Колдуны и капуста
Шрифт:
— Как сказать, — задумчиво отозвался Николай. — Бренда, не припомните, сколько показывал сей прибор, когда вы заступили на вахту?
— Н'мню, — из-за яичницы с грудинкой ответ моей жены прозвучал несколько неразборчиво. — Н'он'ет.
— Что, простите?
— Сначала прожуй, потом скажи, — посоветовал я, за что был немедленно вознагражден взглядом, преисполненным отнюдь не признательности.
— Но. Он. Падает.
— И море, как я погляжу, все свежеет, — озабоченно сказал вампир, глядя на взметнувшийся из-под форштевня пенный фонтан. — Волны подросли... и ветер усиливается. Интересно, кто на этот раз развязал мешок Эола? [20]
20
Повелитель
— Помнится, — продолжал он, — до того, как я стал... тем, кем являюсь сейчас, мое бренное тело было весьма подвержено морской болезни. Давно уже хотел проверить, избавился ли от этой напасти, все никак случая не выпада...
— Ветра нет! — неожиданно сказала Бренда. Она стояла в проеме двери, упершись сапогом в комингс, вытянув шею, смотрела куда-то вверх — на чертовы паруса, запоздало сообразил я. — Совсем нет.
— Скоро вернется, — пообещал русский. — Крис, давайте я стану за штурвал — как-никак сейчас моя вахта.
— А ланч?
— Что-то у меня аппетит пропал, — вампир вновь покосился на барометр. — Однако... Крис... стукните-ка по нему.
— Думаете, приближается шторм?
Рысьев коротко кивнул.
— Ну, — с уверенной веселостью, которой на самом деле вовсе не ощущал, произнес я, — подходящий случай проверить, как ведет себя наша малышка при хорошем волнении.
— Пойти, что ли, паруса убрать... — нахмурившись, Бренда начала медленно застегивать куртку. — Кажется, перед штормом принято убирать паруса.
— Кроме штормовых, — сказал я.
— А у нас они есть?
— Ну-у... по идее, должны быть.
— По. Какой. Идее?
— Что касается моего мнения, — Рысьев вмешался в разговор крайне своевременно для меня, — то я настоятельно рекомендую убрать все паруса. Заодно очень тщательно закрепить все, что можно крепить... и заранее попрощаться с тем, что очень тщательно закрепить не удастся.
— Шторм?
— Не-ет, — оказывается, вампирская улыбка бывает достаточно неприятна и без клыков. — Не шторм. Его прадедушка. И мы несемся прямиком нему в пасть!
Паруса мы убрать успели.
На самом деле — как нам потом объяснили — действовать надо было просто. Повернуть в сторону и полным ходом уходить, пока барометр не прекратит падать. Затем лечь в дрейф, бросить плавучий якорь — он у нас был, только мы о нем не знали, точнее, мы не знали, для чего эта странная штука и как ею пользоваться, — и молиться.
Мы продолжали идти прежним курсом, и он привел нас прямиком в ад.
Но вначале я увидела эту полоску. Удивительное зрелище — среди пенных шапок волн полоса спокойной, ровной, что твой стол, воды — и она приближается быстрей курьерского поезда... а за ней темная стена шквала.
Ветер...
В детстве я ненавидела ветер. Он был для меня живым. Злобное косматое чудище, с воем мчавшееся
И я сбежала оттуда — навстречу теплым южным ветрам, несущим с собой не колючие снежинки, а запах леса и трав, умеющим быть ласковыми и нежными... как мой Крис...
Сегодня ветроволк вновь нашел меня.
Поначалу сталь и толстое стекло смотровых щелей оказались ему не по зубам — и, обиженно взревев, он умчался прочь, сшибая по пути пенные верхушки с валов. Но тут же вернулся снова, налетел с разбегу, засвистел, заревел, завыл на тысячу голосов, аккомпанируя себе натянутыми струнами шкотов.
Этот ветроволк был хитер — поняв, что одному ему наш маленький, но надежно, по-гномьи сработанный кораблик может оказаться не по зубам, он позвал на помощь друзей. И пока они спешили на его зов, принялся терзать наши уши адским концертом.
Волна подкралась коварно, предательски, словно уличный грабитель. Так безобидный с виду юнец подбирается к пьяному матросу и с размаху бьет справа в челюсть закованной в кастет рукой. А потом, пока чужие ловкие пальцы шарят по карманам робы, душа стоит в сторонке и тоскливо размышляет; отправляться ли в райские кущи в этот раз или же дать телу еще один, последний шанс.
Рысьев старался удерживать корабль строго против ветра. Помнится, мистер Груф сравнивал нос построенной им яхты с наконечником эльфийского меча, и сейчас, глядя вперед, я не могла не признать, что сравнение было подобрано на редкость удачно. Карабкаясь на очередной гребень, «Принцесса Иллика» рассекала, распарывала волну, точь-в-точь к правильно заточенный клинок — податливую плоть и ловко проскальзывала в этот разрез.
Николай старался, но этой волны не заметил ни кто. Спрятавшись до поры среди сотен своих собратьев, она подкралась к яхте и лишь в последний миг с торжествующим ревом выпрямилась, враз заслонив полгоризонта грязно-зеленой, с белыми клочьями пены, стеной. Она возникла словно бы ниоткуда, совсем рядом, меньше чем в полусотне ярдов по правому борту, — и, прежде чем жутко оскалившийся Рысьев успел крутануть штурвал, одним скачком преодолела эти ярды.
Кажется, я успела прикрыть лицо руками — чисто рефлекторно, потому что разум застыл, впал в ступор, потрясенный видом водяной массы, на краткий миг словно бы зависшей рядом и над кораблем. Круто изгибающаяся поверхность волны и почти сорванный ветром гребень образовали... больше всего это походило на газетный лист, сворачиваемый неведомым титаном в трубку. Или незаконченный тоннель — тоннель, ведущий, должно быть, прямиком в преисподнюю.
В следующий миг волна обрушилась на нас.
Ни один корабль, созданный руками людей или эльфов, никогда бы не сумел пережить этот удар. Его бы раздавило, разметало, размололо в щепки, в труху, в пыль, вогнало бы в черноту глубин до самого дна. Но творение издавна славных своей недоверчивостью к водной стихии гномов, видно, от киля до клотика пропиталось родительским упрямством — а настоящего гнома редко кому удается уложить одним ударом. Даже очень сильным...