Кольцо Уракары
Шрифт:
Я уже миновал входы в архивный отдел, в сектор завещаний, еще в один сектор — неликвидной информации, когда передо мною возник и второй мостик и снова пришлось преодолевать ступеньки. На этот раз наверху рельсов не оказалось; колея пролегала по нижнему коридору, над которым мостик и был перекинут. В общем, хозяйство тут было, судя по всему, серьезным и весьма разветвленным, так что я начал уже сомневаться: смогу ли разобраться в нем за то небольшое время, какое у меня еще оставалось, если даже никто не попытается помешать мне; но на это я надеялся меньше всего.
Сойдя с мостика, я, как и было велено, свернул круто направо. Круто — потому что в этом месте начинались сразу два коридора, удалявшиеся под разными углами. В этом коридоре двери располагались теснее друг к другу, чем в начале моего пути, а кроме того, на них были и таблички с именами, вероятно, их и имел в виду охранник, говоря о рекламе, которую надо было читать. Я шел, читая, пока не почувствовал, что пришла наконец пора остановиться. И очень кстати: похоже, что рабочий день начался, и коридоры, только что пустые, вдруг как-то сразу заполнились людьми. Защелкали двери, зазвучали приветствия, где-то уже заверещала аппаратура связи, кто-то промчался по коридору на минисколе — закрутилась жизнь.
Но почему-то у меня Рынок даже в этот час, как ни странно, пробудил скорее мысли об упадке и бедности, чем о коммерческом успехе. Незаметно было никакого наплыва покупателей, вот, вероятно, в чем была причина: судя по табличкам, все покупали и продавали — но кому же? Обширная комната, вывеска у которой говорила о том, что предназначена та была для ожидающих приглашения покупателей, оставалась пустой, если не считать единственного затерявшегося на ее просторе человека, возраст которого показался мне перевалившим за сотню лет, именно в прошлом веке на Теллусе, да и не только, были в моде такие бороды. И хотя он уселся на длинный диван только что, на моих глазах, вид у него был такой, словно он и ждал тут уже не менее столетия. Возможно, потому, что глаза его источали, казалось, устойчивую тоску старины. Впрочем, здесь был другой монастырь с другим, своим уставом; как знать — может быть, здесь царила мода на вымирающие поколения.
Вот таким неуместным размышлениям я предавался, пока шагал по этому коридору, разглядывая здания и вывески, да и, остановившись перед нужной дверью, не сразу загнал их в задние чуланы рассудка. Поднимаясь по ступенькам, я безошибочно ощущал, что меня внимательно рассматривают, хотя как раз тут никакого видеожучка не было заметно, да и взгляд, который я чувствовал на себе, был специфическим: то было сканирование третьим глазом. Но и к этому следовало быть готовым заранее; я был.
На стене, рядом с дверью, была укреплена белая металлическая табличка, на которой литерами кириллицы было начертано:
М. X. ПОВИДЖ Покупка. Продажа
То же самое (впрочем, это скорее догадка) было повторено еще на нескольких языках с использованием латинского, еврейского и арабского алфавитов. Похоже, дело у моего земляка было поставлено на широкую ногу.
Остановившись и передохнув секунду-другую, я без колебаний протянул руку, чтобы нажать на кнопку звонка или чего-то другого, докладывающего о посетителе. Прошла секунда, другая, потом прозвучало несколько звонких щелчков, дверь растворилась и я сразу же шагнул в открывшийся проем.
Мы сидели за круглым столиком друг против друга, Повидж оказался постарше меня лет на двадцать, очень крепкого сложения и, судя по облику, завидного здоровья. Похоже, его заботы о поддержании формы не ограничивались бегом трусцой, он явно проводил многие часы в тренировочном зале, мускулы распирали его белоснежную рубашку, синий блайзер висел на спинке стула, строго служебный наряд, без всяких признаков легкомыслия. На столе стояли кофейник, чашки и все прочее, помогающее наладить общение с клиентом, установить ту духовную связь, что способствует заключению удачной сделки. Настоящий разговор еще не начался, мы пока лишь обменивались любезностями и говорили на общие темы, в то время как обе стороны лихорадочно пытались забраться в собеседника поглубже, проникнуть в мысли, в чувства и подсознание…
— Ну, как там на старой родине — порядок?
— Как всегда — полный.
— А на Серпе — там вроде бы какие-то неурядицы?
— Да, в общем, ничего особенного…
И тому подобные реплики, ни к чему не обязывающие. Политес. У меня было ощущение, что я пытаюсь вскрыть танк при помощи перочинного ножика: защита у Повиджа была поставлена прекрасно. Со своей стороны, я тоже делал все возможное, чтобы он не нашел в моем блоке ни малейшей щели — а уж он пытался, я понял это, когда он машинальным движением вытер проступивший на лбу пот. Я похвалил здешнюю архитектуру, имея в виду сложную систему переходов, хозяин, слегка поморщившись, ответил:
— Надоело это все до чертиков. Коридоры, лестницы, еще коридоры и еще лестницы, лифты, минисколи — глазу отдохнуть не на чем, стервенеешь быстро — потихоньку начинаешь мечтать о каком-нибудь штормяге, о снежных зарядах, лавинах, оползнях…
— Да, — сказал я сочувственно. — Теллус во всех нас сидит глубоко. — То была тень намека на то, что он был урожденный Попович, и армагский загар покрыл его фамилию, когда он был уже в зрелом возрасте.
— Суматошная система, — проворчал он, не очень, впрочем сердито.
— По-моему, здесь тихо…
— Здесь? Я о Теллусе. Здесь-то жить, конечно, можно. Правда, торговля, прямо сказать, никудышная.
Его слова меня не смутили: обычай жаловаться на плохие дела возник в деловых кругах давно и был самой невинной формой дезинформации, другие были куда опаснее.
— Ну, — сказал я, — думаю, если тут удается провернуть одну сделку в год, то потом можно еще пару лет вообще ничего не делать.
Он поднял глаза на меня; во взгляде было что угодно, кроме ласки.
— Какая самая страшная болезнь в Галактике? — спросил он и сам тут же ответил: — Излишнее любопытство. Летальный исход гарантирован. Особенно в здешнем климате. Как у тебя — голова не болит?
— Не жалуюсь, — сказал я спокойно. — А вот у тебя с памятью не все в порядке. Есть, говорят, какие-то таблетки для укрепления памяти, как они там называются?
Он покривил губы, возможно, то была улыбка в его трактовке.
— Двадцать восьмой год, десант на Стрелу-Вторую, ты был во втором взводе, носил звание младшего капрала и тащил ручник.