Колесо года

Пронина Екатерина

Фланаган обернулся к ней и устало вздохнул. За ночь вытянутое лицо осунулось, как будто бедняга неделю пролежал в болезненном бреду, да и в бакенбардах, кажется, еще вечером не было седины.

— Не спалось, — бросил он коротко. — Да я и не голоден. Лучше приготовь мыльной воды, хочу побриться.

— Как прикажете.

Фыркнув, Анна только пожала плечами. Что-то в лекаре переменилось за ночь, и, уж верно, переменилось не к лучшему, а всё-таки зануде аптекарю это шло. Заострились скулы, но ушла одутловатость лица, да и запавшие глаза блестели умно и живо впервые за много лет. Служанка с любопытством косилась на хозяина, пока

готовила тёплую воду и искала мыло. Вот только почему он в плаще? Куда ходил в такую рань?

Звякнул колокольчик над дверью. Оставив мыльную воду на столе, Анна суетливо промокнула руки о фартук и кинулась в аптеку встречать первых покупателей.

На пороге стояла старая Марта, наспех закутанная в пуховый платок. Женщина совсем запыхалась, но морщинистое коричневое лицо лучилось радостью. Видно, она собиралась второпях: заплатанная лисья шубка была застегнута только на верхние крючки, из-под неё виднелся клетчатый подол домашнего платья. Марта обняла служанку аптекаря, как родную, хотя они никогда не ладили, и выдохнула:

— Фред вернулся! Живёхонький! Только не помнит целую неделю — как отрезало. Вылечите это?

— Боюсь, нет, потеря памяти в его случае не лечится, — Фланаган проворно спустился по лестнице и встал за прилавок. — Да и всё ли стоит вспоминать?

Сварите ему бульон и дайте поспать.

— Но как же?. — старуха захлопала глазами. — Даже не выслушаете меня?

Берт поморщился, как будто у него свело зубы.

— Что ж, рассказывайте. Слушать — мой долг, — протянув Анне свёрток, он добавил. — А это отнеси ко мне. Прикупил вот на ярмарке, над кроватью повешу. Да осторожнее будь, вещь в своем роде бесценная…

Служанка, покорно вздохнув и всем видом изобразив, насколько ей в тягость поручение, приняла из рук лекаря тщательно свёрнутый отрез бархатной ткани и поплелась наверх. Сгубившее не одну кошку любопытство взяло своё: пока Фланаган занимался посетительницей, Анна развернула ткань, но только пожала плечами. Обыкновенная безвкусная вышивка, такие сотнями продают на базарах и в швейных ателье. И чем она приглянулась лекарю?

Кисточки бахромы на углах блестели золочёными и посеребренными нитями, но с простым орнаментом фона справилась бы любая деревенская девочка, отпраздновавшая двенадцатую весну. Вышитая в полный рост черноволосая красавица показалась Анне смутно знакомой, но служанка не смогла вспомнить, откуда. Только одно поражало воображение. Босоногая девушка по щиколотку утопала в искусно выполненных цветах, лиловых с жёлтыми крапинками. Казалось, сквозь полотно лепестки дышат жизнью и, если склонить голову, можно почувствовать дурманящий аромат. То были ирисы — любимые дети ранней осени.

В тот миг, когда старая Марта толкнула дверь в аптеку, в своем доме на пуховой постели открыла глаза портниха. Ненавистная грудная болезнь не мучила её в это утро, однако в голове стоял сладковатый туман, как всегда бывает после тяжёлого бреда. Доходило до смешного: женщина, как ни силилась, не могла вспомнить, кого наняла на работу. В мастерской ждали своего часа прелестные платья и широкополые шляпы, украшенные бусинами, лентами и перьями, но кому портниха заплатила за прилежный труд? А люди позабыли, кому отдали в починку головные уборы. Не вспомнила, у кого заказывала платье, и юная белокурая невеста капитана стражи. Впрочем, вряд ли хоть одна девушка, готовясь идти к алтарю, заметит усердную работницу, сшившую подвенечный

наряд.

Об Ирис забыли, как будто черноокая красавица никогда не появлялась на улочках Реббит-Ридж. Ещё неделю-другую сплетницы, привирая и украшая подробностями, повторяли историю о том, как трое юношей один за другим исчезли и так же внезапно вернулись, а потом тихий городок потрясала новая весть. Берт Фланаган, известный скряга и убежденный холостяк, продал любимую аптеку, переехал в деревню и скоро женился на робкой голубоглазой вдове.

Говорят, в их доме, над каминной полкой, до сих пор висит прелестная вышивка, и даже самые отважные слуги не решаются снять её, чтобы почистить, а кошек мясом не заманить в эти покои. Но кто же поверит слухам? А правду, если в сплетнях её наберется хоть на грамм, знает лишь мастер Фланаган, бывший лекарь, который когда-то презирал любовь и боялся призраков.

Голод

С тех пор, как мне исполнилось двадцать два, я начинаю утро не с кофе, а с таблетки седативного. Иногда заменяю её сигаретой, которую выкуриваю, стоя у подъезда в куртке поверх халата. Я глотаю дым жадно и кашляю, как больная кошка. Соседи говорят, что женщина с сигаретой — это некрасиво и уже не модно. Носить в дамской сумочке успокоительные вместо витаминок тоже, но я хочу чувствовать себя собранной, внимательной и умиротворенной, когда спущусь в метро и поеду в офис.

Зимой ночи бесконечны, и дни коротки. Мне плохо без солнца, я не нравлюсь себе в зеркале и устаю до раздражения. Если бы было можно, я пряталась бы в нору в октябре и показывала нос наружу только в апреле.

Пока я курила на улице, чайник закипел. Я плеснула кипяток в две кружки, убрала пачку сигарет в карман мужской куртки на вешалке. Мне нравится, когда Костя ночует у меня, хотя вместе с кем-то в постели я всегда сплю беспокойно и нервно. Люблю ощущение близкого человека под боком. Если он раньше меня уходит на работу, я перебираюсь на его половину кровати, чтобы немножко полежать в знакомом тепле. Словно зверь, который сворачивается клубком на хозяйских вещах, оставаясь в доме один.

Костя спал, пряча нос в одеяле. Я села на край постели, поцеловала его в уголок рта, мягко боднула лбом в плечо.

— Доброе утро. Будешь вставать?

— Позже, — он ответил на поцелуй, сонно моргнув.

— Я убегаю, помой посуду. И сахар закончился, нужно купить.

— Угу, — Костя кивнул и перевернулся набок.

Я не включала в спальной лампу, только свет уличного фонаря квадратами лежал на стенах. В сумраке видно было Костино плечо, белое, тёплое, со знакомой родинкой, и коротко постриженный затылок. Я сбросила уютный домашний халатик, влезла в джинсы, ёжась от холода, и взяла со спинки кресла свитер.

— Шампунь тоже закончился, — добавила я, смахивая со стола в сумку смартфон, ключи и мелкие монеты. — Зайди в магазин.

— Весь список указаний выдала?

Костя поднялся на локте. Голос прозвучал сухо, как наждачка. Я уже просунула голову в горловину свитера и один рукав и застыла в глупом виде.

— Что? — медленно спросила я.

— Это весь список указаний? — повторил Костя, сверля меня взглядом. — Ты меня разбудила за этим? Выдать поручения?

— Не хочешь — не делай.