Кольцо с тайной надписью
Шрифт:
– Это вы на слух определили?
– Да. Я с разным оружием дело имел в своей жизни, так что более-менее разбираюсь. Звук уж больно знакомый был.
– А стрелявшего не видели?
Охранник качает головой.
– Нет. Когда я вышел из подъезда, никого уже во дворе не было.
Видно, что он смущен, и, в сущности, есть от чего. Яснее ясного, он не стал очертя голову бросаться наружу, когда услышал выстрелы, а сначала выждал некоторое время и показался во дворе только тогда, когда опасность миновала. Но прежде, чем ставить ему в упрек его поведение, стоит задуматься: обязан ли он рисковать своей жизнью из-за какого-то жильца? Вовсе не обязан. Так что
– Вас как зовут?
– Роман Марцевич.
– Ладно, мы еще с вами поговорим. В более спокойной обстановке. Лиза, собери-ка гильзы.
– Их тут только две, – говорю я, осторожно поднимая с асфальта драгоценные вещдоки и засовывая их в пакет.
Ласточкин мрачно смотрит на мальчика. Почему именно на него – не знаю, но факт остается фактом: тот, покраснев, достает из кармана третью гильзу, которую он стащил на память о волнующем приключении – убийстве, случившемся всего в нескольких шагах от него самого.
– Вот балда! – раздраженно говорит капитан, выхватив у него гильзу. – Там же могли остаться отпечатки!
Но тут, воя сиреной, во двор въезжает «Скорая помощь». Человек на асфальте скорчился и застыл в луже крови. Наперерез «Скорой» из узкой арки выскакивает иномарка помпезного вида. Она едва успевает увернуться от столкновения и уходит в сторону, колесом заехав на клумбу. Водитель «Скорой» высовывается в окно и высказывает водителю иномарки все, что он думает о нем, и его маме, и всех предках вплоть до десятого колена. Водитель иномарки, пижон из разряда тех людей, которые вечно куда-то спешат и поэтому считают, что все должны уступать им дорогу, тоже в долгу не остается. Толпа, обрадовавшись новому развлечению, принимает в нем посильное участие. Старик вопит и что есть силы колотит об асфальт палкой, щенок заливисто лает, а жена Кликушина заламывает руки и начинает истерически рыдать. Иномарка никак не может выехать из клумбы, а «Скорой» никак не удается подъехать ближе к телу. Привлеченные шумом, во двор стекаются зеваки. Наконец Ласточкин, оттолкнув пижона, сам садится за руль иномарки, и она легко выскальзывает из клумбы. Дав задний ход, капитан врезается в стену дома. Пижон испускает долгий вибрирующий вопль и поднимает руки к голове, словно собираясь рвать на себе волосы. Раненый уже не двигается. Не выдержав, я нагибаюсь к нему и беру его за руку, ища пульс. Зрители меж тем увлеченно следят за перепалкой пижона и Ласточкина. Пижон клянется, что за свою драгоценную машину он устроит капитану несладкую жизнь. Ласточкин, которому этот придурок осточертел так, что и сказать невозможно, вынимает пистолет из кобуры, после чего пижон с невероятной скоростью прыгает за руль и смывается вместе со своей паршивой тачкой с покореженным бампером.
– Доктор, – раздается поблизости от меня горячий, прерывистый шепот, – ска… жите, я ведь не умру?
Я вздрагиваю. Раненый открыл глаза и с надеждой смотрит на меня.
– Я не… – начинаю я и тут же понимаю, что объяснения совершенно не нужны. – Все будет хорошо. Вы его видели?
Михаил Кликушин моргает.
– К… кого?
– Того, кто стрелял в вас. Вы его видели? Как он выглядел? Молодой?
– Д… да.
– Блондин? Брюнет?
– Н… не помню. – Он силится выдавить из себя улыбку. – Н… надо же, какое у вас сла… славное лицо…
К нам подскакивают санитары с носилками. Я отпускаю руку Кликушина и поднимаюсь на ноги. Тотчас на меня набрасывается Ласточкин:
– Ты с ним говорила? Что он тебе сказал?
– Киллер – молодой парень, – сказала я. – Больше
У меня такое ощущение, что я знаю ответ заранее, но мне все-таки хочется услышать его от самого Ласточкина. Он качает головой.
– Три пули в живот… Что ты, Лиза.
Кликушина уносят в машину «Скорой помощи». Дверцы захлопываются, и «Скорая», включив сирену, выезжает со двора. Только небольшая лужа крови на сером асфальте напоминает о происшедшем. Щенок обнюхивает ствол липы, после чего задирает лапу и делает свое дело. Старик с палочкой, еще побурчав немного о том, что развели бандитизм и жизни нет никакой, уходит. Девица с сигаретой исчезла еще раньше. Во дворе остаемся только мы с Пашей Ласточкиным, охранник и две женщины. Немолодая поддерживает жену Кликушина за плечи, а та все плачет и никак не может опомниться.
– О, господи, – стонет она. – Как это ужасно… Как ужасно…
Ласточкин очень мягко заговаривает с ней. Объясняет о необходимости дать показания… Кто мог желать зла ее мужу? За что его пытались убить?
– Я не знаю… – бормочет молодая женщина. – Я… Мне нехорошо… Все как-то свалилось… совершенно неожиданно…
В дело вмешивается свидетельница со второго этажа.
– Эммочка, давайте я сначала побеседую с полицией, а вы пока отдохните немного. Может, и удастся что вспомнить.
Но молодая женщина упрямо качает головой.
– Я должна ехать к нему… В больницу… Пустите меня.
Ласточкин вмешивается, говорит, что в этом нет необходимости и что присутствие жены ничего не изменит. Наконец Эмма сдается на наши уговоры. Она до того измучена кошмарными событиями этого утра, что готова согласиться на все, что угодно, лишь бы ее оставили в покое. И тут Ласточкин принимает решение, которое, признаться, малость меня озадачивает.
– Лиза, я поговорю с Анной Петровной и Марцевичем, а ты пока сними показания с Эммы Григорьевны. Хорошо? Потом я к тебе присоединюсь.
Мне не остается ничего другого, как выразить свое согласие, хотя, по правде говоря, я немного удивлена. Конечно, Анна Петровна – важный свидетель, она видела киллера, но мы, работающие в полиции, знаем, что на самом деле подобные показания мало что значат и, как правило, ничего не дают. Чаще всего это что-то вроде «я видел парня в коричневой куртке, а на вид ему лет тридцать, и волосы вроде светлые». Дело в том, что работники убойного фронта привыкли делать свое дело очень быстро, а за несколько секунд, хоть тресни, невозможно запомнить человека во всех подробностях. Так что из двоих женщин, которые представляли для нас интерес, жена Кликушина была куда важнее. Она могла дать нам намек, нить, мотив – ведь не может же быть такого, чтобы жена ничего не знала о делах своего мужа! Однако Ласточкин, опытный оперативник, себе взял менее перспективных свидетелей, а мне поручил допросить жену потерпевшего. Что ж, мне оставалось только доказать, что я достойна его доверия.
Глава 3. Очень непростые смертные
Оказалось, что семья Кликушиных жила на пятом этаже, куда мы с Эммой Григорьевной мгновенно вознеслись в бесшумном лифте. Старые дома лифтов, как известно, не предусматривали, и шахта для этого была лишь недавно пристроена снаружи фасада, придавая всему зданию какой-то нереальный, фантастический вид. Впечатляющей толщины железная дверь квартиры наводила на мысль, что за ней скрывался по меньшей мере филиал Алмазного фонда, и эти ожидания отчасти оправдались, как только мы переступили порог.