Кольцо Уракары
Шрифт:
Таким образом, выжидая, пока пройдет некоторый срок, нужный для того, чтобы гибель нового посла Симоны можно было объяснить просто трагическим стечением случайностей (никто не поверит, конечно, но это и не нужно, если правила соблюдены), меня запрут здесь, в посольстве, где я смогу формально выполнять все свои обязанности, появляться там и тогда, когда требует протокол, и ни на миг не буду забывать, что шаг в сторону вызовет боль без предупреждения. А как только время истечет…
Стоп, стоп. Но ведь для того, чтобы вывести меня из той игры, в которую играют они сами, нельзя и придумать ничего лучшего, чем то, что они со мной уже сделали! Позволить скандалу состояться, засветить меня на всю федерацию, вымазать отнюдь не кремом для загара… Может быть, я слишком рано построил схему предстоящих событий, и гром все-таки грянет?
Тогда — почему я все-таки на своей территории, а не в участке? Конфетка: посла выпускают из камеры под шелест камер — прямо в чащу микрофонов. И — на все белые светы…
А если нет — то почему?
Ответ не пришлось искать далеко: он напрашивался сам собой.
Да просто потому, что они сами еще не решили — какой вариант предпочтительнее. Выгоднее. Убойнее.
Как только они придут к общему знаменателю — я это почувствую незамедлительно. Конечно, в случае…
Вот-вот. В случае, если я буду сидеть и ждать их приговора.
В седой древности была на Теллусе, как раз в тех местах, откуда я родом, такая песенка: «А мы сами не сидели, того дожидалися…»
Соблюдем теллурианскую традицию: не будем сидеть и ждать, когда понадобится перекреститься.
Если действовать быстро — что я могу унести отсюда? Имеется в виду нечто, пригодное для вступительного взноса в корпорацию Рынка. Я ведь не успел еще почти ничего…
«Ну, почему же „ничего“? — тут же осадил я сам себя. — Кое-что у меня уже имеется».
Во-первых, статус: какой-никакой, но все же Чрезвычайный и Полномочный. Вполне достойно.
А во-вторых… Ну, во-вторых, уже то, что я могу сообщить о новом президенте Серпы, о его отношениях с Армагом и послом этого мира на Серпе: разве это не тянет на государственную тайну — пусть и хиловатую, но все же?
Я решил, что тянет.
Вот и прекрасно. Значит, оставаться здесь нет смысла. Серпа в качестве трамплина, можно считать, использована.
А что вынесу я отсюда для себя самого? Для моего дела?
Очень немногое, но все же. Представление о том, как используется уракара в политико-экономических операциях федерального масштаба.
Я теперь более или менее понимаю — как. Знаю и примерный срок: остается менее месяца. Неизвестным остается другое, еще более важное: где?
Вот это и надо будет выяснить на Рынке.
Осталось уложить чемоданы. И — самая малость — найти способ исчезнуть с Серпы, не особенно рискуя и не оставляя слишком уж видимых следов.
Пойду предупредить унтера. Его я захвачу с собой. Пригодится — хотя бы как тягловая сила. А может быть, и не только.
Я настроился на восприятие унтера и пошел искать его туда, где помещается здешний низший персонал.
Его комнату я нашел без труда. Перед дверью остановился, чтобы заглянуть, не вызывая у него беспокойства. Третьим глазом, конечно.
Заглянул.
Унтера я там не увидел.
Не то чтобы в комнатке было пусто. Человек в ней находился. Но он не был унтером. Не был тем в меру хитрым, в меру туповатым, воспитанным в армейском понимании добродетелей и грехов, с прекрасной выправкой и пренебрежительным взглядом, которым он награждал любого человека, не имеющего счастья носить военную форму и отдавать честь с особым, унтер-офицерским шиком, выстреливая пальцами из уже поднятого к виску кулака, — не был тем, к которому я успел привыкнуть и роль которого в предстоящих мне действиях была мне, в общем, ясна. Нет, его я в комнате не застал.
Вместо него на аккуратно заправленной коечке сидел человек, бывший явно на несколько лет старше моего знакомца, с совершенно другими чертами лица, выражавшими, насколько я мог судить, немалый ум и еще больший опыт, ответственность и привычку командовать многими, судя по его глазам, чуть нахмуренному лбу и изгибу губ, даже отдаленно не напоминавших всегда чуть приоткрытый и какой-то безвольный рот моего охранителя.
Пятнистая форма моего унтера чинно висела на плечиках, а сам обитатель комнаты был в пижаме и сидел расслабленно, словно обмякнув, а вовсе не в той собранной позе, которая была унтеру свойственна и выражала постоянную готовность броситься выполнять любое приказание в любой миг дня и ночи.
Иными словами, то был не он. Не тот человек, к которому я направлялся. Чьими услугами собирался воспользоваться. А совсем другой. И единственным, что было у него общего с лихим носителем унтерских знаков различия, являлось то, что он, как и унтер, был мне знаком. Правда, знал я его в иное время и в других координатах Простора. И, честно говоря, никак не ожидал встретить его здесь и сейчас.
Я любовался им, полагаю, никак не больше двух, от силы трех секунд. Хотя мне показалось, что смотрю на него долго-долго. Восхищаюсь. Испытываю стыд. Сержусь — на него и на себя, больше всего — на себя. Впору было покраснеть. Потому что передо мною был мастер, а я только сейчас понял это, хотя должен был расставить все по своим местам еще при самой первой встрече — когда я только пришел в Службу. Мне он тогда показался просто чиновником. Правда, это было очень давно. Я тогда еще многого не понимал.
Но долго стоять тут было нельзя: меня могли и увидеть, а в этом я никак не был заинтересован. Я поднял руку и деликатно постучал костяшками пальцев в дверь. Сейчас я уже не мог просто распахнуть ее и предстать перед ним, как его старший начальник. Потому что больше себя таким не чувствовал.
Тем не менее я продолжал наблюдать за ним. И видел, как он, едва услышав стук, встрепенулся и почти мгновенно начал превращаться в того, кого я ожидал увидеть еще несколько минут тому назад.
Но конца метаморфозы я дожидаться не стал. Я видел, что дверь изнутри была заперта на задвижку, но для меня не составило труда ударом сконцентрированной воли отодвинуть ее, перешагнуть порог и остановиться перед ним, находившимся как раз в процессе преображения.
Он на мгновение застыл. Губы его уже обмякли, брови чуть приподнялись, приняв то положение постоянного удивления, к какому я привык; но глаза оставались еще прежними: зеркалом его подлинной души, а не того ее муляжа, какой он выставлял на всеобщее обозрение. Это мгновение неподвижности было ему необходимо для того, чтобы решить — какую линию поведения сейчас избрать.
Я, со своей стороны, был готов к любой реакции, к немедленному ответу на всякое его действие. Единственное, что я поспешил сделать, — послал ему информацию о том, что я его увидел и узнал. Я знал, что он ее примет без усилий/ Так и получилось.