Кола
Шрифт:
– Гуляем, Маркел! В кабаке были, – Афанасий словно оправдывался.
В тусклом фонарном свете Андрей увидел: вместо левой ноги у Маркела куцая деревяшка. Подумал почему-то испуганно: «Кажись, этот ходил с Суллем».
– А я было туда намерился, – грустно сказал Маркел. Деревяшка холодно скрипнула на снегу.
– Мы на вечёрку, Маркел! Хочу сводить их, пусть девок повеселят.
– Пусть, пусть. Девок веселить надо. Жаль, в кабаке не застал вас. Извиняйте уж. Счастливо вам на вечёрке.
–
– Вот, якорь те, – сокрушался Маркел добродушно, – мне бы пораньше, застал бы вас.
Подошел Смольков. Маркел поднял фонарь, оглядел Андрея, Смолькова, покивал им доброжелательно:
– Маркелом кличут меня. – И спросил Афанасия: – Сказывают, они спасли тебя?
– Он вот, – Афанасий похлопал рукой Андрея. – Брат теперь мне названый.
– В кузню будто ладишь его?
– Просится. Ему, говорит, всего нужня это ремесло.
– Учи, кузнец будет.
– Будет, – пообещал Афанасий.
Андрей все на ногу Маркела поглядывал. С Афанасием, верно ведь, могло такое же быть.
– А этот?
– Этот, вишь, с мандолиной. Плясать мастак и петь.
– Да, жаль, не застал вас, – сокрушался опять Маркел. – Сказывают, вы славно сходили на акул?
– Ничего сходили.
– Ну, и слава богу. Эх, пораньше бы мне. Выпить хотелось, поговорить. И дело у меня к тебе.
– С Маркелом нам надо выпить, – сказал Афанасий. – Это он тот год ходил с Суллем. Вернемся?
У Андрея защемило сердце: «А Нюшка? Ждет ведь. Как же мне?»
– Нет-нет, упаси бог! – замахал руками Маркел, будто отталкивая их. – Веселитесь, радость у вас.
– А что, – сказал Смольков, – вернемся. Я еще поиграю и попою. И выпьем, и спляшем.
– Вот разве это, – замялся Маркел. – На вечёрку-то вы к Матрене? Ну, дак домишко-то мой рядом. Зайдете, может?
– С милой душой, – сказал Афанасий.
– Вот и ладно, вот и хорошо, – Маркел заспешил, обрадованно засуетился. – Мы минутку с вами проживем славную. По рюмочке ради дела.
К двери Маркелова домишка была прислонена метла – знак, что дома никого нет. По примеру хозяина обмели ноги. В доме пахло свежеиспеченным хлебом. Горела лампада под образами. Вслед за Маркелом покрестились на образа.
Он, стуча деревяшкой, прошел, зажег от лампады свечи.
– Три зажгу. Для гостей. Проходите, милости просим!
– Чисто живешь, Маркел.
Жил Маркел небогато. В избе кухня и горница заодно. Кровать с высокой горой подушек. На сундуке тканый лоскутный коврик. Посудный шкаф за ситцевой занавеской. И в углу умывальник, тоже за занавеской. Но все ухожено, чисто. Половицы и лавки вдоль стен промыты до желтизны. Беленые стены, белая печь. Печурки с любовью обведены синькой.
— Бобыльствую,
Маркел налил из нее в рюмки на тонких ножках. И пока садился, приноравливаясь ногой, Андрей смотрел на него. "Не старый еще. Может, как Сулль. Меня лет на десять старше, не более. Как же уйти? Ведь ждет, а я причину выдумать не могу. Мир не нарушить бы. Скажу – опьянел, дескать. На улицу надо, мол, походить. А пока в разговоры тут не встревать".
— С возвращением всех вас, – глаза Маркела на миг затуманились, – с удачей!
— Спасибо, Маркел, – сказал Афанасий.
Выпили.
— Я рад, что вы у меня сидите. Что вижу тебя, Афанасий, в здравии, – говорил Маркел. Он все на Смолькова поглядывал. – И что они вот тоже здоровы – рад.
— Спасибо, Маркел, – сказал Афанасий.
– Расскажите же, как сходили? Как там было на лову? Ходили-то на паях?
– Как покрученники ходили. Две трети Суллю. Харч и снасти его.
– Не много же вам.
Говорил так, будто сам не ходил с Суллем.
— Не много, да ведь кольские хозяева покрута тоже берут две части из трех, и за харч еще при расчете удерживают. А сами не ходят. Сидят по домам с бабами да считают по осени барыши. А Сулль с нами на равных ломил.
– А риску сколько?
– Риск на всех одинаковый.
– Сколько же вышло у вас на брата?
– Ходить на акул стоит, – уклончиво сказал Афанасий.
– А все же?
– Сулль, если продаст удачно, говорил – шхунку думает приобрести.
– Ишь ты-ы! А коляне рыбкой все промышляют. Ею лишь кормятся.
– Умственности в них нет, – захохотал Афанасий. – И кабак на самой дороге. А Сулль мозговит. Знает, как деньги брать.
– И кому нужны эти шкуры поганые? Ни на себя их, ни под себя. Ни проку, ни красоты для глазу. А поди ж ты, деньги какие!
– Сулль даже зубы акульи думает продавать. Бабам на бусы.
– За такую бабу страх будет взяться, – засмеялся Маркел. И опечалился снова, желваки на лице дрогнули, опустил глаза.
Смольков развернул из платка мандолину, пробовал тихо струны.
– Сулль говорил, что еще заплатит тебе, – сказал Афанасий.
– Может, заплатит, – отозвался Маркел. – Отказываться не стану. Уговору, однако, такого не было. – Маркел пальцами вытер глаза. – Ну, ничего, ничего. Поживем, еще, погуляем по белу свету.
Смольков заиграл и запел негромко. Голос у него чистый, тонкий.
Было по свету погуляно
И похожено в кабак,