Колчаковщина (сборник)
Шрифт:
Потом все усаживались за один стол с Максимом — угощал всех.
Вдруг вспоминал пассажира, особенно брезгливо протянувшего Максиму рубль.
— Ха, душу мою купить хочешь. Сволочь… Целковый… Я сам четвертной билет дам! На, знай наших!
Вынимал из бумажника деньги и бросал на пол. Хозяин, официанты, горничные бросались подбирать. Заработанные ценой унижения человеческой личности чаевые целиком переходили к хозяину и товарищам Максима…
Начинался рейс.
У двери рубки первого класса неслышно
— Что прикажете?..
Официант первого класса Максим заметил, что перед окнами рубки несколько раз останавливался человек во френче и упорно всматривался в высокого бритого пассажира из каюты номер пятый. Раза два человек во френче прошелся по коридору первого класса.
Лицо Френча Максиму не понравилось.
Что ему надо?
Среди пассажиров первого класса этого человека Максим не замечал, дела у него здесь не могло быть. Странно, что ж ему, этому рябому Френчу, надо?
В проходе, у маленького столика, возле своей каюты Максим приготовлял посуду. С палубы входил офицер-поляк. Сзади его догонял человек во френче.
— Господин комендант!
Офицер остановился.
— Что вам?
Рябой подошел ближе и быстрым шепотом заговорил:
— Я из контрразведки… Высокий бритый пассажир из пятой каюты мне подозрителен. Мне кажется, я узнаю его лицо. Это большевик, задержите его.
Офицер недоверчиво взглянул на рябого.
— А если вы ошибаетесь?
Максим перестал стучать посудой и напряг слух.
— Нет, не ошибаюсь, собачье чутье у меня на это. Ну, отберите у него пока документы, без документов куда с парохода денется.
— Хорошо.
Офицер, позванивая шпорами, прошел дальше. Френч вышел на палубу.
Максим решил действовать…
До обеда оставалось еще часа два. Звонков из рубки нет, пассажиры — кто сидел на палубе, кто отдыхал в своих каютах. Максиму не терпится. Несколько раз заходил в рубку, — не закажет ли чего пассажир из пятой каюты. Киселев сидел в углу спокойного мягкого дивана и перелистывал книгу, время от времени поглядывая в окно на плывущие мимо зеленые берега. У противоположной стены рубки тихо перешептывались девочки. Максим волновался — как сказать пассажиру, что его собираются арестовать?
Подошел обед. Пассажиры один за другим появлялись в рубке и требовали себе то то, то другое. Киселев отложил книгу и вышел на палубу. Через некоторое время вернулся, взял книжку, сел за отдельный столик у окна, но обеда как будто заказывать не собирался.
Максим не выдержал. Подошел к Киселеву, почтительно склонился перед ним.
— Прикажете подавать обед?
Димитрий изумленно вскинул на официанта глаза, улыбнулся каким-то своим мыслям и сказал:
— Хорошо, подавайте.
После обеда Киселев заказал кофе. Максим негодовал про себя.
«Вот захотел кофе не вовремя, просил бы скорее счет».
Подавая Димитрию счет, Максим с особым выражением в голосе сказал:
— Вот счетец, проверьте, пожалуйста.
Киселев, не глядя на счет, полез в карман за деньгами.
Максим, не выпуская счета из рук, держал его перед Киселевым и тихо настаивал:
— Нет, уж вы проверьте, пожалуйста.
Димитрий нагнулся над счетом.
Борщ малороссийский… вас хотят арестовать… свиная котлетка… рябой человек во френче шпион… стакан кофе.
— Верно-с, господин?
— Верно, — спокойно ответил Киселев и протянул Максиму деньги. Максим взял деньги, счет, собрал посуду и ушел.
…Роман поляков офицеров с барыньками быстро развивается. После обеда один из офицеров запирается в каюте с барыней, матерью старшей девочки. Другой со своей дамой гуляет по палубе. Девочка подходит к каюте, стучится.
— Мама!
Ей не отвечают. Девочка бледнеет, отходит, склоняется над пианино. Все ниже, ниже. Вздрагивают худенькие плечи. Из-под пальцев льются печальные, щемящие звуки.
Плачет девочка, плачет пианино…
Димитрий поднялся и вышел на палубу. Прошелся несколько раз взад-вперед и спустился вниз. На корме, среди кучки мужиков, увидал человека во френче. Димитрий с равнодушным видом подошел ближе.
Огромный мужик, ходок в земельную управу, рассказывает:
— Ну и дела пошли. У нас, в Сизовке, каждый день увозят народ, прямо с поля берут. Придут домой, дома нет, народ весь на пашне. С пашни и берут, не ждут, когда вернутся. Так и пропадают люди.
— А за что берут?
— Да ни за что. Так, по злобе кто сболтнет или сдуру, — большевик, дескать. А то сам неосторожное слово скажет, ну и готово, и сгиб человек.
Френч не выдерживает.
— Ну, это ты, дядек, зря. Так ни за что не возьмут, за что-нибудь берут, не в бессудной земле живем.
— То-то и есть, что в бессудной!
Димитрий мельком взглядывает на Френча и спокойно обращается к ходоку из Сизовки:
— Куда ж их берут?
— Нам об этом не говорят — куда. А только назад никого из них нет.
Димитрий постоял еще немного и поднялся наверх. Остановился у борта, глядит на широкую мутную реку. Снаружи — человек, которому деваться некуда от скуки, а внутри — неустанная напряженная работа мысли.
«Как уйти?»
Снизу поднимался Френч. Быстрыми глазами обшарил палубу, увидал Киселева, остановился невдалеке.
— Далече изволите ехать?
Киселев равнодушным взглядом скользнул по рябому лицу Френча.
— Далеко, за Барнаул.
— По делу?
— По делу.
— Где изволите служить?