Колесо Фортуны
Шрифт:
С маминого разрешения Юка взяла пачку чая, сахар, немного печенья и перед вечером пошла к соседке. Лукьяниха, как всегда, ласково встретила ее, захлопотала, чтобы отблагодарить гостью и самой побаловаться чайком.
– Ах, кабы знать-то, - приговаривала она, - я бы
загодя в Семигорье сходила, ключевой водички припасла...
– А какая разница? Вода и вода.
– Вот-вот! Все так-то... Всё спешат, спешат, неведомо куда, неведомо зачем. Что из колодца, что из болотца - налил живот, и ладно... А раньше жили осмотрительней.
Ну, в деревнях чаю не пили - дорого, да и толку в нем не
– Какая еще обитель?
– Ну как же! Ты небось у Сокола-то бегала, в Семигорье на горушке церковь видала? Раньше там не только церковь - целая обитель была, монастырь. Это уж после революции иноков разогнали, обитель разорили, одна только церковь осталась... Такого духовитого чая, как в той обители, нигде не было. А почему? Иноки ни из реки, ни из колодца воды не брали. За Семигорьем в лесочке ключик из земли бил. Невеличкий такой ключик, тоненький, только уж вода в нем - слаще да чище не найти. Иноки следили за ключиком, оберегали его. И уж на чай только оттуда воду и брали. На господский двор тоже возили.
– Господский?
– А вон над речкой. Сейчас-то пепелище, голые стены, а какие хоромы были!.. Да что здесь! Говорили, будто воду из того ключика самому архиерею возили...
– А сейчас?
– Что ж сейчас? Забросили, засорили. Воде выходу нету, и стоит там болотиной...
Юка слушала вполуха, все собираясь и никак не решаясь задать вопрос, ради которого пришла.
– Бабушка, - сказала она наконец, - можно, я спрошу? Только вы, пожалуйста, не сердитесь и не обижайтесь... Ну, как это сказать? Вы ведьма, да?
Лукьяниха упустила алюминиевую ложку, всплеснула руками.
– Господи! Да как... Да что ты выдумала, Христос с тобой?! Как у тебя язык-то повернулся?
– Ой, я не так... Простите, бабушка! Я не то хотела сказать... Ну как это? Знахарка, да? Или - ворожея?
– И не знахарка я, и не ворожея! Постыдилась бы такую пакость на старуху наговаривать! Грех тебе! Совестно обижать меня!
Лукьяняха заплакала, и у Юки тоже защипало глаза.
Ей было мучительно стыдно - она же всегда стояла за справедливость, а тут вот взяла и ни за что ни про что обидела несчастную старушку...
Юка вытирала глаза и шмыгала носом, пыталась объяснить, что она совсем не нарочно, не со зла и вовсе не хотела обидеть... Просто она слышала вчера, когда приходила эта женщина, как просила помочь Митьке Казенному и как Лукьяновна читала заклинания.
– Типун тебе на язык! Каки это заклинания? То молитвы, дурочка. Молитвы!.. Еще бабка моя, царство ей небесное, когда люди приходили за помочью, так-то молилась. Я у нее и переняла. Только уж давно все, почитай, перезабыла... А ты вон куда! Знахарство - грех смертный! Знахарям-то разве бог помогает? Разве они богу служат?.. Сатане они служат!.. Господи, помилуй меня, грешную!..
Старуха еще долго вытирала слезы, крестилась, поминала бога и святых угодников, но, в конце концов, смягчилась. Сладкий чай помог окончательному примирению, настроение Лукьянихи стало даже благодушным, и она сама вернулась к роковой теме.
– Знахарь! Знахарь ведь это человек, который тайное знает, другим неведомое...
– А какие они? Вы хоть одного видели?
– снова загорелась Юка.
– Ох, видела, помилуй мя, господи! Я об том сколько годов и вспоминать боялась... Теперь-то уж, должно, ничего. Должно, успокоилась душа его грешная, - перекрестилась старуха.
– Чья?
– Старого барина, упокой, господь, его душу!
– А кто он был?
– Я ж говорю - барин. Большой дом над речкой построил молодой барин на моей памяти, уже после смерти старого. Ну, комнаты, где старик жил, рушить он не посмел. А так построил, что они в новый вросли. Так и стояли - никто в них не жил и не заходил никогда.
– Заколоченные?
– Почто заколачивать? Страх пуще гвоздей держит.
Там портрет висел. На него глянуть, и то со страху помереть можно было. Сейчас про то никто не помнит.
Да и кому помнить? Перемерли все тогдашние люди, одна я зажилась... А в свое время - гроза на всю округу.
– Что ж он, бил всех?
– Бить не бил. Нет, не бил. Страх к нему был, прямо ужас какой. Взгляд у него такой дикой да страшный, как глянет - девки да бабы прямо обмирали... Сила в нем такая была.
– Значит, он был колдун?
– Не знаю, милая, колдун ли, знахарь ли... Знахари, они ведь как? Перед смертью всю свою силу, всю бесовскую науку должны обязательно кому другому передать.
Как не передаст - нет ему покоя на том свете, он то и дело на этот шастает, ищет, на кого заклятье свалить...
Так у них в роду и было. Ну, а сейчас, поди, заклятье-то уж кончилось... Они ж проклятые были, Ганыки, весь род проклят до седьмого колена. Годов тому двести, а то и боле, как здесь первый Ганыка объявился. Пришел он то ли из Питера, то ли еще откуда и был, кажись, из офицеров, вот и сделал дом, как крепость, мужиков научил стрелять из ружей...
– Он их, наверно, ужасно эксплуатировал, крепостных? Да?
– Там уж я не знаю... А чего хотел, то и творил, кругом леса да болота - глушь, дичь, ни пройти ни проехать.
И сидел он так много годов, ровно от мира хоронился:
ни сам никуда, ни к нему никто... Может, он от того в уме повредился, а может - господи прости!
– с нечистым стакнулся... Стал прямо зверь лютый. Потом! куда-то уезжал, привез молодую жену. Сынок у них народился, а он все лютует, все лютует... И вот однова обидел он девушку: забрал к себе в дворню, чтобы при нем состояла. А был у нее суженый, с малых лет дружок сердечный - только тогда кто про это спрашивал? Суженого на конюшню, а ее - на барский двор. И вот в ту же ночь, когда барин уснул, несчастная девушка выбежала из ненавистного дома, пала на колени и взмолилась господу богу. Три раза на коленях обошла она вокруг барского дома, прокляла весь род Ганык страшным проклятьем, а потом бросилась в реку и утонула. Тогда Сокол был не то что нынешний - глубокий, быстрый... И враз тут надвинулась гроза и буря, ударила молонья в господский дом, и занялся он сразу с четырех сторон. Барыню с ребеночком люди добрые спасли, а сам барин сгорел. Заживо... Вот с тех пор и нависло над Ганыками заклятье. То один, то другой в роду трогался умом, становился как бешеный зверь. Это дух того дикого барина, что сгорел, переходил в другого, пока тот тоже не помирал мучительной смертью, только и после нее не знал покою. Так и перевелся весь злосчастный род, никого и не осталось...