Кольцо с шипами Карина Рейн
Шрифт:
Мне нужен кто-то надёжный рядом, и в моей голове только один претендент на роль такого человека.
Требуется нужно всего пару минут, чтобы одеться и завязать волосы в хвост, покидать необходимые вещи в один из чемоданов и позвонить Андрею. Прошу его помочь мне с чемоданом, на который он смотрит как-то подозрительно, и мне приходится скормить ему сиюминутную ложь о том, что у меня заболел отец, и ему нужен постоянный уход. Андрей искренне сочувствует мне, чем заставляет чувствовать себя последней дрянью, и без вопросов доставляет меня в отчий дом. К счастью, его машина скрывается
— Дочка! — Он обнимает меня и, хотя рад видеть, всё же в его глазах читается настороженность. И не напрасно. — Что-то случилось? Как Демид?
Разговор о муже — это последнее, что было мне сейчас нужно, и папа видит это по выражению моего дрогнувшего от обиды лица; мне настолько надоело прятать и держать всё в себе, что я даже не пыталась скрыть это от него.
— Не волнуйся, с твоим зятем всё в порядке, — глухо роняю, теребя ручку чемодана.
— А с тобой? — осторожно уточняет.
Качаю головой вместо ответа и стараюсь не смотреть на его лицо — родительская жалость мне не нужна; всё, чего я хотела — это укрыться в родных стенах от всего, что могло лишить меня душевного равновесия. Очевидно, родитель улавливает эти душевные флюиды, потому что больше не задаёт ни одного вопроса; вместо этого он бодро подхватывает мой чемодан и ведёт меня в дом, где вкусно пахнет жасминовым чаем и оладушками с корицей. Только учуяв эти запахи, я понимаю, насколько голодна, и все остальные мысли временно покидают меня, сосредоточившись на пустом желудке.
Анна Никитична — кухарка — встречает меня такой радостной улыбкой, будто после долгой разлуки увидела единственную дочь; она долго цокала языком оттого, что я слишком похудела за эти две недели отсутствия, и, удостоверившись в том, что я приехала надолго, заверила, что сумеет вернуть меня к жизни. От её искренней улыбки невозможно было не улыбнуться в ответ и вместе с тем не заметить немного хмурое лицо отца — его реакция на мой внезапный приезд и решение задержаться здесь подольше.
Я за обе щеки уплетаю грибной крем-суп и запечённые овощи и даже умудряюсь впихнуть в себя парочку оладьев со сметаной, а после, превратившись в тюленя, ретируюсь в гостиную, чтобы немного отлежаться. Мои вещи папа понёс было в мою спальню, но я тут же среагировала и попросила его сменить дислокацию: о том, чтобы спать в этой комнате, не могло быть и речи. Родитель в очередной раз хмуриться, почуяв неладное, но возражать не стал и отнёс чемодан в комнату для гостей — ту самую, в которой я провела ночь перед свадьбой.
Здесь, в этом доме — хоть он и сменил имидж и мало походил на себя прежнего — я наконец почувствовала покой и умиротворение: всё-таки, поговорка про родные стены не такая уж и глупость; с удобством устроившись на диване, я залипла на потрескивающем пламени в камине и изо всех сил старалась ни о чём не думать, но у папы явно было другое мнение на этот счёт.
— Может, ты всё же расскажешь, что происходит? — садится в кресло почти напротив меня.
— Ты не рад меня видеть? — пытаюсь съехать с темы, но отца так просто не проведёшь — сказывается хватка бизнесмена.
— Ты же знаешь, что рад, — качает
— Так может, ты просто порадуешься за мой приезд и не будешь забивать себе этим голову?
— Не могу. Я обещал твоей матери, Ульяна, что буду заботиться о тебе; а если тебе плохо или больно, значит, я не справился с этим обещанием.
Перевожу на родителя удивлённый взгляд; до этого дня мы с ним никогда не говорили о маме — я молчала, потому что было немного странно разговаривать о человеке, которого никогда не знал, а папа — потому что ему было слишком больно поднимать эту тему.
— Тебе нужно было подумать об этом прежде, чем ставить на кон всё, что у тебя было, — роняю упрёк и снова отворачиваюсь.
Знаю, что это нечестно — давить на больное и пытаться выставить его злодеем — но мне просто не хотелось говорить о том, что мои мечты хотя бы о приблизительно нормальной семейной жизни развалились на куски.
— Ты ведь многого не знаешь, моя девочка, — невесело усмехается папа. — Есть огромное количество переменных в этой формуле, в результате которой ты оказалась частью семьи Демида — единственным его членом, если быть точным — но я не верю в случайности.
Снова смотрю на отца и по его глазам понимаю, что он мне что-то не договаривает; копаюсь в памяти и вспоминаю, что даже тогда, после своего проигрыша и визита Пригожина, он совсем не выглядел виноватым и не особо выказывал раскаяние. Подозрительно щурюсь, на что родитель лишь улыбается.
— Поверить не могу, что ты его защищаешь, — озадаченно перевожу взгляд на огонь в камине.
Как мы дошли до этого — я вышла замуж за незнакомого и нелюбимого человека, чтобы спасти то, что осталось от моей семьи и её наследия, а отец встаёт не на ту сторону?
— Когда-нибудь ты поймёшь, почему в твоей жизни всё сложилось так, а не иначе, и многое обретёт смысл.
— Как насчёт объяснить мне всё сейчас? — резко сажусь, требуя ответа. — У меня такое ощущение, что вы оба играете со мной в игру, правил которой я не знаю! Я всегда доверяла тебе и даже начала доверять Демиду; он предал моё доверие, а теперь и ты делаешь всё, чтобы повторить его судьбу.
— Не думаю, что я тот, кто должен рассказать тебе о том, что происходит, — улыбается папа, и я вообще перестаю что-либо понимать. — Думаю, он уже пытался поговорить с тобой, но, зная твой характер, рискну предположить, что ты не стала его слушать.
Хмурюсь вместо ответа, и папа правильно делает выводы — я действительно не слушала мужа.
И не собираюсь.
В доме отца я просидела до самого вечера, словно на иголках; я постоянно оглядывалась на входную дверь, ожидая, что вот-вот приедет Демид и в ярости накинется на меня. Любой даже самый несущественный шум за окном казался мне гневным рыком двигателя его автомобиля, и я каждый раз вздрагивала как трусливый заяц. Но к моему удивлению, Демид так и не приехал и даже более того — я не дождалась от него ни одного звонка: ни с угрозами, ни для выяснения отношений, ни с извинениями.