Колесница времени
Шрифт:
— Ты же ее на мушке держала, Лилечка. — Катя через силу улыбнулась. — Зато мы ее взяли.
— Зато взяли. У нее сейчас адвокат. Советы ей дает… Сокрушается, что она всего предусмотреть не могла — много наследила. Вроде осторожничала, переодевалась и гримировалась. А проколов полно — и эти ее детективные агентства, и показания работников «Шарады», пистолет «ТТ» с ее отпечатками, гильзы, металлоискатель и показания таксиста, что ее возил. Она же не в вакууме существовала. Свидетелей, как только мы начали копать, оказалось достаточно. Она не профессиональный киллер, а спятившая от ревности и злобы баба. Так что массу проколов совершила. И это все сейчас лишь на пользу делу, против нее.
— А то давнее
— Там же нет убийства. Но суд примет к сведению и то дело. Она вот сейчас утверждает, что инициатором покушения на Марину был ее муж Петр Алексеевич, а она… мол, уже тогда выступала против разврата, за крепкий брак, за здоровую семью. И не могла простить распутства своей сестре. Ей казалось, что так будет лучше, если Петр Алексеевич освободится от своей жены. Дико звучит, но это ее показания: «Я ратовала за брак без обмана и измен». Сестру Марину она называет Мессалиной. Она многие годы ненавидела ее за красоту, завидовала ей — я так считаю. И потом она имела виды на Петра Алексеевича. Все это варилось у них там, в их семейном кипящем бульоне. И вылилось в план убийства сестры. Причем Петр Алексеевич просил все представить так, что это якобы на него покушение — Раиса должна была сестру убить, а его ранить. Но все пошло не так, как они планировали. В результате аварии Петр Кочергин превратился в калеку. А Лопырева на допросах подчеркивает, что не бросила его, вышла за него, выходила его, помогла финансово. И это правда. Это ведь правда, Катя. Тут мы к ней никаких претензий предъявить не можем. Она терпела от мужа побои и не бросала его.
— Они же были связаны общей тайной.
— Можно и так сказать. Но Раиса Лопырева с пеной у рта отстаивает то, что брак для нее — таинство святое. И при этом она спала со своим племянником. Ложь на лжи! И даже правда в ее устах превращается в ложь.
— А что говорит семья на допросах? — спросила Катя.
— Тебя Данила интересует?
— Нет.
— Твоя подружка Женя? — Лиля вздохнула. — Она говорит — они с мужем подозревали, что у Лопыревой — любовник. Такое ведь не скроешь, бабе под шестьдесят… у нее на лице написано, когда она удовлетворена в постели. Только сначала они думали, что это Герман Дорф. Он вообще занятная личность, хотя и оказался ни при чем. Он возит с собой, как выяснилось, пневматический пистолет. На допросе повторном сказал мне, что для самозащиты. Все официально зарегистрировано, мы проверили. Спрашивал меня на допросе — можно ли застрелиться из пневматики… Я ему ответила — если уж очень постараться и если совсем жизнь допечет. Он теперь не у дел, потерял свою работодательницу. Он утверждает, что не догадывался об отношениях Раисы Павловны и ее племянника.
Лопырева долгое время с Данилой вне дома встречалась, у него на квартире. Она и квартиру на «Динамо» сняла именно для встреч. Но когда она совершила первое убийство… Когда убила Саянова, все в ней пошло вразнос. Она к племяннику начала ходить по ночам уже и дома. В общем, твоя Женя догадалась, что брат спит с теткой. А вот насчет убийств они все гнали эти мысли от себя. Тут она, да и они все — Геннадий Савин, Данила, Петр Алексеевич, вполне искренни. К тому же об убийстве Анны Левченко они вообще ничего не знали. И Данила не знал. Он встретился с Анной несколько раз ради секса, потом все связи оборвал и не звонил, не интересовался. Вычеркнул из жизни девчонку. А та своей жизнью расплатилась за то, что они, пусть и недолго, были вместе. Все очень непросто у них в этом доме в Прибрежном. В суде будет о чем поговорить, если суд, конечно, захочет выслушать все и всех… Три человека убиты. Три жизни оборваны, — Лиля покачала головой. — Ревность и страсть — причина и мотив. Так говорит ее адвокат. Ложь и фальшь, чудовищное лицемерие — так я говорю.
— Что?
Что, Лилечка, моя милая подруга… Что?
— Я вот смотрю на все, что сейчас творится, глазами полицейского. И глаза бы мои на это не глядели. Но и закрывать глаза на происходящее я тоже не могу. Ложь, фальшь, лицемерие. И таких, как Раиса Лопырева, полно. Они словно черви из тухлых яиц сейчас повылупились и расплодились. Говорят одно, делают другое. Тотальное вранье. И они перед убийствами не остановятся, нет… Ложь все разъедает, как проказа. И я вот что думаю. Какое-то время мы еще все это потерпим. Как жвачку для мозгов. А потом…
Катя смотрела на подругу. Они сидели в кабинете Пресс-центра. Через час Лиля должна была ехать к судье. Нет, не по делу Раисы Павловны Лопыревой. Там уже крутились шестеренки правосудия — со скрипом, но крутились.
Лиля отправлялась к судье по делу задержанного из Лиги кротких против Содома. Того, о ком как-то уже все подзабыли. Она хотела продлить ему срок содержания под стражей до суда.
— Хочешь, я поеду с тобой? — спросила Катя.
— Нет, там я сама должна. А ты лучше позвони своей подруге.
— Жене?
— Они с мужем возвращаются в Прибрежный, ее отец без присмотра остался. Так что… семья есть семья… Даже вот такая.
— Я позвоню, — пообещала Катя.
Она знала, что сдержит обещание.
Глава 55
У судьи
— Тот ваш свидетель, Мамин-десантник… он уже отказался от своих первоначальных показаний. Он не видел никакого нападения.
— Но женщин избили. Свидетель лжет.
В кабинете судьи майор Лиля Белоручка в полицейском мундире стояла перед столом, за которым в кожаном кресле сидела женщина-судья, старше Лили этак лет на двадцать.
— Ваш свидетель отказался.
— Подозреваемый бил женщину ногой в грудь, издевался. Я настаиваю на том, чтобы он оставался под стражей до суда. Ему будет предъявлено обвинение в хулиганстве.
— У меня ходатайство от его адвоката об освобождении из-под стражи.
— Это поощрение к безнаказанности, — сказала Лиля. — Завтра он и его стая из этой Лиги кротких нападут и изобьют еще кого-нибудь.
Судья молчала.
— Ну, эти потерпевшие из ночного клуба… они ведь тоже не ангелы, — сказала она после паузы. — По сути, это злачное место.
— Но факт хулиганства доказан, женщин избили, обе женщины имеют физический недостаток. При чем тут место, где они работают? Они — потерпевшая сторона. — Лиля смотрела на судью. — Меня в академии учили, что я прежде всего служу закону. А закон есть закон. И любая жертва преступления нуждается в защите и в правосудии. Любой униженный, измордованный, избитый, облитый этой чертовой зеленкой, искалеченный, оскорбленный — любая жертва, невзирая на свою расовую, половую принадлежность, свои политические убеждения или сексуальную ориентацию. Меня так учили, и я давала присягу. Если некому заступиться за потерпевших против этих скотов, избивающих людей, это сделаю я — сотрудник полиции. Меня учили, что в этом мой долг.
— Я с вами абсолютно согласна, — сказала судья и придвинула к себе лист бумаги.
Лиля ждала.
Судья написала что-то на листе и повернула к Лиле.
Выпускайте его из-под стражи, сейчас я ничего не могу сделать.
Через пять минут в здании суда…
Да, через пять минут после сцены в кабинете — уже в туалете «для судей и обслуживающего персонала» майор Лиля Белоручка стояла перед зеркалом над раковиной.
Она смотрела на себя в зеркало — так же, как когда-то и бородатая Кора и Данила — туда, в мутное стекло, отражающее наш мир.