Колесо судьбы. Канон равновесия
Шрифт:
— Не подходи! — захлебываясь рыком, рявкнул он и дернулся отползти подальше, вздыбил крыльями одеяла. Глаза сверкнули злым багрянцем, гребень под рубашкой встал торчком.
— Будет тебе, угомонись, — попытался успокоить его вемпари. — Лечиться надо, а значит, и отвар пить. Или ты всю жизнь собираешься изображать ходячего, вернее, лежачего мертвяка?
Ответом было рычание и недвусмысленный щелк зубами возле руки. Стоило отцу встать, чтобы утихомирить разбушевавшееся чадо, как когти тут же прошлись и ему по рукам, запятнав кровью бархат кафтана. Рей вжался в постель,
Он помнил, что на него охотились.
— Попробуй ты, — мне в руки ткнулась кружка с отваром, а Янос снова отошел в сторону, став почти невидимым. Я возвела очи горе. Это какими же способами они его ловили все это время, что он не признает вообще никого? Такое впечатление, что скорбными головой в семье внезапно сделались все без исключения. Я не узнавала родичей и смутно понимала, что вокруг меня происходит. Чутье вопило только одно — все кругом неправильно и происходит не так, как должно быть!
. — Рейю, — позвала я, не двигаясь с места, — почему ты не хочешь пить лекарство?
— А ты сама его пробовала? Гадость!
Я вскинула бровь. Ах, вот как, привередничаем? Ладно. Я поднесла кружку к губам и пригубила, ухитрившись не поморщиться. И впрямь гадость. Наверняка вредный пернатый подложил туда пару травок погорше исключительно из вредности.
— А так — будешь?
Тяжкий обреченный вздох был мне ответом.
— Все равно ведь вольете…
— Вот и молодец.
Я присела рядом, обняла его за плечи — под рубашкой отчетливо проступали все кости, — и сунула под нос отвар, следя, чтобы он не мог вывернуться.
— Гадость не гадость, а хоронить тебя мы не намерены, Рейю.
Он накрыл своей лапой мою вместе с посудиной и, вздохнув, быстро выпил ее содержимое, стараясь не прислушиваться к вкусу. Его все равно передернуло, и в утешение пришлось почесать поникшее ухо.
— Ложись, — шепнула я, внутренне содрогаясь от клокотавших в запавшей груди хрипов. — Замерзнешь — заболеешь еще хуже.
Он послушался сразу же, и не отпуская мою руку, залез под одеяла чуть ли не с головой. Зябко поежился и завернулся поплотнее. Меня словно ударило молнией, что-то странно натянулось в воздухе и зазвенело. Как будто меня… размазывало по реальности?
— Выйдите. Пожалуйста.
Потом отец рассказывал, что лицо мое в ту минуту сделалось железное. И непроницаемое, Как у статуи. Сама я ничего такого не помню — тихо и спокойно попросила оставить меня с братом, вот и все. А старшие отчего-то быстро и беспрекословно растворились.
Я, как была в платье, нырнула к Рею под одеяла, тщательно подоткнув за собой все щели, и прижалась покрепче к холодному дрожащему телу — греть собой.
— Ты не на дрейга, а на лягушку больше похож. Прикажешь тебя в огонь складывать? — тон как-то сам собой вышел по-матерински строгим.
Он съежился и поджал уши, как будто я собиралась его ударить.
— Спи, чучело, — я чмокнула его в заросшую щетиной щеку и легонько прижала голову к подушке. — Не то, если не будешь и меня слушаться, я сделаюсь вреднее Яноса-эрхе.
Он хихикнул, закашлялся и уткнулся носом мне в плечо. Спустя пару минут дыхание стало ровным и почти неслышным, а костлявая лапа сама собой сгребла меня под бок. Князь изволил уснуть. Мне же оставалось только лежать рядом, делиться теплом и силой, да перебирать мысли и чувства.
Странно я себя ощущала — как переполненный воздухом шарик, вот-вот готовый лопнуть. Но не от радости. От чего-то опасного и своенравного, не желавшего мне подчиняться и готового вырваться наружу от любого слова, сказанного поперек моей воли. Неужели именно оно заставило старших подчиниться приказу? Ведь это был именно приказ, и в другое время отец не преминул бы указать мне на место. А сейчас…
Тишина медленно заползала в уши. В ней, вязкой и глубокой, можно было плавать, как в воде. Ее безраздельную власть нарушали только наши с братом дыхания да стук сердец — раз-два, три-четыре…
«Интересно» — мелькнула вдруг шальная мысль, «если представить наши тела единым целым, реево вспомнит, как быть здоровым или нет?»
Четкой цели у меня не было. Понимания как и что делать — тоже. Только громадное, неудержимое желание помочь любимому брату. Обнимала его, а сама невольно боялась неловким объятием переломать ему кости, настолько они казались хрупкими. Слишком большой поток Силы тоже может убить его — не выдержит сердце. Значит, нужно действовать как-то иначе. Как?..
Раз-два, три-четыре…
Я привычно, как во время медитации с огнем, погрузилась в тишину. Но на сей раз заполнила себя не треском горящих поленьев, а дыханием и сердцебиением. Разум постепенно избавлялся от ненужных мыслей. Сначала они заметались по кругу, испуганно выпрыгивая одна за другой, потом выстроились вереницей и с тихим виноватым писком убрались восвояси. Перед глазами извивалась золотая вышивка на алом бархате балдахина, ровный гул заполнял уши. Шарик внутри меня надувался все больше, постепенно вбирая в себя сознание. С каждым вдохом я становилась все огромнее. Вот только что я могла укрыть в себе испуганную душу Рея — а мгновением позже мои ладони накрыли всех обитателей цитадели. Вдох — и я увидела весь город. Удар сердца — и передо мной лежит долина в кольце холодных черных гор вместе с тварями большими и малыми, разумными и нет. Все больше мне казалось, что я теряю привычный облик и становлюсь… кем? Бьется медленно и мерно раскаленное сердце мое. Тело мое — равнины и горы. Кровь — вода морская. Одеяние — зелень лесов и полей. Плащ — воздух.
Во мне бьется и горит первородный Свет, столь ослепительный, что ему остается меньше одного шага до превращения во Тьму.
Меньше шага. Меньше объятия.
Всего лишь поцелуй.
Где ты, тот, кому предназначен мой Свет? Радостно мне раствориться в твоем кристально-ясном Темном сиянии, стать его частью, его сосудом — и одновременно наполнить собою тебя, мой Владыка. След твой тянется по дремучим горным лесам, где живут свирепые дикие волки. Самое время им сейчас собираться в громадные стаи, и ты поешь свою песню вместе с матерыми ветеранами, и кровь загнанной дичи вмерзла в твой седой мех…