Колесо судьбы. Канон равновесия
Шрифт:
Спит маленькая душа в моих руках. Пусть Свет согреет ее и вернет желание жить. Пусть Тьма милосердная защитит. Ни сейчас, ни потом не отдам я ее прожорливой Бездне, сжигающей души дотла. Исцелятся раны, сгладятся шрамы.
Но как же устало биться огромное сердце Великой Матери! Тяжела ее мощь, непосилен белый огонь. Он уже почти погасил сияние супруга-Отца. И скрипит у Колеса ступица, вращаясь перекошенно и порождая тварей Бездны… Ломаются души Хранителей, не выдерживают грязного потока Первородных Стихий. И не одолеть того, не остановить…
Страх сдавил мне сердце, и медитация оборвалась. Я вернулась к реальности жестким толчком, как будто
Лапы уже даже не мерзли — онемели. На обледенелых камнях и колючем насте оставались алые пятна, но я упрямо брел вперед, то и дело выгрызая комки смерзшегося снега, чтобы подстегнуть себя болью в обожженной глотке. Шерсть на морде давно превратилась в застывшую маску с потеками крови и побелела от инея, брюхо от полуголодной охотничьей жизни прилипло к хребту. Далеко позади меня провожала слаженным воем местная стая — успели признать вожаком. Волчицы в мою сторону начинали задумчиво поглядывать, вот и пришлось парочке для острастки помять загривок и уйти восвояси. Еще не хватало волкодлаков плодить.
По уму пора было возвращаться к кхаэлям, принимать двуногий облик и дать уставшему телу желанный отдых. Я не мог. Хоть убивайте дурака, не мог заставить себя вернуться в род Кота. К испуганно-мрачным лицам, к сумасшедшему Смертоносцу, которому отдано все внимание моей женщины. Да, он брат ей, любимый наставник. Но злость душила меня помимо воли. Впервые она откровенно отправила меня восвояси, не пожелав даже слушать. Впервые я стал ей не нужен. Здравый смысл упорно твердил, что я маюсь дурью, что надо бы привыкать считаться с женщиной, которая равна мне во всем. А волчий инстинкт говорил иное — она моя! И только моя! И должна подчиняться возрасту и опыту. Должна, но не обязана, возражал все тот же здравый смысл. Хочешь быть с ней — признай ее право решать. А сидеть за твоей спиной могла бы любая из придворных клуш. Что будешь делать, когда ей придет время принять на себя Хранительство? У Колонн ты не сможешь принять за нее ни одного решения. А опасность там зачастую бывает посерьезнее одного свихнувшегося мага.
Терпи, Волк, терпи…
Акрей насмешливо сиял в прозрачно-морозном небе. Я вскинул к нему морду и завыл. Со всех сторон тут же отозвались многоголосьем дикие волки, эхо каскадом раскатилось по зубцам Горной Короны. Часто подмигивали сверху звезды. Тоска сдавила сердце с такой силой, что хотелось вырвать его из клетки ребер — может, так будет легче? Если даже звериная шкура не приносит мне облегчения и свободы — не проще ли вовсе без любой шкуры? До хрипоты поносил я равнодушные небеса той ночью, до сорванного горла, а под утро свернулся клубком в расщелине между двух валунов и уснул, напоследок сгрызя еще кус снега со льдом. Лучше думать о боли в горле, всяко меньше голова трещит.
Разбудило меня чувство опасности. Очень вовремя, между прочим — тело, несмотря на мех с густым подшерстком, напрочь закоченело, и лапы повиновались с трудом. Я кое-как поднялся, оставив на слежавшемся снегу вмерзшие в него клочья шерсти, и прислушался, не высовываясь из-за скал. Нет, все было тихо. Ветер тоже не доносил подозрительных запахов. Что же тогда не так?
И тут меня снова накрыло. Мир как будто вспух, пространство налилось Силой. Еще чуть, и от перенасыщения начнет трещать по швам сама реальность. Утренние сумерки сделались невыносимо яркими, все краски резали глаза — ни одного приглушенного тона, а снег слепит хуже, чем в ясный полдень. Жгучий Свет вышиб слезы из глаз, заставил чуть ли не прятать голову в лапах. Кот, зараза пушистая, что ты творишь?!
Но это был не Кетар. Не его сила взрывала мир изнутри, не его Свет. В каждой снежинке, в каждом камне, в каждом дуновении холодного ветра я слышал Илленн.
Ну вот ты и пришло, то, чего я так не хотел.
Никогда ранее, со времен создания Колонн, женщины не вступали на пост Хранителя Равновесия. Оно всегда оставалось только мужским уделом.
Надо спешить, пока не поздно. Сдержать и обуздать впервые осознавшую себя мощь. И Кот здесь ничего не сможет сделать: стоит ему хоть чуть рыпнуться, и равновесие начал попросту перестанет быть.
Матерясь про себя не хуже великана Димхольда, я поплелся назад в Дрейгаур Лар на сбитых до кости лапах. Любая магия, даже простейший портал, сейчас может стать смертельно опасной.
Идти предстояло несколько дней. Не будь у меня сейчас вместо лап непослушные деревяшки, я добрался бы к вечеру. А так — пришлось ковылять медленно, выбирая тропки поровнее. Город маячил на горизонте заснеженной громадой черного камня, кое-где подсвеченного огнями. Ветер как будто издевался, дул то справа, то слева, то в морду. Все попытки призвать Юдара к порядку оканчивались его ехидным смехом. Ну не прыгать же за ним как щену, право слово. Я даже спать опасался, чтобы ненароком не вмерзнуть намертво в здешнюю землю — морозы разыгрались вовсе лютые, я на Десмоде и в самые суровые годы таких не видел. Язык мой давным давно позорно висел через плечо, а тело двигалось только благодаря волевым пинкам и Темному дару. Лапы уже вовсе ничего не чувствовали, желудок перестал возмущаться тем, что его не кормят. Разум же сделался кристально ясен и воспринимал все с удвоенной четкостью. В чем-то это состояние оказалось даже приятно, но расплата за него должна была последовать неминуемо.
Через предместья я прошел, не заметив, что они вообще были. От ночевок на ледяных камнях под ветром, когда не выкопаешь даже крохотной ямки для лежки, разболелось нутро — не спас и мех. Звуки, запахи, образы — все проходило мимо меня, а я лишь отстраненно наблюдал, иногда подгоняя тело, смевшее замедлять свое ковыляние вдоль улиц. Стен у кхаэльского гнезда не было, и деревенские дома постепенно сменились каменными. Кажется, меня узнавали, понимали, что я «не просто собачка». Предлагали помочь. Я отстраненно рычал на людей, и они благоразумно отступали, куда велено. Опасались остаться без руки. Кристальная ясность сменилась въедливым туманом. Взбираться по крутым склонам становилось все сложнее.
Стемнело, и я улегся ночевать под каким-то деревом. На грани угасающего сознания мелькнула здравая мыслишка, что надо бы дать знать хотя бы Коту.
«Обойдется», — отпихнула ее моя идиотская гордость. «Сам дойду».
А лапы, кажется, уже и не мерзнут. Наоборот, по ним разлилось блаженное тепло.
«Надо вставать!» — тело попыталось хлестнуть меня паникой и даже дернулось подняться, но…
«Нет уж, иди к хильден, драгоценное. Я всего-лишь немного отдышусь… Может, вздремну…»