Кольцевой разлом
Шрифт:
Капитан Ищенко мимо кинотеатра "Октябрь" вышел на Новый Арбат, словно на берег судоходной реки. Поблескивая разноцветной эмалью, в противоположных направлениях текли два плотных потока автомобилей, там и сям колыхались под знойным ветерком яркие флаги, названия магазинов и ночных клубов на другой стороне улицы сплетались в глазах капитана в пеструю вязь. Сновавшие по тротуару пешеходы то представлялись капитану единой однородной массой, то вдруг его взгляд начинал выделять в общем движении отдельные лица, рассматривать которые было чрезвычайно занятно. "Кто-то выпьет с утра, и весь день свободен, а вот я в любом случае весь день свободен. Так почему мне не выпить?"- спросил себя капитан. Он подошел к киоску с напитками, возле которого располагалось открытое кафе, приобрел две запотевшие ребристые бутылочки пива "Афанасий" и уселся за столик под белым тентом с эмблемой "пепси-колы". Наполнив пивом пластмассовый стаканчик, он развернул свой стул к улице и принялся наблюдать за прохожими, пытаясь угадать, что за люди предстают его взору. Такие физиогномические упражнения были тем приятнее, что ни к чему его не обязывали. Ищенко очень любил созерцать незнакомых людей и знал за собой эту слабость. К примеру, на танцах
– Свободно?- спросил мужской голос. Ищенко, привольно развалившийся на легком стульчике с бокалом пива в руке, кивнул - "Свободно" и покосился на человека, подсевшего к его столику. Выпитое с похмелья пиво настроило капитана на чисто созерцательный лад - в таком состоянии приятно отмечать только внешние черты наблюдаемых предметов, не вдумываясь в суть и значение этих черт. Незнакомец, опустив голову, сосредоточенно открывал бутылку "пепси" с помощью перочинного ножичка, и под длинным козырьком бейсбольного кепи Ищенко смог рассмотреть лишь нижнюю часть его лица - с жесткими очертаниями губ и подбородка и всю в бугристых шрамах, словно после жестокого фурункулеза. "Вот каторга, должно быть, брить такую морду,- отворачиваясь, подумал Ищенко.
– Уж лучше бы ему отпустить бороду - и закрыл бы все эти наросты, и не мучился бы с бритьем". Еще несколько секунд капитан созерцал текущую мимо толпу, но затем в его мозгу молниеносно связались бородатое лицо на милицейском снимке и покрытое шрамами лицо его соседа по столу. Совпадение было невероятным, однако капитан знал, что оно произошло, еще до того, как в упор посмотрел в лицо человека в кепи. Привычное к составлению фотороботов сознание Ищенко мгновенно подрисовало короткую густую бороду к жестким чертам незнакомца, и капитан увидел перед собой как бы увеличенную цветную копию фотографии с милицейского стенда. Особенно запоминались глаза, которые незнакомец с усмешкой поднял на Ищенко - ярко-голубые и прозрачные, как пронизанная светом толща льда. Даже находясь в разводе с женой, капитан всегда одевался опрятно и со вкусом, но в этот день ему было суждено нарушить опрятность своего туалета - рука его непроизвольно дрогнула, и добрых полстакана пива пролилось на его светлые летние брюки. Мозг Ищенко лихорадочно работал: увидев выражение лица незнакомца, капитан понял, что их встреча не случайна, а кроме того, он готов был поклясться, что не так давно видел эти ледяные глаза, и не на фотографии, а в реальной жизни,- никакое фото не могло бы передать своеобразия этих глаз. Бешено роясь в памяти, капитан попытался было одновременно что-то сказать, но поперхнулся пивом и отчаянно закашлялся. Незнакомец продолжал, усмехаясь, смотреть ему в глаза своим холодным взглядом, и это не добавляло капитану спокойствия. Память Ищенко вновь оказалась на высоте - он вспомнил! Он вспомнил, но продолжал делать вид, будто заходится в кашле, пытаясь решить, как ему следует себя вести. Однако принять решение капитан не успел - незнакомец отхлебнул "пепси" и негромко спросил:
– Ну что, капитан, поговорим?
Генерал стоял у окна и смотрел на раскаленную Лубянскую площадь. В мареве выхлопных газов тускло поблескивала эмаль бесчисленных автомобилей, обтекавших со всех сторон простой деревянный крест, воздвигнутый на пьедестале памятника Дзержинскому. К отсутствию "Железного Феликса" генерал уже успел привыкнуть, однако растущая доля иномарок в автомобильном потоке не переставала его неприятно поражать, как поражало и кипение толпы возле непрерывно растущих стеклянных кристаллов торговых рядов на противоположной стороне площади. К этим и подобным явлениям новой российской действительности генерал относился с отвращением, корни которого находились не в разуме, а в душе. Генерал с легкой завистью вспомнил своего предшественника, прежнего хозяина этого кабинета. Тот много лет видел в окно одну и ту же, практически не менявшуюся площадь Дзержинского, годами имел перед собой одного и того же противника, а за своей спиной - всю мощь громадного государства. А разве сравнить нынешние возможности спецслужб с возможностями прежнего КГБ? Даже само сравнение кажется нелепым, и не столько из-за недостатка людей и материальных средств, сколько из-за разброда, безволия и грызни в высшем эшелоне власти, который всюду и во все времена руководил действиями спецслужб. Прежние верхи можно было упрекнуть в чем угодно, но только не в недостатке воли и единства, и потому старому генералу, прежнему хозяину кабинета, работать было значительно легче: он знал линию партии, знал над собой одного могучего начальника, указания которого выражали эту линию, и мог спокойно работать, не думая о том, как бы угодить всем расплодившимся в недрах нынешней власти фракциям и группировкам. А ведь каждая из этих группировок могла доставить очень серьезные неприятности его преемнику, и перечень неприятностей вовсе не завершался простым снятием с работы...
– Сергей Николаевич, согласно вашему распоряжению я подготовил выписку из досье Корсакова,- раздался за спиной генерала голос заместителя. Генерал повернулся. Его заместитель сидел за кофейным столиком, закинув ногу на ногу и положив на бедро раскрытую папку с документами. Не отводя глаз от бумаг, правой рукой заместитель тянулся к стоявшей на столике чашке с дымящимся кофе. Сергей Николаевич всегда недолюбливал своего предшественника - не за что-то конкретное, а за его вальяжность, барственность, граничившую с хамством, за его несокрушимую самоуверенность. Однако непринужденность, которую старый генерал соблюдал в общении с ближайшими подчиненными, безусловно, шла на пользу делу. Главное же состояло в том, что Сергей Николаевич неосознанно стремился походить на своего прежнего начальника, стремился стать таким же самоуверенным и снисходительным аристократом, как этот вышедший из простых крестьян грозный полководец тайной армии. А в спокойном доверительном обсуждении служебных вопросов за чашкой кофе аристократизма было, разумеется, гораздо больше, чем в чопорных совещаниях за длиннющим полированным столом с приставленными к нему и наводящими уныние шеренгами стульев.
– Давайте
– Та-ак...- протянул его заместитель и затем зачастил: - Корсаков Виктор Федорович, родился в семье русских эмигрантов дворянского происхождения в Нью-Йорке, США, участвовал во вьетнамской войне, удостоен ряда американских правительственных наград... После демобилизации стал наемником, участвовал во многих конфликтах в Африке, Латинской Америке, странах Ближнего и Среднего Востока. Военную карьеру сочетал с углубленным изучением истории и культуры мусульманских стран, а также иностранных языков. К языкам имеет необычайные способности и знает их до полутора десятков. Сейчас, может, и больше,- поднял глаза на генерала заместитель.
– Был связан с итало-американской мафией, в ходе выполнения одного из ее заданий убил четверых полицейских и скрылся. Однако в дальнейшем между ним и верхушкой мафии возникли трения. Сделав себе пластическую операцию, Корсаков внедрился в составе наемной охраны на контролируемое мафией предприятие по производству наркотиков в Северном Иране и уничтожил его. К тому времени через нашего агента в Бельгии ван Эффена, державшего бюро по вербовке наемников, мы сумели вычислить Корсакова и его планы по срыву работы наркофабрики. Внедрив своих людей в ее охрану, мы сумели перебросить Корсакова из Ирана в Россию... то есть тогда еще СССР. Ну, дальше вы знаете: когда Корсакова везли из аэропорта на Лубянку, он сумел в самом центре Москвы нейтрализовать троих сопровождающих и уйти.
– Ты давай излагай дальше,- приказал Сергей Николаевич.
– Я по этому делу все знаю, иначе не приглашал бы тебя на разговор. Мое правило - быть полностью в курсе дела, а не сидеть и хлопать глазами, как некоторые, когда им что-то докладывают. К тому же я этого Корсакова когда-то сам вел. Однако полезно прослушать все с самого начала: та информация, которая есть в голове, должна прийти в систему. Ну, поехали дальше, Анатолий Петрович.
– Оперативно-розыскные мероприятия, предпринятые после ухода Корсакова, не дали результата,- продолжал заместитель.
– По-видимому, Корсаков, привыкший по роду своей деятельности работать с картами, хорошо изучил по картам центр Москвы, и хотя сам ранее в Москве никогда не бывал, но сумел сориентироваться в городе. Розыскная ориентировка была распространена и в системе МВД, однако проверки притонов и мест скопления лиц без определенного места жительства, усиление контроля в аэропортах, на вокзалах и на постах ГАИ ничего не дали. Лечь в Москве на дно совсем не просто - удивляюсь, как Корсакову это удалось. Пускай он знает, где расположены Кремль или, скажем, Петровский пассаж, но жизни города как таковой не знает абсолютно,- точнее, тогда не знал. Правда, у него имелись документы, оружие и деньги выведенных им из строя оперативников, но документы он использовать не мог, потому что понимал: эти документы мы сразу же включим в розыскную ориентировку. От оружия в таком деле проку мало - он должен был привлекать к себе как можно меньше внимания, а не махать пистолетами. Деньги, конечно, облегчили его положение, но полностью решить все его проблемы они не могли, особенно тогда. Тогда ведь не все покупалось и продавалось, как сейчас. Его успели сфотографировать, так что и наши оперативники, и опера МВД имели его фотографию. Без знакомых, без документов, без знания города он сначала залег где-то на дно, а потом выехал туда, куда захотел. Просто мистика какая-то!
– Не надо мистики,- поморщился Сергей Николаевич, уже успевший удобно расположиться в кресле за своим рабочим столом.
– Все подобные загадки непременно имеют вполне рациональное объяснение. Причем ответы на кое-какие вопросы просматриваются даже в вашем очень кратком докладе. Вот например: мы знаем, что после Москвы Корсаков всплыл в Нагорном Карабахе в качестве военного инструктора армянских формирований. Верно?
– Так точно,- кивнул Анатолий Петрович.
– Среди армянских солдат и офицеров распространились слухи об американском инструкторе, дошли до нас, и мы приказали нашей агентуре проверить эти слухи, а по возможности и выяснить личность американца. Нашему агенту удалось незаметно сфотографировать Корсакова, фотографию переправили в Москву, и все стало ясно.
– Значит, Корсаков из Москвы, где он находился в весьма затруднительном положении, перебрался в Нагорный Карабах,- заключил генерал.
– Вы говорите - "он поехал туда, куда хотел". А почему вы думаете, что он хотел в Карабах? Ему ведь очень трудно было бы покинуть Москву без посторонней помощи. Просто нашлись люди, которые помогли ему выехать из города на определенных условиях. Если они хотя бы приблизительно представляли себе, с кем имеют дело, то условия вполне понятны: отвоевать, причем не бесплатно, какое-то время за свободу Карабаха. Лично я считаю, что самому Корсакову такой вариант был симпатичен со всех точек зрения. С материальной - потому что уже не требовалось искать работу по всему миру, имея при этом врагов в лице ФБР, Интерпола и американской мафии. Зарплату ему, как мы знаем, исправно платили и в Карабахе. Кажется, он не зря ее получал?
– Да, известно, что, например, операция по взятию Мардакерта была разработана и осуществлена под его руководством. Об этом даже американские газеты писали,- подтвердил заместитель генерала.
– Кроме того, он наладил повседневную боевую учебу в армянских войсках, помогал закупать оружие... Словом, помощь оказал неоценимую.
– Ну вот, это что касается материальной стороны дела,- сказал Сергей Николаевич.
– Но участие в карабахской войне на стороне армян, как мне кажется, должно было привлекать Корсакова и по моральным соображениям. Мы в свое время пришли к выводу, что он является весьма принципиальной личностью,- на свой лад, конечно. А тут защита христиан, друзей России от иноверцев! Хотя какие теперь у России друзья... Ну ладно, дальше.
– В 1992 году Корсаков появляется в Абхазии. Там было много людей, воевавших ранее в Карабахе, так что опознали его сразу же, и наша агентура уведомила нас о его приезде. Он вступил в один из казачьих добровольческих отрядов, а затем и возглавил его после ранения командира. Его отряд вошел в Сухуми одним из первых, однако никаких отличий от Абхазской республики, в отличие от других командиров добровольцев, Корсаков не получил. Возможно, он сам отказался от всех отличий во избежание нежелательной огласки.