сто как в России не живет, а бухать перед выходными так и не разучился. Рефлекс, мать его! Проснулся бы бодрячком, упаковал бы вещи – и на вокзал. Спокойненько, без напряга. А получилось как всегда. Это ж надо было! Так нажраться!
Коля нахмурился, пытаясь воспроизвести в памяти события вчерашнего дня. Не вышло. Утро воскресить тоже не получилось, оно было туманным и седым, совсем как в романсе, который он пел прошлой ночью. Почему соседи не вызвали полицию, осталось для Коли Чуйкова загадкой: солировал он громко, с чувством и исполнил романс аж десять раз подряд. Заклинило его что-то перед поездкой на исконную Родину. Ностальгия вдруг накатила. Непонятно, откуда она взялась только? О Москве он предпочитал думать пореже, слишком тяжело было о ней вспоминать.