Колдовской оберег
Шрифт:
– Бог в помощь, – поприветствовал конкурента Петрович.
– Это наша поляна! Уноси ноги, мужик, подобру-поздорову, – принял боевую позу Макс.
Осип обезоруживающе улыбнулся, он смекнул, что из сложившейся ситуации можно извлечь пользу. Копать у него выходит из рук вон плохо, так что помощники не помешают. Да и опасно одному в поле – того и гляди, медведь выйдет, здесь их много водится. В одиночку с косолапым не справиться и не убежать от него – он, сволочь, быстро бегает, и под деревом будет выжидать, если повезет туда забраться, а если зазеваешься, задерет. Чтобы мишку прогнать, надо действовать сообща.
Троица была не его уровня, но выбирать не приходилось. А почему бы и нет? Пусть будут и такие знакомые! – решил Манжетов и предложил сделку: он указывает места схронов, они копают. Улов поровну.
…Юрец туда-сюда обернулся относительно быстро, если считать, что до Сонной не меньше трех километров.
– «Столичной» не было, – протянул он заказ Петровичу.
– Да и хрен с ней, – вожделенно потер пыльную бутылку «Особой» Петрович. – Под картоху хорошо пойдет. Давайте ужин собирать!
Юрец отдал сигареты Максу, какие тот любил, без фильтра, и пошел искать сучья для костра.
Вечерело. Стрекотали сверчки, в теплом воздухе разливался медовый аромат цветов, в костерке убаюкивающе потрескивали сучья. Компаньоны – кто на чем – расположились вокруг костра. Сытный ужин из печеной картошки и тушенки был съеден, напитки выпиты, сигареты выкурены. Тянуло поговорить.
– Я кофейник себе оставлю! Буду по утрам из него рассол пить. Какие драконы, солнце, сакура – охренеть! – пьяно рассуждал Петрович, вертя в руках кувшин. – Охренеть ведь? Скажи, Академик.
– Охренеть, – согласился Осип.
– Вот! Академик знает толк в кофейниках. А ты, Макс, что скажешь?
Макс, по обыкновению, промолчал, но Петрович прекрасно обходился и монологом.
– А чашки-тарелки какие! Загляденье! Нулёвые, словно с конвейера ЛФЗ. Как пить дать, чье-то приданое. Их можно за четвертной задвинуть.
– Толкну за полтинник, – отозвался Макс.
– И то верно, за полтинник, – не стал спорить Петрович. Он разлил по замызганным кружкам остатки «Особой», протянул одну Максу, другую Осипу.
– За експедицию! – сказал тост Петрович. – Чтобы всегда так!
– Чтобы лучше! – поправил Макс и махом опустошил кружку.
– Да, и чтобы больше! Эх, забористая! Вот бы дзёмон найти. Академик, ты дзёмон видел?
– Что за хрень? – полюбопытствовал Макс.
– Дзёмон – это вещь! Всем вещам вещь! Кусок глины, а стоит огромных денег, потому что лет ему больше, чем Сахалину, ну или около того.
– Ты, Петрович, не гони пургу и закусывай, – буркнул Макс. – Глина она и есть глина, сколько бы лет ей ни было, по цене алмаза не пойдет.
– Я не гоню. Дзёмон – не просто глина. Это целая эпоха! Скажи, Академик!
– Петрович прав. Эпоха дзёмон зародилась 13 тысяч лет до нашей эры. В этот период айны, жившие на Сахалине и ближайших к нему островах, включая всю территорию современной Японии, начали изготавливать керамическую посуду и фигурки, украшенные веревочным орнаментом. Посуда применялась для приема и хранения пищи, а фигурки имели культовое назначение. Веревочная техника примечательна тем, что для того периода она была слишком сложной. Это говорит о высоком уровне развития айнов того времени. Сами посудите: на Западе каменный век, люди на мамонта с дубинками ходят, а айны уже подают к столу блюда. Уникальность керамики дзёмон состоит в том, что она хранит загадку исчезнувшей цивилизации. По теории, здесь, на островах, существовала древняя цивилизация айнов, похожая на цивилизацию майя. Потом по неясным причинам айны стали деградировать и к концу позапрошлого века напоминали дикарей: они не мылись, носили неопрятные одежды, их волосы взбивались в колтуны – в общем, айны представляли собой печальное зрелище.
– Вот! Я же говорил! Академик все знает! Уважаю! Ты, Осип Георгиевич, голова! – похвалил Петрович Манжетова.
– А что, Академик, ты видел дзёмон? – поинтересовался Макс. В его глазах блеснул интерес.
– Видел.
– В музее?
– И в музее тоже. Фигурка дзёмон есть у одной моей родственницы.
– Гонишь. Ты на племянника японского императора не похож, рожей не вышел.
– При чем тут японские монархи? – не понял Осип.
– При том. Если эта хрень такая дорогая, то и тот, у кого она есть, должен быть богатеем. Твоя родственница – жена нефтяного магната? – съязвил Макс.
– Нет. Обычная девочка. Девочка Юлечка. Милое создание, чистый ангел. Ей эту фигурку при рождении подарила одна сумасшедшая старуха, сказала, что у младенца плохая карма и ей нужен оберег. Родня девчонки брать подарок от сумасшедшей не хотела, да только как не взять? Не возьмешь, хуже будет. Люди на селе суеверные, про старуху ту говорили всякое, мол, ведьма она. Ведьма не ведьма, а только взгляд у нее сильный, зыркнет – мурашки по коже поскачут. Я сам ее видел, на всю жизнь тот взгляд запомнил. Уже и умерла она, а все равно, как глаза закрою, стоит передо мной, словно живая.
– Юлечка. Хорошее имечко. Люблю такие имена. Юлечка Манжетова. Звучит как Сонечка Мармеладова, – икнул хмельной Петрович и загоготал.
– Что ты несешь! – нахмурился Осип. Ему стало неприятно, что его родню, хоть и дальнюю, ставят в один ряд с проституткой. – Не Манжетова она, а… – он запнулся. Фамилия у Юли была неблагозвучной, такую не то что носить, называть неловко. – Недорез она. Юлия Недорез! – зло сказал Осип.
– Бывает, – посочувствовал Юрец. – У нас в классе был Держисвечка – вот пацану доставалось, только ленивый не обзывался.
– Я находился в Японии у своего партнера по бизнесу, когда мне позвонила Юля и попросила помочь. Номер, с которого она звонила, был мне незнаком, но по коду я понял, что вызов из Петербурга. Юля почему-то представилась чужим именем и сказала, что находится под арестом.
Я не понимал, что происходит. Юля в тюрьме и почему-то называет себя Александрой Леванцевой, – Осип озадаченно посмотрел на Семирукову, ожидая разъяснений. Валентина молчала, внимательно его слушая, и Манжетов, не дождавшись разъяснения, продолжил: