Коктейль под названием «муж»

Ларина Арина

– В общем, Князева, не ищи соперницу, а то будешь сильно разочарована. И комплексов добавится. Плюнь, подавай на развод и начинай с чистого листа.

– Не поняла, – опешила Маша. – Почему это я буду разочарована? Ты что, знаешь ее?

– Кого? – глупо переспросила Рита. Маше показалось, что вопрос прозвучал насквозь фальшиво.

– Ее! Ты ее знаешь? Ты их видела?

– Не ори. Я просто предположила, как все может быть. Будешь повышать голос – советуйся с Шульгиной. Она тебе подпоет, будете выть на пару. Очень рациональный подход. Маша, не копайся в прошлом, не зацикливайся на настоящем, занимайся

будущим.

– Надеюсь, твоя философия тебе тоже пригодится, – намекнула Маша, не зная, как еще уязвить разошедшуюся подругу. Из всей беседы с Ритой запомнилась только странная фраза, про «более талантливую» женщину. При чем тут талант?

Глава 23

Шульгина ввалилась в приемную и, горестно шмыгая, села у Машиного стола.

День с самого утра обещал быть непередаваемо пакостным. Нянька была странно холодна. Вероятно, она наивно полагала, что с уходом мужа из семьи ушел и кошелек. И теперь, как любой дальновидный наемный работник, опасалась остаться без зарплаты. Никита в ходе процедуры прощания описал Машину юбку, пришлось переодеваться, в результате на работу она принеслась взмыленная, нервная, да еще и в порванных чулках. Безумно дорогие чулки было жаль. Они пали жертвой юной модницы в ботфортах, украшенных железными заклепками, кнопками и висюльками. Девица умудрилась не только зацепить Машу, но еще и обругать, заорав на весь вагон: «Женщина, хватит ко мне прижиматься! У меня другая ориентация!» Красная от стыда и обиды, Маша выскочила, не доехав до своей станции, и, только глядя вслед уходящему поезду, поняла, что девица ловко ушла от ответственности. Правильно, лучшая защита – нападение.

Плюс ко всему бессонная ночь прошлась по настроению и лицу, как трактор по полю, оставив следы помятости и душевного неблагополучия. Маша поминутно проверяла телефоны в ожидании звонка от мужа. Лучше бы уж он все сказал, пусть грубо, обидно, но сказал, а не исчез вот так, молча. Неопределенность душила, подминала, словно медведь-шатун, заставляя думать, что жизнь кончена. Что никогда уже ничего не будет. Потому что начать жить заново невозможно. Тогда уж и родиться надо заново, что в принципе нереально.

Его молчание оставляло крохотную надежду, что все не так, что она чего-то не поняла, недопоняла, что это недоразумение, которое еще может разрешиться. Эти глупые сомнения тлели в сознании микроскопическими искрами, мешая кромешной мгле затопить Машу целиком. Что лучше: ждать и надеяться, почти не имея шансов на успех, или знать наверняка, что все кончено?

Ждать Маша устала так, что склонялась к последнему. Но недосказанность мешала, бесила, угнетала. Эта недосказанность, словно капля дрожжей, меняла все, она разрасталась, пульсировала и муторно бродила по организму.

Работы никакой с утра не было, поэтому Маша попыталась свести дебет с кредитом. Надо было принять за аксиому, что ни мужа, ни его, пусть маленькой, но зарплаты, больше нет. Она старалась думать о произошедшем именно в таком русле, чтобы не зареветь и не сойти с ума. Забыть о том, что рядом нет больше человека, которого любила, которому верила, без которого не мыслила ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Нет, перевести все в другую плоскость – материальную. Пропала статья дохода, появилась брешь в бюджете, которую надо залатать. Чем больше Маша об этом думала, тем страшнее ей становилось. Своими силами она справиться не сможет ни при каком раскладе. Выписанные в столбик суммы необходимых расходов бесстрастно подтверждали: нужна помощь со стороны. Но с чьей?

Алина еще раз душераздирающе всхлипнула и поерзала на стуле.

– Маша, почему ты меня ни о чем не спрашиваешь?

– Как здоровье? – послушно спросила Маша.

– При чем тут здоровье?

– Не знаю. У тебя, похоже, сопли.

– У меня, Князева, не сопли. У меня горе!

– Соболезную.

– Ты стала черствой. Когда у человека горе, надо спросить «какое?»! – Алина надулась и обиженно захлопала глазами.

– Когда у человека горе, тактичнее подождать, пока он сам захочет поделиться, а не лезть с расспросами.

– Я учту, – кивнула Шульгина. – Но сейчас я хочу поделиться. Может быть, если я тебе все расскажу, мне станет легче. Или ты что-нибудь дельное посоветуешь.

– Давай, – Маша покладисто отодвинула листочек с расчетами.

– Я вчера познакомилась с мамой Толика. Это чудовище зовут Нелли Борисовна.

– Значит, все же чудовище? – вздохнула Маша.

– Ужас, летящий на крыльях ночи! – простонала Алина.

Ничего оригинального, выбивающегося за рамки отношений возможной свекрови с возможной невесткой, не произошло. Нелли Борисовна оказалась румяной моложавой дамочкой с деревенской химией «под барашка» и маленькими зоркими глазками. Она тут же углядела бережно замазанный Алиной прыщ на подбородке, мятый рукав блузки и художественно расписанные ногти.

– Какая вы милая, – чирикнула Нелли Борисовна. – Именно такой я вас себе и представляла.

Не заметив тревожного взгляда Толика, Алина размякла и тут же получила упреждающий удар.

– У меня в девичестве тоже была такая же нежная светлая кожа, – доверительным шепотом, гулким эхом прокатившимся по коридору, сообщила мама. – А прыщи – это наша общая беда. Выбросьте свой тональный крем, он только портит и делает дефекты заметнее. Умывайтесь мочой и все пройдет. Я – за все натуральное.

Нелли Борисовна обворожительно улыбнулась.

Алина едва не сгорела со стыда, но мужественно ответила на улыбку гиены покорностью и смирением.

– Ой, у вас рукав мятый, – не унималась тетка.

– Под курткой замялся, – испугалась Аля.

– Какая прелесть! Мы с вами так похожи, – замахала лапками Нелли Борисовна. – Я тоже в юности абсолютно не умела гладить и всем рассказывала, что вещь замялась сама. Так всегда и делайте.

Тихая неприязнь к вероятной свекрови уверенно заполняла Алино сердце.

– Но учтите, милая, Толик любит глаженые рубашки. Его не проведешь! – Мама дружески подмигнула гостье и увлекла ее за собой. – А это наша гостиная. Мы с Толиком недавно сделали ремонт, специально в расчете на то, что у мальчика появится семья.

– У какого мальчика? – испуганно спросила Аля.

– У моего! – гордо квакнула Нелли Борисовна. – Мы всегда и все делаем вместе. И жить будем вместе всегда.

Она испытующе глянула на притихшую невесту, чуть не завершившую ее выступление сакраментальным «и умрем в один день».