Колесница Джагарнаута
Шрифт:
– Ну, масла у нашего хозяина-ишана предостаточно, - усмехнулся начальник.
– И если он захочет, пламя мудрости и предусмотрительности загорится без копоти...
– Вот это сказано!
– Я исхожу из того, что душа человека, тем более такого мудреца, не наглухо захлопнутая, не заколоченная дверь!
– Простите, Ишан Дурды, а не займемся ли мы делом?
– А плов! Роскошный плов по-персидски! С курочкой! А?
Беседа за пловом, к тому же изысканно вкусно приготовленном, безусловно, очень приятна. Воздух в горном, забравшемся к самым небесам ауле с поэтическим названием Бендесен еще приятнее, особенно вечером, когда веет с вершин Копетдага освежающий, пахнущий бальзамом ветерок и постепенно зажигаются огоньки звезд. А над мирными юртами и плоскокрышими хижинами вьются синие дымки и распространяются по долине приятные запахи жареного и вареного, от всего окружающего веет покоем и благодушием.
Но и признаки благодушия исчезают из разговора меж гостем - Великим анжиниром, начальником воднохозяйственной экспедиции, и достопочтенным хозяином аула Бендесен Ишаном Дурды. Чем глубже и темнее ночь, тем темнее и глубже дебри, в которые заводит их спор.
Упрям Ишан Дурды. Стоит он на своем:
– Девушки-персиянки - товар, такой же товар, как и бараны, и кобылы, и верблюдицы.
Хитер Ишан Дурды. Знает он, что злит собеседника. А возможно, делает это нарочно, чтобы заставить гостя рассердиться, разнервничаться, оскорбить хозяина. А оскорбление хозяина в хорасанских горах может привести к большим, очень большим неприятностям.
И ничего Ишан Дурды не говорит, где сейчас товар - рабыни-персиянки.
Ночью над ухом спящего начальника шелестит шепот. Шепчет неистовый, не знающий сна Аббас Кули:
– Увезли. Увезли по дороге в Соленые Горы... За Атрек повезли, в Гюмиштепе увезли. Все пропало.
– В Гюмиштепе?
Так хочется крепко выругаться, но нельзя.
– Позвольте мне, начальник, поехать. Сердце горит. Не держите!
– Сейчас?
– Может, догоню, выручу. Все спят. Ишан Дурды спит. Никто не заметит... Приезжай, начальник, за Атрек, в Баятходжи. Все узнаю и проберусь в Баятходжи. Расскажу.
Язык не поворачивается сказать Аббасу Кули: "Да".
Какое он, инженер-ирригатор, пусть Великий анжинир, имеет право разрешить служащему экспедиции уезжать, бросать дело... В темноте возникают, светятся полные тоски, призыва глаза.
Совершенно явственно в ушах звучит: "Шагаретт-Эт-Дор. Жемчужное ожерелье!"
Тиха ночь в Бендесене. Луна серебрит нависшие над аулом скалы.
Из глубины ущелья доносится сюда наверх, на плоскую крышу, где лежит на кошме Алексей Иванович, стук копыт, глухо, мягко.
И как хотел бы Алексей Иванович скакать сейчас на коне рядом с Аббасом Кули и вообразить себя контрабандистом, свободным в своих поступках.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Дурной нрав выходит из тела лишь
после смерти.
С а а д и
На поверхности моря плавает
падаль, в глубине пучины лежит жемчуг.
К а б у с
По жалким улочкам Гюмиштепе ходили столбы пыли, а среди них с важной, невозмутимой осанкой прогуливался Аббас Кули. Здесь Аббаса Кули знали за уважаемого, почтенного, весьма кредитоспособного негоцианта, баловавшегося контрабандным товаром и потому достойного уважения. Его узнавали, с ним раскланивались первыми почтенные, седобородые яшулли и аксакалы, с ним заговаривали лавочники, его слушали быстроглазые шашлычники. А Аббас Кули маслено улыбался своими выпуклыми, внушавшими доверие глазами, "колотил языком", и подставлял "раструбы своих ушей" под слова новостей, сплетен, сказочек - правдивых и лживых. И всех, решительно всех интересовало, что делает здесь господин Аббас Кули в своей бесценной бронзовой каракулевой шапочке, в своей казвинского сукна новенькой чухе, в лаковых кавказских сапожках. Видно, что-то затевает. Не для болтовни же пустой приехал из-за Атрека балагур и хитрец Аббас Кули, и уж ясно, не ради того, чтобы пофланировать по пыльным улочкам и поболтать.
– Приехал купить себе рабыню-наложницу, красивую, дорогую, с толстыми бедрами, ласковую. Соскучился по женской ласке.
Другой хитродум и интриган на месте Аббаса Кули, пробравшись в Гурган по следам увезенных несчастных рабынь, уж придумал бы что-нибудь, чтобы его не заподозрили. Постарался бы отвести от себя малейшее подозрение.
Но на то Аббас Кули и был Аббасом Кули, чтобы хитростью отгородиться от хитрости. Он всем прямо и простодушно заявлял:
– Слышал про украденных рабынь невероятной красоты и женских достоинств. Узнал, что привезли их сюда. Покупаю!
У самых изощренных восточных интриганов есть поверье: наобум брошенный камень наверняка попадет в закрытую дверь. А за дверью всегда что-то есть...
Камень хитрости угодил в самое место. Аббас Кули искал рабыню и нашел... место, где прятали Шагаретт и ее подругу.
"Волокли висельника к подножию виселицы, а там куча червонцев. Бери и убирайся на все четыре стороны".
Хитрость насчет покупки вновь привезенной рабыни открыла Аббасу Кули все двери богатых домов в городе, все гаремы. Да мало ли в этом логове контрабандистов и жуликов, желающих подзаработать на торговле живым товаром!
"И не прошло и часу, едва нога моя ступила на здешнюю улицу, как я все узнал, где она, где ее подруга, что с ними, как лечить болезнь". Но болезнь была тяжелой. И самоуверенность, скорее самонадеянность нуратинца-хитреца подверглась ужасным испытаниям.
Началось с того, что в дела несчастных рабынь вмешались приезжие чиновники. Ни много ни мало!
Толстые, до синевы выбритые щеки, выпуклые бараньи глаза, щегольские усики, аккуратные, песочного цвета пахлевийки, длинные сюртуки, узкие брюки дудочкой - оба чиновника походили на близнецов. И даже голосами похожие до смешного, они всегда ходили вместе, неразлучно. Их справедливо подозревали в трусости, если можно применить такое слово к административным чинам. В Гюмиштепе они требовали, чтобы их именовали "попечитель государства" и "обозреватель чудес". Оба они пыжились от важности и оба откровенно трусили. Но нельзя не трусить в стане воинственных кочевников, особенно в дни мести и войны.
И "попечитель государства" и "обозреватель чудес" попали в Гюмиштепе отнюдь не по своей воле. Их притащил сюда чуть не силком, привез в составе своей торговой миссии британский консул Хамбер, чтобы они поторопились договориться о поставках кое-каких товаров.
В стане иомудских племен царил хаос. Вожди растерялись.
В Гурганской степи происходили междоусобицы, приведшие к гибели тысячи людей. В Гюмиштепе царили хаос, злоба, ужас.
Хамбер привез с собой "попечителя государства" и "обозревателя чудес" вести мирные переговоры, но никто им уже не верил.
Овез Хан в бессильной злобе обманутого держался с приехавшими грубо. Он не поддавался никаким уговорам и посулам. Овез Хан откровенно заявил, что он ждет удобного момента, чтобы предать самой жестокой казни и "попечителя государства" и "обозревателя чудес": "Мы еще полюбуемся, как под нашими плетями эти жирные собаки будут бегать вокруг врытых в землю столбов и наматывать свои кишки на них".
С серо-зелеными физиономиями "попечитель государства" и "обозреватель чудес", заикаясь, шептались с консулом и потеряли даже способность интриговать, зачем, собственно говоря, они и приехали в степь.