Колдолесье
Шрифт:
– Как не смогли? – Энн видела, что Мартин страшно возмущен.
– Она… - Мартин пнул шину обычной машины. – Ты не поверишь. Она была скользкой – как будто покрытая пластиком, – а ты знаешь, какой старой выглядит эта стена. И мы не смогли по ней забраться, даже подталкивая друг друга. Мы просто все время соскальзывали.
– Я знаю.
– Скажем папе? – спросил Мартин.
«Какая трогательная вера!» – подумала Энн. И что папа должен предпринять по этому поводу?
– Я подумаю об этом, - ответила она, потому что просто не знала, что еще делать. Возможно, мама и папа что-нибудь придумают. – Пойду посмотрю, в каком они настроении… и увидим.
Лицо Мартина просветлело, а плечи распрямились. Вся ответственность теперь перешла к Энн – именно тот порядок вещей, который всегда предпочитал Мартин.
– Спасибо, - сказал он. – Мне не хочется пытаться рассказывать ему – не после того, каким он был за ланчем. Но я поддержу тебя. Если я буду нужен тебе, я в лесу с Джимом.
«В лесу, подальше от неприятностей!» - кисло подумала Энн, когда Мартин свистнул Джиму через дорогу, будто Джим был его собакой, и они направились по тропе между домов. Можно быть уверенной, что Мартин на ближайшие несколько часов не попадет в неприятности. Если только он тоже не войдет в поле Баннуса.
Внезапно забеспокоившись, Энн остановилась и оглянулась через плечо. Но Мартин почему-то казался принадлежащим реальному миру, как мама и папа. Они трое представлялись Энн неподвластными Баннусу. Она перешла через дорогу и вошла в магазин.
Настроение в магазине оказалось усталым, но веселым. Когда Энн вошла, там царило затишье – только родители, стоявшие, прислонившись к кассе, чтобы по-быстрому выпить чашку чая, пока не появится следующий покупатель.
–
– Чудной у тебя вид, - сказал папа. – Что такое? Ты же не заболела снова? Я говорил тебе…
Почти в тот же момент, когда он заговорил, его голос потонул в бешеном цокоте лошадиных копыт, становившемся всё громче и громче. Папа раздраженно развернулся. Звук раздавался прямо в центре улицы, смешиваясь со стуком, звяканьем и криками.
– Что происходит? – поинтересовался он, перекрикивая шум. – Легкая кавалерия? Местная охота?
Папа, Энн и мама высунулись из окна из-под висевших на нем растений. Окно вдруг закрыли громадные гнедые лошади, становившиеся на дыбы, вскидывавшие головы и шаркавшие железными подковами по дороге, когда всадники натягивали вожжи.
«Поверить не могу!» - подумала Энн, когда увидела людей в кольчуге и шлемах с наносниками, с оглушительным грохотом спешивающихся с лошадей.
Папа направился к двери магазина, наполовину ухмыляясь, наполовину злясь.
– Выглядит, как один из этих клубов, где люди наряжаются и разыгрывают войны, - сказал он. – Куча идиотов!
Но прежде чем он добрался до двери, мужчина, который был выше и внушительнее него, с лязгом шагнул внутрь, вынуждая папу отступить. Зеленое сюрко[4] обвивало его кольчугу. Лицо под металлическим шлемом было красивым, высокомерным и улыбающимся холодной улыбкой без капли дружелюбия.
– Стойте спокойно, - велел он таким тоном, будто не сомневался, что люди сделают, как он прикажет. – Никто не пострадает. Мы пришли лишь взять то, что вы, презренные людишки, должны нам.
– Что вы имеете в виду? Мы никому ничего не должны! – запротестовала мама.