Колесница времени
Шрифт:
— Правда? Я даже в программку нос не сунул. Думал, опера. Многие театры царя Бориса ставят. — Герман понизил голос до шепота: — А начнут театры сплошь и рядом вдруг ставить пьесу «Дракон», то в театры отправят ОМОН.
— А почему шепотом? — спросил Данила.
— Вырабатываю привычку.
— Ты шепчешь на ухо всем и каждому, Цинна. Ты шепчешь то, что можно всем сказать громко. И до того засел в тебе такой недуг, что на ухо, Цинна, ты и Цезаря хвалишь.
— Иди ты со своим Горацием.
— Это Марциалл, эпиграммы, —
— А вооон в проходе… Группка активистов из КСПП — это коммунистический союз православных передовиков, — Герман осклабился, — таежный пул из Сибири. Комитет Раисы Павловны пригласил их на «круглый стол», а это, так сказать, столичная культурная программа для них. Организовал, чтоб увидели Большой во всей красе. А то они только концерты металлистов запрещать там у себя горазды да в академгородке крестные ходы предложили устраивать во ниспослание «нобелевки».
— А вон те не твои? — Данила кивком указал в партер, где у лож бенуара тоже стояла маленькая группка особняком.
— Эти нет.
— Питерские, — констатировал Данила, — по кислым усатым мордам сразу видно — питерские. По нечищеным ботинкам, засаленным пиджакам, футболкам грязным и немытым ушам. Им Большой до фени — они тут столичную либеральную крамолу приехали бдить. Нагайки в трусах прячут.
— Голые ноги у балерин, — хмыкнул Герман, — разврат! Оскорбление чувств верующих.
— А вон там слева в партере в пятом ряду с краю — видите деятеля? — Данила облокотился о парапет. — Зачем пришел на балет? Он с планшетом не расстается — объявил, что списки «пятой колонны» составляет. День и ночь в Интернете шурует — подсчитывает количество критических постов и комментариев, якобы за десятый миллион уже перевалил. Все, мол, продались, агенты кругом, все — «пятая колонна». Куда списки-то будет направлять — вот интересно?
— Раиса Павловна его к диалогу хотела привлечь за «круглым столом», а он ее послал — мол, и комитет инициативный продался, тоже все там агенты влияния, только очень уж ловко маскируются. Раиса Павловна от таких обвинений аж дар речи потеряла, — снова хмыкнул Герман.
— Другого бы в психушку давно упекли, под душ Шарко, на сеансы успокаивающей мастурбации, — Данила смотрел в партер, — а этого берегут. А вон того видите — один как перст в ложе бельэтажа. Спит старик. Когда-то про него говорили, «зажигал красиво». А сейчас порой проснется, лишь прохрипит: «Бешенство матки — оттого и майдан! Выберем царя!» — и снова в пограничное состояние между сном и явью — бултых.
Катя смотрела в партер. Публика заполняла зал — премьера, ни одного свободного места. Очень много красивых женщин.
— Сейчас начнется. Ну, я пошел, приятного вечера, — Герман скользнул взглядом по Кате.
Катя кивнула ему — и вам того же, потом снова посмотрела в партер, затем вверх — на хрустальную, уже начавшую тихо гаснуть люстру, и…
Она уловила движение Данилы.
Закрыл глаза.
— Доза в Большом — кайф.
— Данила…
— Я не наркоман, — он обернулся к Кате.
— Я и не сказала этого, но…
— Я ведь таким не был. Я был совсем другим. А вот как-то весь разрушился в последнее время. — Он положил руку на спинку кресла Кати.
Свет погас. Оркестр заиграл увертюру.
Занавес открыт.
Покои дворца и прекрасная Мехмене-Бану…
И еще более прекрасная Ширин и храбрый…
— Фархад, — шепнула Катя.
— Что?
— Фархад, то же имя, как и у вашего убитого шофера. Кто его убил, по-твоему?
Данила не ответил. Катя все ждала.
Но — нет…
Балет…
Большой…
Артисты танцевали на сцене.
Танцевали любовь.
И Катя постепенно увлеклась зрелищем.
Оркестр, золото ярусов и лож, аромат духов, балет…
Но внезапно… Катя снова ощутила это — как укол, как и там, в лесу, на берегу реки в Прибрежном — чей-то взгляд. Всей кожей, каждым нервом, каждой клеткой тела она почувствовала это — кто-то смотрит, кто-то следит за ней. За ними?
Она покосилась на Данилу — он так и сидит, положив руку на спинку ее кресла. Вроде и объятие, и нет — такой жест.
Затем она оглядела театр. Сотни зрителей — у многих в руках бинокли. Полутьма. Никогда не узнаешь, кто же это так пристально и недобро следит за тобой. Или это просто померещилось?
Но нет, вот снова — как укол. И это ощущение не проходит, только усиливается.
Балет…
Музыка…
Что же это такое за морок — мурашки по всей спине?
В антракте они вышли в фойе. И Катя ловила себя на том, что все пытается вычислить, понять…
Нет, невозможно. Если кто-то и следил за ними, то это — невидимка. А где Герман Дорф?
— Выпьешь что-нибудь? — спросил Данила.
— Нет.
Но он повел ее в буфет и взял два бокала шампанского. Он выпил шампанское, как воду, — залпом. Катя так и стояла со своим бокалом. Она обратила внимание на то, как женщины смотрят на Данилу. Красавец, пользуется успехом у слабого пола.
Они вернулись в ложу уже после третьего звонка. Когда заиграл оркестр, Данила снова положил свою руку на спинку ее кресла.
На сцене танцевали Фархад и Ширин. Катя подумала о Жене. Она так мало говорила о своем шофере. И клуб «Шарада» она не посещала. Туда ходил ее муж — с этими двоими. Интересно, а Женя про эти походы в ночной клуб в курсе?
И тут Катя почувствовала, как Данила положил ей сзади руку на шею. Потом его пальцы нащупали «молнию» на Катином платье и…
Очень медленно он потянул молнию вниз, расстегивая платье.
— Прекрати.
Но «молния» ехала вниз, вниз… между лопаток и ниже, ниже…