Колесо Фортуны
Шрифт:
Все это одна глупость и выдумки... Старые люди сказки рассказывали, я тебе наплела, а ты потом смешки над старухой устраиваешь.
– Что вы, бабушка Лукьяновна! Я и не думала смеяться.
– Ну, все одно! Было - не было, сказано - забыто.
Ни к чему эти греховные россказни...
– Хорошо, - сказала Юка и поспешила перевести разговор: - А вы когда в Чугуново поедете, можно мне с вами? Я вам корзины нести помогу.
– Ни к чему, милая, ни к чему!
– отрезала Лукьяниха.
– Кака из тебя помощница? Корзины тяжелые, и мне Бабиченков
Никакие попытки Юки вернуть прежнюю атмосферу ласкового доброжелательства не помогли. Старуха то ли устала, то ли была нездорова, руки у нее тряслись, и никакого разговора она не хотела поддерживать. Юка слегка обиделась и ушла.
И тотчас ее вовлек круговорот сначала странных, а потом в некотором отношении опасных и печальных происшествий. Юка с Толей собрались идти купаться, когда вдруг появился Сашко и, по всегдашней своей манере, коротко сообщил суть дела:
– Снова кто-то копал.
Юка и Толя ничего не поняли.
– Ну там, в развалинах, - пояснил Сашко, но и это объяснение ничего не объяснило. Пришлось рассказывать все сначала.
Сашко вместе со своим неотлучным адъютантом Хомой и Серком шли мимо развалин к мосту. В это время из пролома вышел американец. В руках у него была лопата и ржавая консервная банка. Увидев ребят, он замахал рукой и закричал:
– Hello, boys! [Эй, ребята! (англ.)]
Ребята остановились. Американец подошел, достал из кармана ярко раскрашенную коробочку и открыл ее - там лежали такие же яркие, похожие на стекляшки, леденцы, - протянул им.
– Take it please! [Берите, пожалуйста! (англ.)] Кон-фетта... Ландрин.
Хома, долго не раздумывая, ухватил сразу три. Сашко помялся и взял штучку. Американец тоже сунул в рот леденец и спросил, показывая консервную банку:
– Any worms here a bouts? [Где здесь черви? (англ.)] Червъяк... Риба ам-ам...
– И он очень наглядно изобразил, как рыба хватает червяка, а он потом вытаскивает рыбу удочкой.
Сашко удивленно посмотрел на него. Рубашка американца была слегка присыпана кирпичной пылью и землей.
– Черви там, - махнул он рукой к реке.
– A!.. Thank you [Спасибо (англ.)], - понимающе кивнул американец и напрямик зашагал к берегу.
В ожидании продавщицы возле сельмага стояло несколько человек, и дед Харлампий рассказывал им, как американцу приспичило пить чай из самовара и как вместо чая он лакал водку, а потом лазал ночью в реку.
Слушатели смеялись.
– А мы его сейчас видели, - сказал Сашко.
– Ходил в развалинах червей копать.
– Червей?
– удивился дед.
– Брешет, собачий сын!
Червей там сроду не было.
– Чего ж он тогда искал?
– А это ты у него спроси...
Ганыши - большое село, но все слухи и сведения, или, как теперь принято говорить, вся информация со скоростью лесного пожара достигает самых дальних его пределов. Пустяковый разговор возле сельмага стал известен всем. Это никак не сказалось ни на ходе хозяйственных и всех прочих дел, ни на поведении жителей. Но на лицах некоторых появилась некая остраненность или задумчивость. Впрямую, открыто никто не обсуждал причины странной задумчивости. Разговоры на эту тему если и были, то чрезвычайно краткие и невразумительные. Например:
– Слыхал, чего говорят?
– А, мало ли брешут... Делать нечего, вот и...
Или, например:
– Так шо, выходит, он сюда не зря приехал?
– Кто его знает? Может, и не зря, а может, язык у некоторых без костей...
– Это - факт!
– Ну все-таки...
– Что все-таки?
– Да нет, я просто так...
Ничего не проясняя, разговоры эти только способствовали усилению некой тщательно скрываемой напряженности и того налета задумчивости, который обозначился на первых порах.
Сашка никакая задумчивость не осеняла. Он просто сбегал к развалинам и проверил. Кое-где лопатой были отвернуты небольшие пласты дерна - не глубже, чем на штык лопаты. На стене в одном месте кирпичи были подолбаны, но нельзя было понять, подолбаны они с незапамятных времен или совсем недавно.
Мистера Гана Сашко из поля зрения не выпускал и знал, что к развалинам он больше не подходил, однако там появились новые раскопы и уже не на штык - на два, а глубже - до коренного слоя мертвого песка. А кто, когда и зачем копал, было неизвестно. Сашко целый день с утра до темноты наблюдал за развалинами. К ним никто не приближался, оттуда никто не выходил, но на следующее утро Сашко обнаружил новый раскоп. И теперь он не знал, что об этом думать и что делать. Кто-то приходил ночью и копал, чего-то ища. Кто и чего?
– Клад ищут, - фыркнул Толя.
– Может, и ты начнешь рыть?
– обернулся он к Юке.
– Еще какую-нибудь тайну выкопаешь...
– Может быть!
– рассердилась Юка.
– Почему бы и нет?
– Да бросьте вы, - сказал Сашко.
– Тут, может, дело серьезное, а вам смешки.
– Давайте спрячемся, выследим, кто копает, и накроем на месте преступления, - загорелась Юка.
– Какого преступления?
– сказал Толя.
– Если вам так хочется стать сыщиками - нужно не играть в прятки, а думать.
– Толя уже прочитал романы об инспекторе Мегрэ и был полон почерпнутых оттуда идей.
– Все великие детективы раскрывали загадки при помощи логического мышления.
– Надо бы дядьке Ивану сказать, - заметил Сашко.
– Ну, голове сельсовета. Он должен быть в курсе...
Сашко сказал это из чистой сознательности. После выговора и строжайшего запрета, который наложил Иван Опанасович на всякую Сашкову инициативу, обращаться к председателю сельсовета ему совсем не хотелось.
Проблема отцов и детей появилась не сегодня и не вчера. Роману Тургенева уже больше ста лет. Без малого 2400 лет назад Сократ был осужден на смерть за то, что "развращал" молодежь, уча ее критически относиться ко всему, в том числе к авторитетам и канонам. Проблема существовала и будет существовать всегда, ибо все дело в том, что это не "проблема", а живая жизнь.