Колдовской оберег
Шрифт:
Так вот, когда с Недорез случилось очередное несчастье, я подумала, а может, они у нее на роду написаны? Пришла с этим вопросом к Вольнову. Он, к слову говоря, тоже, как и вы, сериал «Двое» не смотрел и Юлию Недорез не знал. Когда услышал эту фамилию, очень удивился – как она вообще дожила до своих лет? Такое бывает, когда человек меняет имя, фамилию. Он предположил, что она вышла замуж и сменила фамилию или, может быть, у нее такой псевдоним. Хотя странный псевдоним, неблагозвучный. Актеры, напротив, стремятся взять себе красивые имена. Я смотрела на сайте сериала биографию Недорез – она не была замужем и не брала псевдоним. Это ее настоящие имя и фамилия.
Я сообщила актрисе о нашем разговоре с Вольновым. Мы с ней встретились в кафе около «Ленфильма». Сначала мы разговаривали о всяких пустяках, Юля улыбалась, пила кофе. Как только она услышала о сомнениях на ее счет Вольнова, Недорез очень нервно отреагировала. На ее шее и щеках выступили красные пятна, опрокинула чашку и пролила остатки кофе, засобиралась – вдруг срочно понадобилось куда-то идти. После этого я ее ни разу не видела. И даже по телефону мы с ней не разговаривали, звонила ей, а она всегда вне зоны доступа.
А еще Николай Иванович предупредил, что Юлии обязательно нужно себя беречь. А лучше взять псевдоним. Иначе с таким сочетанием звуков ее ждут серьезные опасности.
– Имя, несомненно, влияет на судьбу человека, но не так фатально, – заметила Валя. Она поняла, что разговор зашел не в то русло и ничего дельного от Дарьи она больше не услышит.
– Не верите мне? Напрасно. Тогда хотите, я у Вольнова про вас спрошу? Но я и так вам сама могу кое-что сказать, хоть и весьма поверхностно, но я научилась разбираться в звуках. Имя у вас мягкое и глухое, похожее на вату. Сами послушайте: Ва-лен-ти-на! Видимо, это влияет на ваш характер. Уж простите за прямоту, вы мягкая и неяркая, словно боитесь выйти из тени.
Валя промолчала. Здесь Дарья была права – Валентина знала о своей мягкости. Но чтобы ее определить, не надо быть толкователем звуков, достаточно наблюдательности.
Утром к Юле пришел адвокат и сказал, что дела идут хорошо и скоро ее выпустят под подписку о невыезде. Леонид Борисович явно ожидал увидеть иную реакцию.
– Мне обязательно отсюда уходить? – испугалась Юля.
– А вы не хотите? – скривился в усмешке Любарский.
– Нет, – нерешительно ответила Юля. – Я не знаю.
– Вы чего-то боитесь? – барсучьи глазки сверлили насквозь.
Юля боялась, очень боялась. Боялась его, того человека с пустыря, боялась рассказывать правду адвокату (а вдруг этой правдой она себе навредит?), боялась Осипа, который ни с того, ни с сего принялся ее опекать. После того, как Любарский сказал, что ее странная кукла представляет собой раритет, Юля стала догадываться, что Манжетов надеется ее заполучить. Девушка хорошо помнила, как Осип на прогулке, когда они с ним катались по Неве, интересовался ее оберегом. Когда узнал, что он у нее с собой, тут же захотел на него взглянуть. Приценивался.
– Нет, – помотала она головой.
– Понял. Это шутка такая, – натужно улыбнулся Леонид Борисович. – Юмор – это хорошо. Если вы переживаете, что вам будет негде жить, то спешу вас успокоить. Господин Манжетов обо всем позаботился.
Разговор с Любарским вызвал у Юли серьезное волнение. С первой минуты, проведенной в камере, Юля страстно желала выбраться на свободу. Она клялась себе, что возьмется за ум и постарается больше не совершать необдуманных поступков. Обязательно вернется домой и устроится на работу. И пойдет учиться. Поступит не за деньги, а сама, и будет учиться, а не покупать зачеты. И диплом получит настоящий.
И вот теперь, когда желание начало исполняться, Юля засомневалась, а стоит ли спешить на свободу и что ее там ждет? Куда идти, к кому? К Осипу? А вдруг он заодно с ним, с тем человеком, который хотел ее убить? Они вместе собирались ее убить. Осип думал, что она ему оберег по доброй воле не отдаст, и нанял убийцу. Рассказать следователю все, как было на самом деле? Нет! Нет! И еще раз нет!!! Потому что получится не самооборона, а убийство. Ведь это она убила Плюшева, и не тем, что подняла с земли, защищаясь. Она достала куклу из рюкзака и со всей силы засветила ему в висок. Вместо того чтобы сразу бежать.
Как ни странно, в камере Юля чувствовала себя спокойнее и защищеннее, чем на свободе. Сокамерницы уже не казались такими отвратительными. Одна из них, баба Настя, пышногрудая блондинка с грубоватым, испитым лицом, по возрасту совсем еще не старая женщина, попала сюда за то, что в ее доме обнаружили мертвого бомжа. Кто он такой и как к ней попал, баба Настя не знала. Когда пришли ее арестовывать, женщина была пьяна. Все улики указывали на нее. В свое оправдание баба Настя ничего сказать не могла – она всю неделю беспробудно пила и, что творилось в ее доме, не помнила. Вторая сокамерница, Зема, – тощая и чернявая, со злобным лошадиным лицом и тяжелым взглядом маленьких глаз. У нее даже улыбка была устрашающей. Юля сразу стала ее опасаться, ведь Зема явно настраивала против нее свою товарку. Они с бабой Настей все время шептались о чем-то, бросая на новенькую недобрые взгляды, того и гляди, задушат ночью подушкой – и поминай как звали. С Земы станется, она зарезала своего сожителя разбитой бутылкой.
– Ну что, девка, покидаешь нас? – с порога сказала Зема, когда Юля вернулась в камеру после беседы с Любарским.
– Откуда ты знаешь? – удивилась девушка.
– Зема все знает! Зема в таких делах дока. Когда отвальная?
– Я не хочу, я не хочу выходить! Я боюсь! – не выдержала она и разрыдалась.
Юля ревела и сквозь слезы рассказывала обо всем, что с ней приключилось, с тех самых пор, когда получила приглашение на работу в компанию «СОН». Даже раньше – с новогодней поездки в коттедж вместе с Сашкой.
Сокамерницы внимательно слушали, кивали, сочувствовали. Баба Настя налила ей горячего чаю, а Зема по-матерински обняла и крепко прижала к себе. Они, простые, грубые, утратившие красоту женщины, показались Юле ближе и участливее кого-либо в этом строгом, неуютном городе.
Начало августа. Санкт-Петербург
Все здесь было чужим: и улицы, и климат – сырой, даже летом холодный, – и люди. Все торопятся, у всех заботы, спешат по делам, никого и ничего вокруг не видят. А чтобы остановиться и поговорить с незнакомым человеком – ни о чем, просто так, – это у них не принято. Снобы. И держатся, и разговаривают высокомерно, смотрят недоверчиво, словно на паспортном контроле в аэропорту. Души у всех на замках, близко к себе не подпускают. Опасаются. И квартиры запирают на несколько замков, будто в каждой по слитку золота хранится. Даже матом ругаются как-то не привычно, слишком витиевато, так что не сразу сообразишь, что тебя обматерили. Культурная столица, ядрена макарона! Рядом с такими чувствуешь себя не в своей тарелке.