Колдовское лето
Шрифт:
Роуэн с трепетом обдумывала его вопрос. Он так правдиво выразился и настолько точно отразил ее мысль!
– Конечно, нет! Я просто... я просто... – она посмотрела на заляпанные ногти и сделала тщетную попытку соскрести с них краску.
– Ты просто хочешь дать мне понять, что это больше не повторится.
Если бы он знал, как она хочет его... если бы он только догадался... Но Роуэн понимала, что ничего хорошего из этого не выйдет. Их отношения подверглись суровому испытанию, так для чего же искушать судьбу? Нынешнее положение вполне устраивает их, не так ли? Они подружились, несмотря
– Я думаю, что так будет лучше всего, а ты? – не дожидаясь ответа, Роуэн быстро пошла в кухню, чувствуя на себе его жгучий взгляд.
Эван сочно выругался про себя, отшвырнул тряпку, которой он вытирал руки, и вышел глотнуть свежего воздуха. Стоя на пороге, он глубоко дышал, впервые без всякого удовольствия созерцая раскинувшийся перед его глазами пейзаж. На этот раз темневшие на горизонте горы и цепь зеленых холмов не принесли успокоения его смятенной душе. Горы всего лишь напомнили ему о том, что он действительно достиг вершины. А для чего? Одержанная победа оказалась никчемной, потому что всем, кроме него, на нее наплевать. А усилия, которые ему пришлось приложить? Ведь он едва не погиб!
Да... целеустремленность – это одно, но ослиное упорство, с каким он отказывался понять, что преждевременно сводит себя в могилу, – совсем другое.
В равной мере разочарованный и рассерженный, Эван зевнул и, подняв вверх руки, потянулся. Роуэн, которая в этот момент появилась в дверях, вытаращила глаза на гладкую загорелую спину, остро напомнившую ей, как она ощущала ее своим телом, когда они занимались любовью.
– Ты не хочешь войти, чтобы попить чаю? – она задрожала, но не от холода, а от пристального взгляда горящих зеленых глаз. Опустив руки, Эван стоял и смотрел на нее. – Ну, так как? – Роуэн нервно облизнула губы.
– Давай поедем куда-нибудь.
– Куда? – От удивления она широко открыла глаза.
– Куда-нибудь. Будем ехать, пока нам не захочется остановиться. Найдем хорошую гостиницу, поужинаем и останемся там на ночь.
– Я... я не могу.
Глаза Эвана потемнели.
– Не можешь или не поедешь? Мне безразлично, что ты скажешь, Роуэн, потому что я не позволю тебе оставаться здесь и упиваться своим горем. Иди. Возьми с собой что-нибудь нарядное, и поехали!
– Ты думаешь, это что-нибудь изменит?
Мысль о том, чтобы куда-то ехать с Эваном, пугала ее, но она не могла не ощутить радостного ликования.
Внезапно Эван схватил ее и, крепко поцеловав в губы, быстро отпустил и, широко шагая, пошел по тропинке, направляясь к калитке.
– Даю тебе полчаса! – обернувшись, сказал он. – Я буду ждать в машине.
Они съехали с проторенной дороги и остановились возле маленького уютного паба с приветливо сиявшими огнями и старым деревянным полом, темные доски которого вздыхали и поскрипывали под ногами посетителей. В огромном выложенном кирпичами камине не было огня – в нем красиво расставили сухоцветы и травы. Кроме Роуэн и Эвана единственными посетителями оказались два пожилых джентльмена, игравшие в домино, и пожилая чета, которая, судя по их одежде, в кои-то веки решила провести вечер вне дома. Несмотря на опасения, вызванные предложением «найти хорошую гостиницу, поужинать и остаться на ночь» и тем, что скрывалось за этими словами, Роуэн решила отогнать все сомнения и печаль и попытаться развеселиться.
– Спасибо, – глядя, как Эван возвращается от стойки, держа в руках напитки, и садится на деревянный табурет напротив нее, Роуэн тепло улыбнулась.
– Пожалуйста.
– Я здесь никогда не была, а ты? – бросив взгляд на стены, украшенные старыми фотографиями, Роуэн ощутила чувство стабильности и исторической причастности. Ее собственная история получила драматическое воплощение, которого она никогда не могла даже вообразить, а стабильность оказалась несбыточной мечтой. Отныне в ее жизни не будет «постоянных» отношений, потому что больше она никому не сможет доверять. И в ту же минуту ее поразила мысль, что обстоятельства заставили ее принять такой же циничный взгляд на отношения, каким когда-то поразил ее Эван, и от этой мысли слезы выступили у нее на глазах.
– Я приезжал сюда пообедать несколько раз, – усмехнулся Эван, осторожно поставив стакан на пробковую салфетку. – Здесь подают самый лучший бисквит с патокой, а такого крема, как у них, нигде не найти.
– Удивительно, как такой здоровый человек, как ты, может наслаждаться высококалорийной пищей и, несмотря на это, сохранять прекрасную форму!
Роуэн удивилась, увидев, как улыбка исчезла с лица Эвана.
– Внешность обманчива, – заметил он. – Когда-то я был здоров, но это уже в прошлом.
– Ни за что не поверю!
– За каким чертом я буду лгать?
Она поежилась от его агрессивного тона. Прищурив карие глаза, Роуэн взглянула на красивое сосредоточенное лицо Эвана и поняла, что он не хочет поделиться с ней неким секретом.
– Итак... когда у тебя возникла страсть к пудингу? – она попыталась придать шутливость своему тону и пригубила сухого белого вина.
– Не нужно.
– Чего не нужно? – у Роуэн перехватило дыхание.
– Не нужно притворяться, будто то, что иногда я веду себя, как медведь, страдающий от головной боли, совершенно нормально и что в душе я хороший парень. Это вовсе не так, Роуэн, и тебе не следует питать никаких надежд.
Ее бросило в жар. Он сумасшедший, если даже на секунду вообразил, что она лелеет надежду на какие-либо отношения с ним! Неужели он воображает, что, после того, как она узнала о неверности мужа, у нее когда-нибудь возникнет желание вступить в связь? Тем более с ним?
– К твоему сведению, сейчас я не питаю никаких надежд, ибо все, что я пытаюсь сделать, это прожить день целой и невредимой. Поэтому не думай, пожалуйста, что я... что я... – она умолкла, увидев, что Эван сурово сжал губы.
– Ты хорошая женщина, Роуэн. Когда пройдет достаточно времени, и твои душевные раны начнут заживать, мужчины начнут выстраиваться в очередь у твоей двери. Ты не создана для того, чтобы долго быть в одиночестве, ангел мой. И у тебя слишком много добродетелей, чтобы ты не захотела поделиться ими с близким человеком.
– Я не хочу никаких отношений. Ни сейчас, ни когда-либо! Что заставляет тебя воображать, что только ты имеешь право быть таким циничным? Ты не единственный, кому изменили. Если до конца жизни я хочу оставаться в одиночестве – это мое дело, и нечего воображать, будто ты знаешь, что для меня лучше!