Колдовской оберег

Егорова Алина

Семирукова подошла к окну, бросила взгляд на служебные машины. Если написать заявку и машина будет свободна, то ее отвезут, куда ей надо, но Валя опять скромничала. Ее вырастила бабушка, которая, как и все военное поколение, была воспитана в духе альтруизма: ничего себе – все людям, не заставлять окружающих испытывать неудобства, никого не отрывать от дел ради собственной персоны, не просить для себя, не опаздывать, не обращать на себя внимания ни громким голосом, ни одеждой – ничем.

Около шести Валя закрыла дела в сейфе, взяла сумку, задумалась – идти в туфлях на каблуках или переобуться в удобные разношенные балетки? С недавних пор Валя стала себя приучать носить каблук, чтобы выглядеть женственно, а не как все тут ее воспринимают – девчонкой. Особенно язва Потемкин, он ее любимые балетки как-то обозвал мокроступами. Видите ли, для него женщина без каблука – не женщина. В шутку сказал, без хамства, а все равно замечание ее задело. В глубине души Валя была благодарна эксперту за эти его «мокроступы». Иначе она так бы и продолжала чапать в чем попало, как сорванец. Носила бы свободные футболки

и джинсы, не пользовалась бы косметикой, всегда собирала бы волосы в «хвост». А что? Удобно. С утра умылась, влезла в то, что ближе лежало, пару раз провела расческой по волосам – и на выход. Никаких долгих сборов: макияжа, колдовства над прической, терзаний «что надеть?». Опомнилась бы лет в тридцать, когда увидела бы себя в зеркале рядом с какой-нибудь модницей. Прав эксперт, сто раз прав: нельзя так распускаться! Но сегодня все-таки она сделала себе поблажку, пошла в балетках. Все-таки не близкий путь.

Потемкин появился, как черт из табакерки. Они столкнулась в дверях при выходе на улицу.

– И куда это вы лыжи навострили, Валентина Николаевна? – заулыбался он своими зеленоватыми, как у кота, глазами.

Семирукову так и подмывало ответить что-то хлесткое, вроде «не ваше дело!». Чего он цепляется? Надоел! И балетки лыжами обозвал, словно у нее гигантский размер ноги. Так ее обувь еще никто не обзывал! Бабушкино воспитание Валентине грубить не позволило. Она выдохнула и произнесла как можно спокойнее:

– К свидетельнице в «Успех».

– На метро, что ли? Далековато. Я сейчас в отдел заскочу, а потом тебя довезу. Мне примерно в ту же сторону.

Следователь хотела по привычке отказаться, как она обычно отказывалась от помощи, но ничего не успела произнести – эксперт уже упорхнул.

Валя чувствовала себя неловко. Она с большим удовольствием прокатилась бы сейчас на трамвае, чем на «Ниссане» Потемкина. Ведь он по дороге затуркает своими колкостями! А еще не хотелось быть обязанной именно ему, этому важному помидору. Павлину заносчивому! И ведь не уйти теперь – как-то несерьезно получится, она будто школьница удирает от завуча. Валя злилась на себя. За свое тугодумство, которое не позволило отказаться от помощи сразу, и за то, что ей сейчас неудобно уйти, не дожидаясь эксперта и ничего ему не объясняя.

Пока она занималась самоедством, вернулся Потемкин. Он звякнул сигнализацией и распахнул перед Валей переднюю дверцу своего автомобиля. На удивление, Сергей вел себя примерно, Валя нашла его поведение даже галантным. Это было приятно, но сбивало с толку. Они болтали о том, о сем. Эксперт рассказывал о детстве, проведенном на Камчатке. Оказывается, он видел живого медведя совсем близко. По его словам, каждый житель Камчатки в своей жизни хоть раз видел медведя на природе. Что медвежья шкура на полу – это моветон, и вообще она жесткая и непрактичная. Дешевый китайский коврик куда лучше. Что в июле запросто может выпасть снег, а северное сияние бывает очень часто, но не такое красивое, каким его принято считать – с цветным свечением на фоне темного неба, – а белое, как облака.

Пока они ехали, Валя украдкой разглядывала Потемкина и ловила себя на мысли, что эксперт вполне хорош собой: серые, с прищуром глаза, которые, кажется, видят насквозь, высокий лоб, насмешливые узкие губы – «форточка для счастья» между верхними передними зубами ничуть Сергея не портила, напротив, придавала ему изюминку.

Несколько лет назад

Перманентный троечник Елисей Плюшев уже стоял одной ногой в ПТУ, куда хором его отправлял педсовет школы. По мнению учителей, безынициативный, вялый Елик просто не мог оказаться в институте. Да он туда и не хотел! У него же на лице это было написано: не хочу в институт! По угрюмой физиономии подростка было трудно прочесть, чего он хочет вообще. Другие хоть похулиганить хотели, или слопать бисквитный торт, или же поиграть в футбол, в киношку сгонять, а Елик, похоже, жил без интересов. Уныло ходил в школу, тихо сидел на уроках, рассеянно глядя по сторонам, на переменах также тихо околачивался по углам, потом шел домой. Спортом не занимался, марки не собирал, в библиотеку заходил два раза в год – чтобы обменять учебники, даже пиво не пил и не курил. Родители, выросшие в детдоме, были простыми работягами – мать парикмахер, отец токарь. Они, конечно, желали для своих детей лучшей доли, но не верили в них, знали, что дети пойдут по их стопам – уж так устроен мир: кесарю – кесарево, а слесарю – слесарево. Лишь бы людьми хорошими выросли и не голодали, считали родители. И естественно, ни мама, ни отец не могли посоветовать подрастающим детям поступать после школы в институт. Но так уж получилось, что Дарья в восемь лет попала в секцию синхронного плавания. Пластики у нее не было, поэтому чемпионкой она не стала, но благодаря упорству достигла хороших результатов, и тренер посодействовала поступлению девочки в Институт физической культуры имени Лесгафта. Учитель физкультуры – не ахти какая хлебная специальность, и вряд ли Дарья по ней будет работать, но диплом «Лесгафта» не помешает, рассудила тренер. У Елика не было тренера, который мог бы его направить на нужный путь, и юноша уже видел себя в качестве рабочего на заводе, изо дня в день вытачивающего одни и те же детали. А если повезет, он станет автослесарем и будет работать в автосервисе – там платят больше. Ни стоять у станка, ни ковыряться в автомобилях Елисей не хотел, но как миновать уготованную ему невеселую участь, он не знал и поэтому в пятнадцать лет с тоской смотрел в будущее. Если бы не школа, с первого класса внушавшая, что запросы должны быть скромными и не превышающими возможностей, что к себе нужно относиться критически, не вдолбленная аксиома «из тебя ничего толкового не выйдет», тогда бы Елик мечтал стать моряком, или футболистом, или автогонщиком или цирковым артистом, или еще кем-нибудь этаким, что вызывало если не восхищение окружающих, то хотя бы их удивление. Но он не смел ни о чем таком мечтать. Елик даже не знал, что у него хорошо получается и чем ему нравится заниматься, поскольку до интересных дел его не допускали, талдычили: ты не справишься! Зато Елисей Плюшев твердо знал, чего он не умеет, на что не способен, чем плох и кем никогда не станет.

Нежданно-негаданно, когда Елик доучивался в восьмом классе, ему улыбнулась удача: в качестве шефской помощи милицейская академия в их школе организовала кружок «Юный дружинник». Ребятам рассказывали о правилах поведения в общественных местах, знакомили с азами законодательства, разъясняли, «что такое хорошо и что такое плохо» с точки зрения уголовного и административного кодекса. Принимали в кружок всех желающих старшеклассников, и ребята шли на занятия охотно, не только потому, что им занятия нравились, а еще – и это было главной причиной – из-за того, что у тех, кто прилежно посещал занятия, были льготные условия при поступлении в милицейскую академию. Не то чтобы все школьники поголовно мечтали о работе в правоохранительных органах… От поступления в вуз почти без усилий кто же откажется? Только круглый дурак, а таковых нашлось немного. Были еще дети из обеспеченных семей, которых родители собирались устроить в более престижные институты, чем милицейская академия, и отъявленные лодыри – их вообще никакое образование не интересовало. Елик, не будучи ни дураком, ни лентяем, два раза в неделю как штык сидел на занятиях «Юного дружинника». После окончания девятого класса, когда часть учеников навсегда покидала школу, чтобы податься кто в училища, кто за прилавок торговать картошкой, Елик вопреки увещеваниям классной дамы написал заявление о зачислении его в десятый класс. На этот раз аргументы: «Из тебя ничего не выйдет! Куда ты лезешь? Иди в ПТУ, хоть какую-то профессию получишь» – не возымели действия. Юноша настоял на своем, силу ему придавала мечта – стать сыщиком.

И вот, учась в выпускном классе, с третьей попытки Плюшев сдал вступительные экзамены в милицейскую академию. Счастью его не было границ: еще до выпускного бала уже зачислен в вуз! Никакой нервотрепки, свободен, аки птица. Впереди пьянящее лето и целая восхитительная жизнь!

Дни летели стремительной круговертью: нежные рассветы, чарующие закаты, дожди, жара – все было здорово! Появились приятели-первокурсники, как и он, болтавшиеся белыми ночами, а с ними походы по дискотекам, девушки. С одной из девушек, Мариной, Елик стал гулять чаще, чем с другими. Нет, это не была любовь – Ромео мечтал о скромной девушке, а Джульетта – о богатом или хотя бы харизматичном Ромео. Но других парней разобрали подруги, отчего Марине, чтобы не остаться без пары, пришлось довольствоваться Еликом. Елик же не привередничал. Марина была вполне симпатичной, но слишком развязной, так как он не умел общаться с девушками, радовался, что его подруга взяла инициативу в свои руки.

Лето клонилось к закату, августу на пятки наступал сентябрь. Еще неделя – и учебный год загонит в аудитории грызть гранит науки. На дискотеках, как чумная, гудела студенческая братия. Елисей перед учебой решил гульнуть, чтобы закрепить впечатления о безумном лете. По дороге пиво для разогрева, перед входом – по глотку водки из пластиковой бутылки, чтобы не тушеваться на танцполе. Скроили трезвые лица, прошли охрану, а дальше в отрыв. Девчонок море, все модные, оголенные, одна лучше другой. Елик пришел с Мариной, поэтому по сторонам не глазел – держал марку галантного кавалера. Развязность Марины уже не отталкивала, а, напротив, очень даже нравилась. Девушка казалась пикантной, такой горячей штучкой. Особенно когда в танце к нему прижималось ее фигуристое тело, едва прикрытое коротким топиком и узкими джинсами. Прокуренные волосы Марины щекотали шею, потные ладошки, вульгарно блуждающие по спине, будоражили кровь. Елик заметил, что на Марину пялятся парни, а она, чертовка, успевает им строить глазки. Елисей разозлился. Она его подруга, с ним пришла, с ним и уйдет! Прямо сейчас! Не дожидаясь конца композиции, Елик остановился и повел девушку из зала.

– Ого! Да ты ураган! – оценила порыв своего кавалера Марина. Она привыкла видеть его тишайшим ветерком.

– Пойдем отсюда.

– И куда же мы пойдем? К тебе в Сосновку пешкарем почешем или ко мне в Шушары? – насмешливо произнесла она.

– Разберемся!

Улица, холодная и пустынная, была тиха. Город спал, окутанный глубокой августовской ночью. До первых трамваев еще три часа.

Елик прикинул в уме, сколько у него осталось денег. В начале вечера было немного, он заплатил за двоих за вход, скинулся на пиво и купил Марине коктейль и мартини. Как ни крути, на такси не хватит. На этом пыл угас, сменившись усталостью – бессонная ночь и алкоголь сделали свое дело. Елик пожалел, что потащился в этот клуб и пил паршивое пиво и явно паленую водку, от которой теперь во рту образовался отвратительный привкус. Марина укоризненно сверлила его взглядом, чем сильно раздражала. Повисло тягостное молчание, нужно было что-то сказать, а говорить не хотелось. Хотелось домой, в постель, скорее уснуть.

Во избежание скандала Елик двинулся через парк в сторону метро, словно рассчитывая, что оно будет открыто. Если бы девушка обиженно поджала губки и вернулась на дискотеку, он обрадовался бы. Пошел бы домой пешком, а там, глядишь, и транспорт пустили бы. Одному ему, как бешеной собаке – семь верст не крюк. А с девушкой идти не вариант – если пойдет с ним, так по дороге запилит.

К сожалению, выбирать не приходилось – хозяйкой положения была Марина. Вдруг послышался топот и голоса – дискотеку покинула пьяная компания и тоже двинулась к метро.