Коктейль из развесистой клюквы
Шрифт:
Отделаться от журналистского расследования, навязанного начальством, для меня могло быть жизненно важно. Лазарчук зря ворчать не станет, и, поразмыслив, я перестала обижаться на него за выволочку. Ясно же, что приятель-сыщик беспокоится обо мне.
Ох, а не грозит ли мне реальная опасность? Сразу я об этом как-то не подумала. Но ведь не только я видела убийцу Алика-Александра Дыркина-Сударева, он меня тоже видел! И что у нас получается? Мамочка! У нас получается, что я не просто свидетель по делу: я свидетель, от которого имеет смысл избавиться!
Я задумалась
— Куда без очереди?! — взревел режиссер.
Поздно: дверь уже закрылась.
— Вот какашка, — заглазно обругал Слава бессовестного Буряка.
— Тебя прямо переклинило, — посетовала я.
— А что, скажешь, он это не… не удобрение? — Слава кивнул на дверь.
— Удобрение, — покосившись на секретаршу, которую чары кокетливого Ослика не оставили равнодушной, шепнула я в ответ. — Но ты же знаешь, что удобрения приносят пользу.
— И воняют, — буркнул Слава.
Дверь снова скрипнула. В приемную выскочил Буряк, проявляющий поразительное проворство.
— Все, я договорился, что забираю твой материал, — радостно сообщил он мне. — Шеф санкционировал обмен: мне — твое задание, тебе— мое.
— А какое у тебя задание? — насторожилась я.
— Тоже репортаж в «Крим-инфо», — легко отмахнулся Ослик. — Какой-то любитель экстрима только что попал под трамвай. Говорят, задавило парня к чертовой матери, не труп — а мясная нарезка.
— Ой, боженьки! — ахнула я. — Миленькое заданьице я себе выменяла! Хрен редьки не слаще!
Режиссер Слава, успевший взяться за ручку директорской двери, демонически захохотал и назидательно изрек:
— Круговорот дерьма в природе!
И на сей раз я не стала с ним спорить. Зато Вадик ворчал, не переставая: и когда собирался на съемку, и в машине по дороге к месту трагедии.
— Я вам кто, служебная собака?! — кипятился оператор. — Ночь провел в компании ментов и спасателей, ждал взрыва бомбы. С утра пораньше шлялся по ментовским коридорам, потом гонялся за женой убийцы, а теперь еще трамвайного жмурика снимать… А я, между прочим, успел пообедать! Мне кровавые сцены на сытый желудок вредны!
— А я и натощак их с трудом перевариваю, — буркнула я, опасливо выглядывая в окошко автомобиля.
Мы уже прибыли на место, и добросовестный Саша старался подогнать машину максимально близко к месту действия. Я искренне опасалась, что наступлю в лужу крови, едва открою дверцу.
— Да не вибрируй ты, — с досадой сказал мне Вадик, заметив и правильно оценив мою нерешительность. — С жертвой я сам разберусь, а ты давай, топай в народ. Кого мы там трясти будем?
«Трясти» — это в переводе с операторского значит «интервьюировать».
— Директор спортивного клуба «Экстрим» вызвался добровольцем, — отозвалась я, послушно высматривая в толпе знакомого персонажа.
— Севка, что ли? — хмыкнул Вадик, вылезая из машины. — Небось сам и позвонил, да?
Севастьян Лосев, директор клуба «Экстрим», — весьма колоритная фигура. Долговязый жилистый парень с острым носом и прической «под горшок». Руки у Севы непропорционально длинные, большие ладони, похожие на снегоуборочные лопаты, свисают до колен. Сами же колени полусогнуты и легко пружинят в суставах, так что Сева похож на поджарую обезьяну, которая готова в любую секунду сигануть с земли на ветку и умчаться, отчаянно гикая, по вершинам деревьев.
Вадик как-то попробовал себя в горнолыжном спорте, и, хотя его первым и единственным достижением стал закрытый перелом левого голеностопа, наш оператор узнал много нового и интересного о жизни и быте лыжников и «досочников». Так вот, Вадик утверждает, что Лосев в кроссовках по асфальту норовит перемещаться в стойке, характерной для опытного сноубордиста, которые сами себя называют «бандерлогами», что оправдывает сходство с вертлявыми приматами. Впрочем, Сева — личность мыслящая, высокоинтеллектуальная. Он отчетливо тяготеет к буддизму и прошлым летом заманил целую толпу друзей-приятелей на горное плато, чтобы увидеть какой-то невероятный кармически-очищающий-энергетически-насыщающий восход солнца. Я тоже была в числе приглашенных посмотреть это душеспасительное зрелище — и до сих пор не могу простить Лосеву сбитых в кровь ног и отмороженной на заиндевелых камнях пятой точки…
Забыла сказать, что волосы у Севы рыжие, как проволока в обмотке конденсатора, глаза зеленые, а рот длинный и легко растягивающийся в улыбке, по размеру и форме совпадающей с арбузной долькой. В сочетании со свободными одеждами и вязаной шапочкой это делает Лосева похожим не только на орангутанга, но и на ярмарочного Петрушку. Обычно при виде Севы люди начинают непроизвольно улыбаться.
Сегодня был другой случай. Во-первых, ситуация явно не располагала к веселью. Во-вторых, Сева специально для интервью приоделся нехарактерным образом — в классический пиджак. Похоже, пиджак был с чужого плеча. Во всяком случае, белая Севина футболка оказалась длиннее пиджака, с которым плохо сочетались просторные парусиновые бермуды и дегенеративные летние кроссовки без пяток и носков, но зато с перепоночками, как на детских босоножках.
— Снимайте от пояса и выше, — попросил Лосев, заметив, что я критично рассматриваю его карнавальный костюм.
— Можно и выше, — покладисто сказал Вадик. — Ну, я готов. Вещай!
— Микрофон я тебе не отдам. Ты будешь им дергать, а это не лыжная палка, — предупредила я Севу. — Все, я держу, можешь начинать.
— К-г-х-м! — Для начала Лосев кашлянул так громко, что Вадик, внимательно следящий за индикатором уровня звука, болезненно поморщился. — Кх-ха!