Колесо Фортуны
Шрифт:
Когда пыль улеглась, мы разглядели униформу капитана Деркенена, вдавленную в булыжники и окрасившуюся в темно-красный цвет. Его тело, полностью впрессованное в дорогу, попросту исчезло, словно впиталось в губчатую поверхность. Пока наши охранники обменивались выигрышами, мимо прошла вторая колонна. Затем мы тронулись дальше.
Жар полуденного солнца становился невыносимым. Мы побросали шлемы и все, без чего могли обойтись, чтобы продолжать двигаться, но изнурительный переход собирал богатую жатву смертей. Раненых, больных и слабых, тащившихся позади арьергарда, убивали штыками
Я видел, что лейтенант Ксавьер и Циллак, тащившие потерявшего сознание сержанта Бейна, медленно, но верно отставали. Я стал хромать помедленнее, но вновь моя помощь подоспела слишком поздно. Сацука разрешил им отстать от колонны, пока он приканчивал сержанта Бейна штыком. Он поднял штык еще раз, чтобы проткнуть свалившегося в изнеможении Циллака, но тут Ксавьер напомнил ему о пари и о том, что Сацука выиграл. Долговязый японец побежал мимо измученных, спотыкающихся американских пленных и потребовал с остальных охранников свой выигрыш.
Следующие несколько дней слились в единый кошмар истощения, боли и жажды, туманивших мозг. Несколько раз я спотыкался и наконец упал, как раз когда в поле зрения оказалась большая лужа стоячей воды. Мне помог подняться Ксавьер, который сказал: «Я на тебя поставил». Его странное заявление и мягкая, почти умиротворяющая манера говорить вывели меня из летаргии и даже слегка придали мне сил. Ксавьер сказал, что запомнил меня еще в Маниле, где служил в разведке. Я спросил, как получилось, что он оказался в этом переходе смерти из Батаана.
— Просто мне так выпало, — сказал он с улыбкой.
Один из наших парней спросил Цузуки, нельзя ли наполнить фляжки водой из лужи. Толстому солдату просьба показалась забавной, и он остановил колонну, чтобы посовещаться с остальными провожатыми.
— Надо навалиться на них сейчас, когда они собрались вместе, — сказал я Ксавьеру.
— Что такое, разве ты еще способен бороться?
— Если мы набросимся на них, остальные солдаты последуют нашему примеру. Нельзя позволить этим вонючим япошкам вести нас прямиком в могилу.
— Ты прав, — сказал он, взглянув на небо. — Но сейчас еще рано.
— Почему?
— Время должно быть выбрано идеально. Мне еще необходимо о многом тебя расспросить, а у нас в запасе всего два дня.
— О чем ты говоришь?
— Об игре, которую я затеял, и о козырной карте, которую мы оба можем заполучить.
Я начал расспрашивать его о плане бегства, но как раз в тот момент пленным разрешили подойти к стоячей воде. Я попытался остановить их, но Ксавьер удержал меня.
— Они отыграли свои карты.
Когда измученные жаждой американцы плелись к грязной луже, мимо проезжал японский штабной автомобиль. Офицер прокричал приказ нашим охранникам. Пленных быстро отогнали от воды и осмотрели. Всех солдат со следами воды на униформе отвели в сторону. Когда остальные по команде тронулись дальше, я услышал позади несколько торопливых ружейных залпов и помолился о том, чтобы план Ксавьера оказался удачным.
Вскоре за следующим городом, кажется, это был Орани, мы наткнулись на небольшой
Когда мы двинулись прочь от Орани, Ксавьер начал задавать мне вопросы. Большинство из них я не помню, поскольку допрос занял большую часть следующих двух дней и охватывал практически любую область знания. Он спрашивал, бывали ли у меня мигрени, верю ли я в оборотней, читал ли Макиавелли, приходил ли в такую ярость, что все вокруг казалось красным, и были ли у меня когда-нибудь воображаемые друзья. Он хотел знать все о моих родителях, о том, кто, по моему мнению, построил Стоунхендж, о моем понимании лояльности и верю ли я в какого-либо бога. Были вопросы о моих привычках, привязанностях, чудаковатых родственниках и морали. На второй день он меня уже достал со своими вопросами, так что я отошел от него, чтобы подумать.
В тот день к вечеру нас остановили в городке Любао и вместе с тремя сотнями других пленных загнали в рифленый металлический ангар возле какого-то камоте,то есть бататового поля. Там почти не было места, чтобы сесть или лечь, а металл стен и потолка действовал как исправная скороварка, но самым ужасным было зловоние. Там не было туалетов или проточной воды, а, учитывая процветающую дизентерию и всевозможные болезни, санитария отошла в область преданий. Я понял, что японцы уже несколько дней до нас использовали ангар подобным образом, судя по слою экскрементов. Вонь стояла невообразимая. Я стоял в центре этого металлического сооружения и смотрел на всех тех людей, которым удалось дожить до сегодняшнего дня. Наши тела и души были измучены сверх всяких человеческих возможностей. В сгущающихся сумерках раннего вечера на лицах читалось только отчаяние.
Я говорил себе, что только сумасшедший может верить, будто завтра, когда эти огромные металлические ворота откроются, я продолжу переход и пройду его до конца. Японцы побеждают, но мне еще предстоит бросить кости. Люди, подобные мне, выживут. Тогда это поразило меня. Каждый ответ, который я дал Ксавьеру, являлся ключом к разгадке моей тайны, которая отличала меня от тех, кто сдался. Я чувствовал себя иначе, не то чтобы лучше, но как-то отдельно от остальных. Наверное, я всегда ощущал себя именно так, но не осознавал этого до того момента.
— Позволь рассказать тебе о самой первой игре, в которой участвует человек, — говорил Ксавьер, стоя позади меня в темнеющем ангаре. Его голос был мягок, и, слушая его, я разглядывал тающие призрачные очертания обступивших меня людей. — Это было пари, которое заключили твои родители, когда решили завести ребенка. Черты каждого из них составляли узор тех костей, которые они бросили, чтобы создать тебя. Это случайный расклад карт. Но когда определенные ключи случайно попадают в нужные отверстия, рождаются ТИГАРы.