Колесо Фортуны
Шрифт:
– Drugstore - это, кажется, помесь аптеки с забегаловкой?
– Забегаловкой?
– не понял Ганыка.
– Закусочной, кафе...
– Да, да... У вас это считается - капиталист?
– Не знаю, не знаю... Предприниматель, во всяком случае. Чтобы купить такую аптеку, нужно, наверно, немало денег?
– Я не покупал аптеку. Я учился на фармацевта и зарабатывал себе на жизнь чем придется. Потом меня взял к себе в помощники владелец drugstore... Я женился на его дочери, а после смерти тестя стал хозяином аптеки. Так что, если я капиталист, то не "мульти", а "мини" или даже "микро"...
– М-да...
– сказал Федор Михайлович.
– Там,
И таинственное или кажущееся таинственным поведение ваше вызвало изрядное смятение умов.
Брови Ганыки удивленно поднялись.
– Но почему? Разве я делал что-то недозволенное? Ел, спал, ловил рыбу...
– Вот именно - ловили рыбу. Что могли подумать о вас местные жители? Рыбы в реке нет, а он ловит.
Значит, эта ловля - для отвода глаз? Почему американцу вздумалось копать червей в руинах, где, как здесь прекрасно знают, червей быть не может? И вообще - зачем ему черви, если ловит он спиннингом, для которого никакая наживка не нужна, приманкой служит блесна?
Ганыка покраснел и, пристыженно улыбаясь, поднял руки.
– Сдаюсь, сдаюсь... Только ничего таинственного в моих поступках нет. Я просто не умею ловить рыбу.
Никогда не ловил и не знаю, как это делается - когда нужны черви, а когда нет и где их добывают. В Америке их можно купить. Готовых, в различной фасовке. Но не везти же было червей из одного полушария в другое?
– Вы упустили прекрасную возможность повеселить таможенников... Как бы там ни было, совершая свои странные поступки, вы не учитывали психологию ваших бывших земляков. А она отличается, с одной стороны, сугубым реализмом, житейской практичностью, с другой же стороны - буйной фантазией, которую не ограничивают не только узкие рамки высшего образования, но у многих не стеснены даже средним. В силу первой особенности здешний житель просто не может допустить мысли, что человек будет что-либо делать, если это не принесет практической пользы, а в силу второй особенности эта предполагаемая выгода или польза могут приобрести в его воображении характер самый фантастический - от горшка с червонцами до миллионов Бегумы или алмазов Великого Могола. Впрочем, о Бегуме и Моголе я упомянул для красного словца.
– Какие сокровища? Ведь я только червей!..
– Но вы никому этого не сказали. А если б и сказали, вам бы наверняка не поверили. Правильно, Сашко?
– Точно!
– уверенно сказал тот.
– Но почему же, господи боже мой? Ведь я говорю правду!
– Человек создание сложное, очевидной правде он привык не верить и, как принято у критиков говорить, старается в поступках ближнего отыскать подтекст - правду, на поверхности не лежащую. Поставьте себя на место здешнего жителя. Как он будет рассуждать? Из-за океана приехал человек. Не куда-нибудь, а именно сюда, в Ганыши. Турист? Знаем мы этих туристов! Они или шпионят, или в Большом театре смотрят "Спящую красавицу". Здесь шпионить не за кем, "Спящей красавицы"
тоже нет. Значит, у человека есть какая-то своя, тайная цель. Кто же поверит, что человек ехал на другой коней света только для того, чтобы пошататься здесь с удочкой? Да он же втирает очки! Или, по-местному говоря, бреше як собака. Так, Сашко?
– А конечно!
– подтвердил Сашко.
– Остальное проще пареной репы: приехал человек и что-то искал в развалинах. Значит, надо и самим поискать там. С какой стати отдавать какому-то американцу то, что там скрыто? И нашлись охотники искать то, чего не прятали... Мне бы хотелось, мистер Ган, поставить все точки над "i". Если вы не умеете ловить рыбу, зачем вы притворяетесь, что ловите ее?
– Теперь уже незачем притворяться... Меня увезли из России мальчишкой... Мальчишкой, который очень мало понимал, но, как оказалось, много запомнил... Я вырос, состарился и вот - поседел, но воспоминания о родной земле - они до самой смерти терзали моего отца, быть может, и ускорили его смерть...
– за все годы воспоминания не потускнели и не угасли. И вот почти через пятьдесят лет стала возможной поездка на родину...
Надо побывать в шкуре эмигранта, чтобы понять, что это значит... Голос мистера-Гана подозрительно дрогнул, он отвернулся к гречишному полю и помолчал.
– Встреча с родиной через пятьдесят лет... Быть может, вам покажется наивным, сентиментальным, но мне нестерпима была мысль о каких-то свидетелях встречи после стольких лет разлуки. Это не спектакль, здесь невыносимы зрители. Горькую радость такой встречи нужно пережить в одиночестве и молчании... Я не знал, разрешат ли мне поехать в родные места. Но если б удалось, как мог я мотивировать, объяснить желание вдруг остаться одному, без спутников? И перед самым отъездом меня осенило: что может быть естественнее желания рыбака остаться одному? Я бросился в шоп и купил самые современные удочки, как заверил меня владелец шопа.
Он же и объяснил, как надо их забрасывать... Вот и все.
– Вы говорите о встрече с родиной, но вы американский гражданин.
– Это совсем другое... Можно стать гражданином любой страны и не обрести родины... Вам этого не понять, вы с ней не разлучались. И не дай вам бог отведать горького хлеба изгнанников.
– Вы верующий?
– Я баллардист.
– Что это значит?
– Есть такое вероучение, - сдержанно ответил мистер Ган.
– Вам, атеисту, это не интересно.
– Интересно, но я не настаиваю, если не хотите об этом. Не пойму только одного: почему вы говорите об изгнанниках? Вы беглецы, а не изгнанники.
– Так или иначе - песчинки, подхваченные историческим вихрем...
– Не льстите себе. Песчаные вихри, они горы стирают до основания. А эмигранты - просто песок, просыпавшийся между пальцами истории.
– Важно, что лишились родины... А беглецы или изгнанники - какая разница?
– Огромная! Изгнанника лишают родины, беглец сам себя лишает ее. Изгнанники борются, беглецы прячутся за чужим забором и оттуда кукиш кажут - ага, посмотрим, как вы без нас обойдетесь...
– Вы осуждаете эмиграцию... А ведь право на эмиграцию теперь общепризнанно, оно даже указано в Декларации прав человека, принятой ООН.
– Вовсе я не осуждаю эмиграцию! По мне, так пускай каждый едет, куда ему вздумается. Только, если ты ищешь, где тебе лучше, - не корчи из себя мученика.
Я не умею сочувствовать ловчилам, притворяющимся жертвами, и драпающим героям.
Мистер Ган прищурился и отрицательно покачал указательным пальцем.
– Вы не есть лесовод! Если вы не ка-ге-бе, то вы - политический работник. Пропаганда, а?
– Нет, - сказал Федор Михайлович, - я действительно лесовод и не занимаюсь пропагандой. Но я люблю историю, немножко знаю ее и не выношу, когда свои промахи и ошибки люди взваливают на историю. История за людей ничего не делает, они сами делают историю.
И за то, какой они ее сделали, сами и должны отвечать...
– То, что вы говорите, очень интересно, только вряд ли справедливо. Человек может отвечать за свои поступки, но не за поступки других.
– Должен! Иначе он никогда не будет свободным.