Колеса ужаса
Шрифт:
— Двенадцать с половиной километров. Но я не сомневаюсь, что бомбардировщики герра люфтмаршала Германа Геринга уже уничтожили эту угрозу для нашего Священного Немецко-Римского государства [64] . Он сделал несколько глубоких вдохов и продолжал: — С помощью специальной взрывчатки из армейского арсенала в Бамберге можно взорвать любую из существующих железнодорожных линий. Но по законам природы это должны делать только немецкие войска во время войны и только в том случае, если нашей культуре угрожает опасность. Понимаете вы это, герр фаненюнкер Рильке?
64
Намек
Я тупо кивнул. Единственной мыслью у меня было: «Теперь знаю, из чего сделана железная дорога».
— Вы едете в Бобруйск. Полагаю, за знаменем.
Внезапно офицер разозлился и обругал меня за то, что я потерял знамя в Бобруйске, но почти сразу же вновь превратился в вежливого аристократа.
— Стало быть, вы едете в Бобруйск. В таком случае, вам важно не опоздать. Полагаю, вы хотите воспользоваться нашими превосходными национал-социалистическими поездами. Так-так, вы едете в Бобруйск.
Потом снова вышел из себя и закричал прерывающимся голосом:
— Какого черта вам нужно там?
Потом странно посмотрел на меня.
— Ха, я так и думал! Вы едете, чтобы взорвать всю железнодорожную линию? Помолчите, герр фаненюнкер, ваше дело нести знамя, старое, пропитанное кровью знамя. Держитесь подальше от Бобруйска. Оставайтесь здесь, со мной.
Офицер начал было насвистывать «Хорста Весселя» [65] , потом передумал и стал напевать что-то вроде:
65
Популярнейшая нацистская песня, неофициальный гимн национал-социалистической партии. — Примеч. ред.
Он, приплясывая, стал двигаться взад-вперед, потом остановился и восторженно заржал:
— Так-так, здесь черный гусар [67] , фаненюнкер Райнер Мария Рильке без своего знамени, треклятый негодник. Тебя ждет тюрьма, но мы повременим до тех пор, пока эта прекрасная война не кончится и опьяненные победой кавалеристы с топотом поскачут через Брандербургские ворота под овации наших замечательных женщин.
66
Значит, я должен уехать в Штедеке, / А ты, мое сокровище, остаешься здесь? (нем.) — Примеч. пер.
67
В ряде европейских армий считается, что танкисты являются прямыми наследниками гусар. Кроме того, в данном случае офицер намекает на 1-й и 2-й лейб-гусарские прусские полки («черные гусары»), с конца XVIII в. имевшие своей эмблемой мертвую голову — так же, как и танкисты вермахта. — Примеч. ред.
После краткой паузы убежденно добавил с жаром:
— И нашего мерзкого народа. Ну что ж, поезжайте в Бобруйск, фаненюнкер. Поезд отходит в четырнадцать двадцать одну с седьмой платформы. Его номер сто пятьдесят шесть, но да поможет вам Бог, если не привезете знамя. Полк без знамени все равно что железная дорога без поездов.
Я нервозно уставился на элегантного офицера, то ли сумасшедшего, то ли пьяного, то ли то и другое. Потом щелкнул каблуками и выкрикнул:
— Герр ротмистр, фаненюнкер Хассель докладывает: сейчас девятнадцать часов четырнадцать минут. Почтительно прошу подтверждения, что поезд отправляется от седьмой платформы.
Он качнулся на каблуках, скрипнув сапогами, закурил сигарету и выпустил клуб дыма.
— Вот оно что! Приходится нести этот крест. Вы не верите мне? Хотите сказать, что офицер из конной гвардии лжет?
— Никак нет, герр ротмистр.
— Замолчите и слушайте, фаненюнкер без знамени. — Он с отвращением плюнул. — Вы, вы, вы негодяй. Меня не интересует, который сейчас час. Понятно?
— Так точно, герр ротмистр.
— Герр фаненюнкер, все часы испортились. Поезд номер сто пятьдесят шесть отправляется на Бобруйск в четырнадцать часов двадцать одну минуту от седьмой платформы. Всё! И, клянусь святым Моисеем, он отойдет в четырнадцать часов двадцать одну минуту. Только сегодня или через год — вот где собака зарыта! Но мы должны блюсти дисциплину. Не нарушайте военных уставов.
И заплясал по платформе, считая:
— Раз, два, три, четыре, пять, шесть.
Потом остановился, посмотрел на пути и принялся кричать:
— Alles einsteigen. Zug fahrt ab! [68] Берлин — Варшава — Брест-Литовск — Могилев — Ад! — Щелкнул языком и хохотнул. — Тут я обманул его превосходительство фельдмаршала. Это был поезд в Рай. Так, так, герр фаненюнкер, сами видите, нужно разбираться в этих императорских русских железных дорогах. Только на прошлой неделе я отправил в Рай еще одного генерала; сейчас, должно быть, он со святым Петром, играет с его голубями. Когда приедете в Бобруйск, передайте от меня привет ее величеству императрице Екатерине. Она продает сталинский шоколад на рынке в Бобруйске. Только не говорите ей этого, она сама не знает.
68
Занимайте места. Поезд отправляется! (нем.) — Примеч. пер.
Как ни странно, у седьмой платформы остановился поезд с боеприпасами, шедший на Бобруйск. Я безо всяких осложнений доехал до места назначения: Двадцать седьмого (штрафного) танкового полка.
Я снова оказался в русском крестьянском доме. В небольшой, грязной комнате с тяжелым духом. Какая разница со светлой, гостеприимной квартирой Хелене с ее благоуханием!
Совершенно усталый, я повалился на заплесневелую солому на глинобитном полу и погрузился в глубокий сон.
Наутро рота вернулась со строительства позиций. Малыш радостно приветствовал меня и завопил:
— Привез мне красивые трусики? Обмираю по ним. При виде светло-голубых встану на дыбы, как жеребец!
Старик получил посылку от жены. И ушел с ней в угол, забыв обо всем на свете.
Я несколько часов рассказывал о своих впечатлениях. Не обошел молчанием ни одной пуговицы, ни одной лямки.
— Трусики у нее были с бахромой? — спросил Порта.
— С какой бахромой?
— Ну, с такими штучками, которыми красивые девушки окаймляют трусики.
И показал жестом, что имеет в виду.
— А, понятно. Кружева у нее были.
— Это называется кружевами? — Порта перебрал свои открытки и показал мне самую непристойную. С озорной улыбкой спросил:
— Ты делал это так?
— Нет, грязный ты скот, я не ходил в бордель. У меня была первоклассная женщина, еврейка.
— Кто-кто? — закричали все в один голос. Даже Старик прервал свои мечтания о жене и детях. — Неужели такие красотки еще существуют?
Пришлось рассказать им о Хелене.
Среди ночи Порта и Малыш разбудили меня.