Колеса ужаса
Шрифт:
Ночью нас сняли с позиций и отвели в спокойный сектор на отдых.
14. ЛАГЕРЬ ОТДЫХА
Такими были разговоры. Такими были большие и маленькие горести. Такой были дружба. Страх бушмена, жестокость первобытного человека.
Они не были такими вначале. Такими их сделали время, тираны и война.
— Видите, мальчики, — объявил Порта, — наша гильдия снова спаслась от русских пуль. Знаете, что это доказывает?
Малыш уставился на него и захлопал глазами.
— Доказывает, что мы везучие.
— Господи, чего
— Ты что, наглеешь? — вызывающе спросил Малыш.
— Да, — ответил Порта, — Больше, чем ты. — И обвиняюще указал на него пальцем. — Ложись, здоровенная дворняга, не то придет Иван и покусает… Нет, это доказывает, что я умный и смелый воин. Паршивые прусские собаки! Неужели в самом деле считаете, что могли бы справиться с Иваном без моей помощи? Нет, вонючки, эта война закончится, когда я, Йозеф Порта, Божией милостью обер-ефрейтор, уйду на пенсию — или это называется послевоенным кредитом?
— Если это послевоенный кредит, — засмеялся Старик, — то я ждал почти десять лет, но не бойся, Порта, после войны ты не получишь ни пенсии, ни послевоенного кредита. В лучшем случае тебя ждет изгнание из армии или концлагерь, потому что ты хорошо воевал за герра Гитлера.
— Бог весть, что будет, когда кончится война, — мечтательно произнес Бауэр. — Интересно, возможно ли снова стать нормальным?
— Тебе — нет! — выкрикнул Порта. — Ты никогда не был нормальным, потому что в младенчестве всосал всю нацистскую науку с молоком твоей национал-социалистической матери. Я — другое дело. Я красный, и у меня есть подтверждающие это документы. Получил их раньше, чем ты научился вытирать нос. Никто из вас, тупиц, никогда не был нормальным. Вы скоты и навсегда останетесь скотами. Ваш горизонт ограничен должностью командира отделения в этом обществе следопытов. Окажите услугу миру, отдайте жизнь за нашего любимого фюрера и Третий рейх в соответствии с уставом! Тогда победители будут избавлены от необходимости наказывать вас.
— Да заткнись ты, шут, — пробормотал Плутон. — Я честный, учтивый вор из Гамбурга, это ничем не хуже, чем быть красным из Берлина. Но я только хочу знать…
— Ты слышал! — выкрикнул Малыш. — Я тоже благовоспитанный, вежливый вор, который будет крайне необходим, когда война окончится.
Плутон приподнялся на соломенном матраце, пахнувшем плесенью и сыростью, поводил угольно-черными пальцами ноги вверх-вниз перед носом Порты.
— Видишь ли, Порта, ты не понимаешь, что такое общинный дух. Но я слегка просвещу тебя, рыжий ты бык. Когда эта тридцатилетняя война [51] окончится приятным образом и все тюрьмы, к удовольствию генералов, будут разрушены, общину придется восстанавливать. Это означает, что старую свору, которая сейчас сидит в кабинетах, кусая ногти, выгонят к чертовой матери и заменят новой, совершенно такой же, как сейчас. Новые усядутся на больших диванах, заменят обои в кабинетах по своему вкусу и примут несколько новых законов. Новые законы — сплошная чушь. Они будут состоять из прежних статей и оставаться теми же. Находясь в рамках законов, новые законодатели будут воровать у тех, кто настолько глуп, что позволит этому случиться. Поэтому им потребуется помощь умных ребят вроде нас с Малышом, а красные собаки вроде тебя будут занимать очень скромное положение.
51
Плутон проводит аналогию с общеевропейской Тридцатилетней войной, бушевавшей в Европе в 1618—1648 гг., в которой династия Габсбургов (а фактически Священная Римская (Германская) империя) потерпела сокрушительное поражение. — Примеч. ред.
— Заткни пасть, здоровенный болван, — крикнул Порта и запустил в Плутона снарядной гильзой, но тот успел уклониться.
Малыш наивно спросил:
— Порта, правда, что ты совершил несколько преступлений?
— Нет, клянусь Богом, не совершал.
— Совершал-совершал, — засмеялся Плутон. — Ты крал из товаров, которые приносил из магазинов, когда служил мальчиком на побегушках на Борнхольмерштрассе!
— Отверни свое пропахшее водкой рыло, — пригрозил Порта, — а то сюда придет детское общество и выпроводит тебя! Чем это здесь так несет?
Штеге покатывался со смеху, глядя на великолепное представление Порты. Тот сидел с моноклем в глазнице, в цилиндре и принюхивался.
Порта схватил за шиворот своего кота, ткнул носом в блюдце с водкой и угрожающе приказал:
— Лакай, рыжий котяра!
Плутон поводил черными пальцами ноги чуть поближе к его лицу и нежно прошептал:
— Опусти свою нюхалку чуть поближе к земле — и вскоре обнаружишь источник этого чудесного аромата!
Порта опустил взгляд и увидел его ступню.
— Позор, мерзкий ты тип! Когда-нибудь вымоешь ноги? Они до сих пор в кавказской грязи и в дерьме старой яловой козы в придачу.
Малыш подался вперед, чтобы получше рассмотреть ступни Плутона.
— Грязноватые. Идти в таком виде к шлюхе нельзя.
— Велика важность. Может, я не буду снимать сапог, как и ты, — ответил Плутон.
Старик глубоко затянулся трубкой.
— Так-так, дети… Вы постоянно ведете речь о конце войны, и кто может винить вас за это? Держу пари, сейчас весь мир не говорит ни о чем другом. Дети говорят, что у них будет новая одежда. Там, где удары войны не ощущаются, люди говорят: «Когда война кончится, мы осмотрим все места, где бушевали битвы и совершались воздушные налеты!» Другие говорят: «Когда война кончится, отменят продовольственные карточки!» А фронтовик лишь говорит: «Когда война кончится, мы вернемся домой, отъедимся и отоспимся!»
— Да, и устроим революцию, — сказал с усмешкой Порта и чуть сдвинул на лоб цилиндр.
— Да, черт возьми, и первым делом пойдем по шлюхам, — радостно выпалил Малыш.
— Мало тебе было в прошлый раз? — спросил Легионер.
— Мало? Зачем спрашивать? Малышу всегда мало. Будь у меня двадцать гаремов, я бы никому там не давал бездельничать!
— Что ж, если считаешь себя таким неуемным, я дам тебе пожизненный билет во все марокканские бордели, которые собираюсь открыть после войны.
Порта вставил в глазницу монокль и подался к Легионеру.
— Скажи, Гроза Пустыни, марокканские красотки вправду так уж хороши?
Не успел Легионер ответить, как вмешался Старик.
— Порта, помолчал бы немного!
Порта приложил к губам палец.
— Не перебивай, дорогой друг. Ну, Гроза Пустыни, заслуживают внимания эти марокканские пташки?
Легионер негромко засмеялся.
— Да, когда они вертят задом, можно совсем потерять рассудок.
— Приятно слышать, — сказал Порта. — Раздобудь мне расписание всех марокканских поездов.
Малыш громко захохотал.
— И мне. Ради этих марокканских шлюх я завербуюсь на семь лет в Иностранный легион.
— Да замолчите же вы! —твердо потребовал Старик.
— Это приказ? — спросил Порта. — Ты же унтер, почему бы не сказать на военный манер: «Я приказываю обер-ефрейтору Йозефу Порте заткнуться!»
— Тогда, черт возьми, это приказ! Заткнись!
— Не наглей, унтер паршивый. Будь добр, соблюдай устав и обращайся ко мне в третьем лице.
— Хорошо. Я, унтер-офицер Вилли Байер из Двадцать седьмого (штрафного) танкового полка, приказываю обер-ефрейтору Йозефу Порте заткнуться!