Кольцо Гекаты

Солнцева Наталья

Альшванга охватило восторженное ликование. Нет! Он не сумасшедший. Напротив – он необыкновенный, гениальный, избранный Богом! Красавица-графиня будет рядом, его волшебница, его фея!

Старуха захохотала и подмигнула ему одним глазом. Темные усы над ее верхней губой некрасиво дернулись, все ее грузное, старчески неуклюжее тело заходило ходуном.

– Ты полюбишь меня! – проскрипела она. – Полюбишь… в любом обличье! Справедливость восторжествует! Мне уже начинает нравиться эта игра!

По мере того, как жизнь текла – писались пьесы и сценарии, ставились спектакли, одна премьера сменяла другую, театр успешно гастролировал, – Альшванг все больше втягивался в двойную жизнь. Он был как бы двумя разными

людьми одновременно – известным режиссером и писателем Германом Борисовичем и «тем самым» Германном, которому то ли в снах, то ли наяву являлась красавица-старуха графиня и исполняла его желания. Каждый раз тайно он обещал себе, что это последняя просьба, и каждый раз не мог выдержать собственного запрета. Он привык к старухе, к картам и деньгам, привык к этому неиссякаемому источнику благополучия, привык ни в чем себе не отказывать. В советские времена ему приходилось тщательно скрывать «левые» доходы; потом, когда государство и строй изменились, у него уже выработался определенный образ жизни, который удовлетворял Альшванга и не требовал изменений. Только теперь Герман Борисович ездил не в подпольные, а в настоящие, легальные казино, наслаждаясь красивым, уютным и дорогим интерьером, славным обслуживанием и выигрышами, которые можно было не скрывать.

Внешне он выглядел респектабельным мужчиной, выдающимся деятелем искусства со своими причудами. Внутренне же он был одержим своей тайной, сросся с «тем» Германном и графиней настолько, что истинную свою роль в жизни считал притворством. Все, чего он добивался на поприще режиссуры и драматургии, перестало привлекать его; достижения и заслуги не радовали, театр постепенно уходил на второй план. У него еще оставались друзья и ученики, но это была скорее дань принятой им на себя роли, которую все еще приходилось играть.

«Пиковая дама» была и осталась главным его интересом.

Дух графини частично был удовлетворен таким сотрудничеством, но не полностью. Со временем «старухе» надоела игра, где ее роль была строго ограничена. Альшванг состарился, и «срок службы» старухи подходил к концу; она снова обретала свободу.

Графиня стала требовать, чтобы Герман нашел себе преемника, вернее, преемницу.

– Ее должны непременно звать Анна как и меня! – заявила она старому режиссеру. – Ты не умрешь, пока не найдешь ее.

История графини тянулась издалека, из древних времен, когда практиковались культы воскрешения, сохранения вечной молодости. Эти ритуалы совершались в тайных святилищах странных и страшных богов, и знание о них было поделено между несколькими жрецами – так, чтобы ни один из них не мог самостоятельно исполнить обряд. Блуждая по темным коридорам пространств и миров, они обречены были искать друг друга, если вдруг захотели бы совершить культовые действия. Франция восемнадцатого века привлекла «графиню», которая тогда имела совершенно иное обличье – вавилонской храмовой служительницы – и, чтобы сделать себя реальной для знаменитого Сен-Жермена, она приняла облик «московской Венеры». Была роковая карточная игра ее с герцогом Орлеанским действительностью или вымыслом, сказать трудно. Что-то было. Отголоски загадочных событий докатились до России, куда устремилась и новоиспеченная «графиня Анна Федотовна», надеясь найти в затерянной среди снегов стране след тайны, которая не давала ей покоя. Мятежный дух желал проявления, возможности принимать участие в приключениях жизни, но не желал иметь тело, которое состарится… Тайна! Вот что влекло ее к Сен-Жермену, но он оказался не тем, кого она искала. Зато он шепнул ей, что русская красавица Анна Федотовна – весьма удачный выбор.

– Там… – махнул он изящной, женоподобной рукой в кружевном манжете, – в городе на болотах, среди призрачных дворцов, в далеком, зловещем и блистательном Санкт-Петербурге, возможно, теряется след кого-то из посвященных в культ.

Графиня устремилась в Россию, поражаясь необъятным, диким и снежным просторам ее, глухим лесам и полноводным рекам, неслышно несущим воды свои под бескрайними, первобытными небесами… Санкт-Петербург – блестящая порфира варварских князей – навсегда очаровал ее. Спустя век, она нашептала полувыдуманную историю молодому Пушкину, прильнув к покоящейся на шелковых подушках кудрявой голове. Так родился замысел повести «Пиковая дама». Не избежал сей участи и Чайковский, который долго сопротивлялся, называя сюжет непригодным для оперы. Но все же написал потрясающую музыку и даже переменил часть истории, заставив Германа любить Лизу, а не только притворяться влюбленным ради тайны трех карт. Лизавета Ивановна под божественную музыку бросалась в Зимнюю канавку, завершая любовную драму. У Пушкина она вышла замуж, что оказалось неприемлемым для порывистой, романтической натуры Чайковского.

Сплав двух вдохновений – Пушкина и Чайковского – сделал «Пиковую даму» воистину бессмертной. Но не того бессмертия желала графиня! К тому же, по иронии судьбы, образ светской красавицы, знаменитой «московской Венеры», померк, затерялся в сюжетных поворотах, а ненавистная старая графиня запечатлелась и приклеилась намертво. Это было уж совсем обидно.

Итак, старуха требовала у Альшванга отыскать некую Анну, через которую она сможет продолжать проявляться и осуществлять свои далеко идущие планы. Герман Борисович, измученный астмой и сердечной болезнью, смертельно уставший от жизни, метался, не в силах выполнить приказание. Неожиданное появление Анны Григорьевны и Лизы показалось ему долгожданным избавлением. Он устроил прощальную гастроль – свой день рождения с «Пиковой дамой», в разгар которого его изношенное сердце не выдержало. Но долгожданное успокоение ему суждено было получить только после того, как он передаст «обиталище графини» – квартиру в театральном доме – Анне Григорьевне.

Он трясся на «скорой помощи», изнывая на больничной койке, одержимый одной мыслью – освободиться от графини, которая стала ему в тягость. Но Дух был непреклонен, и старик Альшванг вызвал нотариуса, дрожащей рукой подписал дарственную… Все! Теперь он мог покинуть бренный мир и еще более бренное тело…

Герман Борисович обрел вожделенный покой, а старуха, напротив, рвала и метала. Лиза и Анна оказались вовсе не теми, кого она искала. Проклятый Альшванг так торопился, что все перепутал!

ГЛАВА 30

По столу медленно растекалась белая сливочная лужа.

– Боже мой, Марк! – завопила Динара, входя в кухню. – Что это такое?! Что ты делаешь?

– Мы вишневые кораблики пускаем! – радостно сообщила Марта, глядя на маму большими и черными, как у самой цыганки, глазами.

– Молчи, боцман! – сердито крикнул Марк. – Здесь я капитан!

– Артем! – позвала Динара, без сил опускаясь на табуретку. – Иди сюда! Посмотри на этот кошмар!

Господин Пономарев поспешил на зов и застал на кухне следующую картину: по столу растекались купленные им вчера в гастрономе сливки, а сверху плавали несколько крупных вишен. Пакет с остальными ягодами держала в руках Марта, увлеченно следя за действиями брата: Марк как раз спускал на воду очередную вишню.

– Вам что, воды мало? – возмутился Артем. – Зачем сливки испортили? Останетесь сегодня без завтрака!

– Это Белое море! – серьезно заявил Марк. – В нем вода должна быть белая!

– С чего ты взял?

– А почему же оно так называется?

Артем вздохнул, не зная, как ответить.

– Вот видишь, папа! – обрадовалась Марта. – Обыкновенная вода не подходит. И кораблики из газеты нам тоже надоели.

– А это что, по-вашему? – нашелся Артем и показал на вишни. – Где вы видели круглые корабли?