Кола
Шрифт:
– Этот, – сказал исправник. – Вяжите его.
Один помор был с веревкой. Андрей оглянулся на Афанасия, на Никиту. Только что вместе стояли. Захотелось дать стрекача. Почувствовал – руки ему завертывают за спину. Воспротивился было, но строго прикрикнул исправник: «Вяжите же!» И двое крепче взялись. Третий, высокий и молодой, клонил за шею. Андрей запрокидывал голову. Молодой схватил на затылке волосы, потянул. Андрей дернулся, освободил руки, с силой прижал рывком к себе молодого и, обмякшего, оттолкнул его в снег. Готовый еще отразить
– Андрей! Ты с ума сошел?
Молодому Никита помог подняться. Тот ловил ртом воздух. Двое заходили с боков. Исправник наступал, намереваясь, похоже, ударить под дых. «Пусть только, пусть, – думал, пятясь, Андрей. – Руку сломаю».
– Не смей! – Афанасий орал на бегу. Он встал прошв исправника и поморов. – Да чего случилось?! Бешеный он или пьяный, что надо вязать?! Вы скажите!
– Еще с тобой не говорили! Сказано: пусть повяжут.
Никита встал впереди исправника.
– Вы все же скажите. Это мой дом.
– Скажу, – помягчел исправник. – Пусть сначала повяжут.
– Андрей, – обернулся Никита, – подай руки. Пусть вяжут, коли охота есть. – И добавил исправнику: – Но отсюда он не уйдет, пока не скажете.
Андрей заложил руки за спину, почувствовал, как стягивает веревка локти. Тоской защемило сердце. Облака еще прежними были. И небо виднелось там же, но что-то в груди оборвалось. Сто раз прав Смольков: уходить, уходить надо.
– У Маркела были вчера? – исправник, наверное, Афанасия спрашивал.
– Знамо дело, – сказал Афанасий, – были.
– А потом куда делись?
– На вечерку пошли.
– А он?
– Он гулял. Ну и что?
– То! Пока ты был на вечёрке, он у Маркела жемчуг украл.
Андрей повернулся со связанными локтями. Никита и Афанасий ошарашенно на него глядели.
– Это правда, Андрей? – строго спросил Никита.
– У Маркела? Жемчуг? Как бы я смел, Никита?!
– А куда ты ушел с вечёрки? – спросил исправник.
Афанасий почти вплотную подошел:
– Ты не брал, Андрей? – Он близко смотрел Нюшкиными глазами. Даже сердце заныло болью.
– Вот те Христос, Афанасий!
– Пусть скажет, где был. Может, видел кто-нибудь, что гулял? Где гулял? – не унимался исправник.
И сразу подумалось: «Если кто-нибудь видел, еще хуже будет». Андрей не мог смотреть больше на Афанасия, опустил глаза, выдавил из себя:
– Никто не видел меня.
– Ну вот, так-то лучше, – сказал исправник. – Это уже полдела. Шапку наденьте ему и ведите.
– Да скажи ты, где был? – заорал Афанасий.
– А теперь хоть где, – засмеялся исправник. – Он знал ведь про жемчуг.
– И я знал!
– Кого надо, опросили уже, – перебил исправник. – Маркел в дом вернулся, когда вечёрка еще не кончилась. А ты и тот на вечёрке допоздна были.
Андрей беспомощным себя чувствовал со связанными руками. Господи! Стоять так перед всеми! Стыд-то какой! Вчера еще думал: по ошибке столько хорошего ему привалило сразу...
Помор нахлобучил на него шапку.
– Пойдем, сердешный.
Андрей опустил голову. А ведь могут подумать, что он про Маркела от них таится.
– Никита! Афанасий! Не я это. Никогда я чужого... — и отвернулся, чувствуя: не может сдержать слез обиды.
– Не брал он, – сказал Афанасий.
– Некому больше, – возразил исправник. – Пошли.
– Ты, Никита, прости нас, – сказал помор. – И ты, Афанасий.
— Ступайте, чего там, – угрюмо сказал Никита.
< image l:href="#"/>ЧАСТЬ ВТОРАЯ
От Колы залив возле правого берега на целые версты мелкий. Аршин пять при полной воде, не более. А в отлив песчаное ровное дно и разбросанные по нему валуны-окатыши совсем сухие. Вода не речная, не морская тут, Колой да Туломой разбавленная, и в строгие зимы ее лед берет. Лед уступчивый, зыбкий, а лежит покрывалом до поздних весенних дней. При полной воде поднимается – поле чистое, белое. А в отлив донные камни в нем проломают себе продушины, и тогда оно в крапинах кажется.
Как-то очень давно по весне Шешелов обратил внимание: при отливе лед не просто ломается, оседая, а окружает тычком торчащие валуны. Будто большие цветы раскрываются на зыбучем поле.
День был вешний, теплый и тихий. И на солнечной белизне снега стали ярко проступать краски: розовые, черные, серые валуны, ломая во льду продушины, медленно обнажались над белым полем. А льдины топорщились вокруг каждого камня пластами, обломками, искристые, плавились и лучились в своих изломах синим, зеленым, голубым светом.
И, пока шел отлив, все белое поле сказочными цветами усеялось. Словно живые, распускались они, цвели и играли красками.
Но потом прошло время, вода дрогнула, зажила. Лед стал подниматься. Скрылись окатыши-валуны, сровнялись продушины. И все исчезло. Будто ничего и не было.
Шешелов не раз ходил после на это место. Но то ли солнце не так стояло, то ли вода не на нужном уровне, – виденье больше не повторялось.
Об увиденном Шешелов рассказал Дарье. И она поведала ему:
– В досельные времена жил большой колдун в Коле. И, как все коляне, он был помор и промышлял морским зверем и рыбой. И, хотя был он душой мягкий, а нравом тихий, боялись его пуще смерти, имел он от небес великий дар: карать злых людей.