Колдовской оберег
Шрифт:
– Все! Гуляем! Надо это дело отметить, – объявил Петрович, предвкушая попойку. – Юрец! Сгоняй за живой водой!
Юрец – субтильный, немытый юноша, накинул на смуглые от грязи и загара плечи замызганную футболку, подошел к Петровичу.
– На, две возьми, – протянул Петрович ему купюру. – И себе леденцов можешь купить.
– Мне сигарет! – скомандовал Макс.
Юрец кивнул. Спрашивать у Макса про деньги он не стал, он никогда у него про деньги не спрашивал – Макс отучил. Юноша только прикинул, что на сигареты, пожалуй, хватит, но на леденцы не останется. То же самое прикинул и Макс, поэтому денег не предложил.
Юрец не стал выходить
– Ты погляди! Как рейсшиной чертит, шельмец! – восхитился Петрович, наблюдая за ровной траекторией движения Юрца.
Юрец был смышленым пареньком, он совсем еще недавно получал пятерки на олимпиадах по математике, химии и физике. Особенно ему хорошо давалась геометрия, и он ее любил больше других наук: строгая, она покоряется лишь тем, кто умеет ясно мыслить и концентрироваться. Педагоги ему пророчили неплохое будущее. Поступишь в институт, а там, дай бог, в люди выбьешься, говорили они.
Выпускники детского дома, где рос Юрец, часто опускались на социальное дно, в лучшем случае из них выходили работяги со среднестатистическим доходом и такой же среднестатистической судьбой. Тех, кто в жизни чего-нибудь достиг, можно было пересчитать по пальцам: хирург областной больницы, два главных инженера, телевизионная журналистка и доцент университета. Их портреты висели в вестибюле детского дома под надписью «Наша гордость». Возможно, и портрет Юрца в будущем оказался бы там же, но судьба распорядилась иначе.
Юрец рос замкнутым мальчиком, предпочитал шумным компаниям книги. Его невысокий рост и субтильная фигурка словно магнитом притягивали задир. На обидные клички, подзатыльники и тычки мальчик отвечал иронией, отшучивался и улыбался. Казалось, он не умеет обижаться вообще. Только никто не знал, что скрывается за этой невозмутимой улыбкой. Каково же было удивление воспитателей детского дома, когда однажды они не обнаружили Юрца в столовой на завтраке. Ребята из его палаты сказали, что, когда они проснулись, их товарища уже рядом не было, а его немногочисленные вещи и документы исчезли. На память о детдоме и «счастливом детстве» на затылке юноши остался большой зигзагообразный шрам.
Юрец скитался по вокзалам, жил в оставленных без присмотра вагонах, воровал. Неизвестно, что ждало его впереди – то ли колония, то ли болезнь от переохлаждения или подхваченной в антисанитарных условиях инфекции, а может, и смерть от рук таких же бездомных, как он, если бы однажды на одной из станций Юрец не повстречал Макса.
Макс – вечно хмурый, неразговорчивый мужчина, работал стрелочником, жил там же – на переезде в доме постового. Сколько ему лет, сказать было сложно: тело и лицо вроде бы молодые, но сутулость и обилие заработанных на солнце морщин нещадно его старили.
Макс имел за плечами богатое криминальное прошлое, на момент встречи с Юрцом он занимался преимущественно куплей-продажей черных и цветных металлов. Товар ему приносили сомнительного вида личности, откуда приносили, Макс не интересовался – догадывался. Макс подобрал загибающегося от голода Юрца и стал для него кем-то вроде покровителя с правами рабовладельца. Паренек был у него на подхвате – подай, принеси, сбегай, укради – ходил в подмастерьях и выполнял всякие мелкие, не всегда легальные поручения. Заработанных денег Юрец не видел, они всегда перекочевывали в карман покровителя. Юрец не роптал, если бы он хотел, мог бы уйти, благо на привязи его не держали.
Макс разжился и имел возможность купить захудалую квартирку где-нибудь в Чапланово, а не прозябать в железнодорожной конуре. Как понял Юрец, его покровитель не торопился с приобретением недвижимости, потому что собирался перебраться на материк. Многие сахалинцы живут с расчетом, что когда-нибудь они покинут остров. У кого-то мечта осуществляется, у кого-то нет; самые амбициозные мечтают о Москве, других устроил бы Владивосток или Хабаровск. Юрец не сомневался, что Макс если двинет с острова, то в столицу, уж такой у него характер – наполеоновский и бескомпромиссный.
Кроме купли-продажи Макс и самостоятельно добывал товар. Они на пару с Петровичем рыскали по местам сражений, искали оружие, медали, каски – все, что можно потом продать. Петрович, после того как его за пьянство уволили из конструкторского бюро, перебивался случайными заработками в частном турагентстве. Сахалин хорош и притягателен для туристов своей неповторимой природой, да имеет недостаток в виде бездорожья. В южной части сообщение худо-бедно налажено, курсируют рейсовые автобусы, а куда они не ходят, довезет такси, но вот север покрыт сплошными болотами, ухабами и колдобинами. Туда добраться можно лишь на внедорожнике, и то проедешь не везде, а то и застрянешь, если мест не знаешь. У островитян колоссальная взаимовыручка – всегда на дороге выручат, мимо не проедут, потому что иначе нельзя, каждый знает, что завтра самому может понадобиться помощь. Вот только зачастую людей в округе попросту нет. Заберешься в самую тундру, а там жди не жди, за день ни единой машины не появится. И дорог там нет – никогда не было. Оборотистый знакомый Петровича открыл турфирму, работающую с индивидуальными заказами. Желаете полюбоваться скалами, увидеть, как плещутся в Охотском море киты, посмотреть на лежбище тюленей в Татарском проливе, встретить восход на Курильской гряде? Пожалуйста! Наши гиды вместе с проводниками довезут, покажут и расскажут все!
Петрович знал острова, как собственную ладонь. Он был хорошим проводником, когда не пил. Однажды на стоянке под Анивой, собирая хворост для костра, Петрович обнаружил ржавую каску японского солдата, а вокруг – разрытая земля, кострище, мусор. Типичная картина, оставленная черными следопытами – людьми, занимающимися поиском захоронений времен войны с целью наживы. Петрович хозяйской рукой каску забрал. Сдам на лом, рассудил он. Собирательство было его побочным заработком: что-то найдет, что-то подарят, а то и на помойке прихватит и несет в скупку. Выручка получалась не ахти какой великой, но на рюмочку хватало. Каску Петрович принес Максу. Слово за слово, разговорились – Петрович кого хочешь разговорит, хоть покойника, хоть смурного Макса. Выяснилось, что на раскопках можно неплохо заработать. Так и образовалась артель: Петрович, Макс и Юрец.
Рыли наугад, в местах, где проходили бои. Кое-что находили, иногда копали впустую. В одну из неудачных вылазок они повстречали Манжетова, который мучил лопату на месте брошенного двора депортированных японцев. От двора, как и от всей деревни, ничего не осталось, лишь где-то ближе к сопке из земли торчали две черных трубы. Эти два черных «брата-близнеца», не сломленные ни людьми, ни временем, свидетельствовали о пребывании на этой земле японцев. Японцы строили печи по особой технологии, так, что трубы стояли намертво.