Колесо жизни, Гамзатов Расул Гамзатович

Колесо жизни

5.00 + -

рейтинг книги

Шрифт:

Луч прощальный вспыхнул, опаляя Эвереста снежное плечо. В облака оделись Гималаи, Но струна не замерла еще. Острый пик за тучею маячит, И, хоть сумрак предвечерний хмур, Не иссякла песня. Это значит — Рано мне откладывать пандур. Мандала — таинственное слово. Я его в Непале услыхал, В окруженье гор седоголовых, В государстве неприступных скал. В этом слове отзвуки санскрита, Мудрость постижений вековых. Множество значений в нем сокрыто, Поразмыслим об одном из них. Мандала — дороги воплощенье, Повороты, пестрые столбы, Непрестанное коловращенье Времени, пространства и судьбы. Мандала — поток необоримый, На бегу в себя вобравший все. Мандала — движенья облик зримый, Неустанной жизни колесо

Миллионы рук его творили, Округляли, к скорости стремясь, Тщательно приращивали крылья, С будущим налаживали связь. Миллионы рук творили, силясь К совершенству полному прийти, Чтобы миллионы лет крутилось Колесо, привычное к пути. Мастера во все века старались, Чтоб ничто в дороге не стряслось, Все же втулки иногда ломались, То и дело барахлила ось. Нет уж тех умельцев и в помине, Оборот свершился, век прошел. А хлопот немало и поныне: Ось цела, случается прокол. Новые поднаторели руки, Новые рождаются умы, И, однако, новые прорухи Тоже появляются, увы. Колесо работает, изведав Гладкий грунт, ухабы, гололед, В жизни есть и радости и беды, Горький спад и горделивый взлет. Те, кто

вместе с колесом несется, Испытали и добро и зло, Их лучами обласкало солнце, Их морозным ветром обожгло. Вперемежку в этой круговерти — Топкие болота, склоны гор, Жалкое бесславье, свет бессмертья, Громкий подвиг и глухой позор, Вперемежку тишина и взрывы, Век застоя, возрожденья век, Вирусы захвата и наживы Замедляют колеса разбег. Это значит — бедности с богатством, Правде с кривдой враждовать и впредь. Полосы бесчисленных препятствий Ходкий круг спешит преодолеть. Он, упрямец, все-таки вращаясь, На своем пути встречает вновь Радость и печаль, восторг и зависть, Страх и смелость, ярость и любовь…

Есть притча в Непале с далеких времен О тех, кто презрением общим клеймен, Но все ж благоденствует в мире людском И править желает земным колесом. Их трое ничтожных по сути своей, Но чем бесталанней они, тем страшней. Их трое. Хотят они упряжь держать. А двигаться… Двигаться могут и вспять. Три символа. Притчу начнем со свиньи. Являя все низкие свойства свои, Лежит она в луже, в помоях урчит. Коль что не по ней, без конца верещит. Тем временем в притчу вползает змея. Она, и коварство и злобу тая, Извилистой тропкой скользить норовит, Почти не слышна, но язык ядовит. И третья… На вид безобидна она, Но редкою глупостью наделена, Шумлив легкомысленной курицы нрав, Кудахчет она, петуха увидав. Спросили свинью, отчего нечиста, Измазана от пятачка до хвоста. И хрюкнула чушка, в тени развалясь: — Миф издавна грязен. Я выбрала грязь… Спросили змею, отчего она зла, Зачем по тропинке кривой приползла. На это в ответ прошипела змея: — Извилиста жизнь. Извиваюсь и я. А курица просто клевала зерно, Да ей и вопрос-то понять не дано. Заладила, глупая: — Я хоть куда! Куд-куд-куд-кудах! Куд-куда, куд-куда… Визжанье, шипенье, кудахтанье вдруг Слились, заглушая все звуки вокруг. Коварство и хамство и глупость опять Втроем поспешили себя оправдать: — Настал возвышения нашего час. Ведь люди порой превращаются в нас. А нелюдям легче до цели дойти, Крутнуть колесо, оказаться в чести. О, мандала!.. Вьется дорожная пыль. Печальная сказка. Жестокая быль.

Мандала… На вечной той орбите Устремленья не всегда равны. Трудолюба радуют открытья, Краснобая — званья и чины. Мастер, делом непрестанно занят, Не всегда горазд на словеса. Прохиндей хвастливо барабанит, Словно он создатель колеса. Рвется бездарь к ложному величью. У коварства — происки свои. Вновь слышны, как в стародавней притче, Визг свиньи, шипение змеи. Колесо, безудержно вращаясь, На своем пути встречает вновь Радость и печаль, восторг и зависть, Страх и смелость, ярость и любовь. …Ну а я-то сам к чему приучен? Делу равен мой аварский стих? Право, я не хуже и не лучше Многих современников моих. Сын своих родителей ушедших И родитель взрослых дочерей, О разлуках думаю и встречах, О недальней старости своей. Знаю, мне, как смертному любому, Предназначен свой житейский срок, И гляжу на этот мир с любовью, Содрогаюсь от его тревог. Все я помню — юных лет горенье, Дни недуга, исцеленья миг. Ощутил я высоту паренья, Пустоту бескрылых дней постиг. Был я и счастливым и несчастным, Но всегда стремился к одному — Стать к деяньям родины причастным, Нужным стать аулу своему. И к земным красотам приобщиться Я пытаюсь, по тропе идя, Стать песчинкой, снежною крупицей, Бликом солнца, капелькой дождя. А еще надеюсь не однажды Словом и поступком дать ответ Нелюдям, что вставить палки жаждут В колесо быстротекущих лет.

Крупицы быта, были и легенды, Картины прожитых годов и дней, Вы — специальные корреспонденты Необозримой памяти моей. Вновь занавес взвивается над сценой, Где весь я на свету и на виду, Где разговор прямой и откровенный Я с вами и с самим собой веду. Не ведая усталости и лени, Я тут и композитор и поэт. Вращается пластинка размышлений, Как мандала… Конца ей тоже нет. Я мать однажды попросил ответить, В чем жизни назначение и цель? И, просияв, она сказала: — Дети! Всего дороже в доме колыбель. Отец изрек, подумав: — Мирный пламень В домашнем очаге всего святей. Его, дерзнув поссориться с богами, Нам даровал бессмертный Прометей. А мельник, весь покрыт мучною пылью, Своею мыслью поделиться рад: — Стремление к земному изобилью, Наш хлеб насущный — выше нет наград. Абуталиба я спросил, поэта, И заиграл он тихо на зурне. Потом сказал: — Простая песня эта Всего нужней, всего милее мне. — В чем жизни суть, не скажешь ли, приятель? Не размышляя, весельчак сосед Привлек жену-красавицу в объятья. — Тебе, Расул, понятен мой ответ? Взметнулся тамада: — Какое благо, Беседуя с друзьями, пить вино! Да здравствует живительная влага, Которой насладиться нам дано! (Без ханжества и фальши подтвердим мы Его слова. И тост произнесем. Но, чувство меры, ты необходимо В застолии. Как, впрочем, и во всем.) — В чем жизни суть? — я спрашиваю многих. По-разному об этом говорят. Одним нужны далекие дороги, Другим взрастить бы у крылечка сад. Для моряка всего прекрасней море, Для живописца — Моны Лизы лик. Что ж, каждый прав. Признанье не оспоришь. А свет многообразен и велик. Я собеседникам желаю счастья, Близки мне мысли их и голоса. Сливаясь вместе, личные пристрастья Дают толчок вращенью колеса. «Мир вам! Салам алейкум!» — в дом вхожу я. Хозяева в ответ: «Мир и тебе!» Мир всем! Усвоить истину такую — Вот главное в любой людской судьбе.

Луч прощальный вспыхнул, опаляя Эвереста снежное плечо, В облака оделись Гималаи, Но струна не замерла еще. Три гряды — чем далее, тем выше Мощное нагроможденье скал. Человечества крутая крыша, Государство дальнее — Непал. Предаюсь нелегким размышленьям, Продолжаю давний разговор. Сквозь века по этим трем ступеням Ты восходишь, королевство гор. Словно странник, что блуждает слепо, Путь по звездам пробуя найти, Так и ты, Непал, уставясь в небо, Надрывался в поисках пути. Ты познал и беды и лишенья, Свод беззвездный нависал, суров. И тогда для самоутешенья Ты придумал тысячи богов. Веришь ты, что с этих снежных граней, Облакам и тучам вопреки, Взорам сверхъестественных созданий Открываются материки. Но, когда от гнева и печали Задыхался мир в аду войны, Тысячи богов твоих молчали, Озирая землю с вышины. И в самой Европе в ту же пору Не нашелся ни единый бог, Чтобы в нем найти свою опору Хоть один из мучеников смог. Минареты высились безмолвно, Купола окутывала мгла, Не откликнулись на колокольнях Онемевшие колокола. Вдовы в саклях горестно рыдали, Эхо отвечало им в горах, Но к людским утратам и страданьям В этот час не снизошел аллах. Нет, не доходили до всевышних Стоны матерей, раскаты гроз. Отвернулся Будда, скрылся Кришну, Никого не воскресил Христос. Только палачи над Хиросимой, Друг от друга отводя глаза, Кнопку нажимая, возносили Лживые молитвы в небеса. А когда, грибом вздымаясь, грохнул Адский взрыв, испепелив мирян, Обессилев, библия оглохла И ослеп зачитанный коран.

…Луч закатный вспыхнул, опаляя Эвереста снежное плечо. Словно бинт, белеют Гималаи, Кровь отцов не высохла еще. И душевная открыта рана, И тревожна каждая судьба. В дальних странах и соседних странах То и дело слышится пальба. Вновь поля воронками изрыты, Города в руинах, в дымной мгле. Пулями наемного бандита Скошен пахарь на своей земле. Снова кто-то, в рвении неистов, Жаждет крови, фюреру под стать, Каски и регалии нацистов Недоумки стали примерять. Новые убийцы наготове, Сапоги молодчиков стучат. И уже сыновней пахнет кровью И сиротством будущих внучат. Пахнет шифром подлого приказа, Пластиковой бомбой в тайнике И смертельным изверженьем газа В маленьком индийском городке. Тьма окутывает Гималаи, Тучи над планетою опять. Кончилась вторая мировая, Третья хочет голову поднять. О Непал, горами ты возвышен Над извечной толчеей людской. Кажется, не сыщешь места тише, Но и здесь все тот же непокой. …Вспоминаю на ребристых склонах, В области заоблачных снегов Миллионы жизней унесенных, Тысячи беспомощных богов. Непрестанное коловращенье, Мирный день, граничащий с войной. Свет — в единоборстве с резкой тенью, Жар любви — со злобой ледяной. Эту ношу острых столкновений На себя, поэзия, прими. А единоборство поколений, Боль отцов, не понятых детьми? Молодой запал и щедрый опыт, Ощущенье возрастных границ. …Непрерывно движущийся обод, Бесконечное мельканье спиц. Выстою, не дрогну, не отчаюсь, Загляну грядущему в лицо. Грозно и стремительно вращаясь, Мчится нашей жизни колесо… Мандала!.. Круты твои дороги! Но, ветрами времени несом, Все же верю: люди, а не боги Управляют этим колесом.

Здесь тропики соседствуют с морозом, Тут сочетанья ярки и нежданны, В предгорьях вольно дышится березам, В тепле долин блаженствуют бананы. Тут снежный барс господствует в отрогах Скалистых гряд, вблизи лавин вершинных, Не ведая о тучных носорогах, Которые встречаются в долинах. От влажных джунглей до ледовых высей Тут перепады климата глобальны. Альпийский луг в пейзаж непальский вписан, Красуются раскидистые пальмы. Тут буйвола, взрыхляющего пашню, Не удивляет скорость «мерседесов», Тут рядом с новой, модерновой башней Древнейший храм незыблемо чудесен. Я видел в Катманду приезжих толпы, Одни мечтают устремиться в горы, Другие жаждут тесноту Европы Сменить на азиатские просторы. Туристы бредят Индией, Непалом. Одни в отелях праздничных ночуют, Другие, обитая где попало, Бесцельно бродят, наугад кочуют. Одним нужны привычные условья, Другие незатейливы без меры, Но все они есть мудрое присловье — «Инд перешли, но не дошли до веры». Таких я, впрочем, видел и в Париже, И в Бонне… Жизнью будничной пресытясь, Они спешат к экзотике поближе, Подальше от налогов и правительств. Бунтуют молодые чужестранцы, Мятеж их, схожий с кукишем в кармане, Беспечно утолен игрою странствий И, право же, не стоил бы вниманья. Однако эти стаи кочевые Нам о себе напоминают сами. И, хоть о них мы пишем не впервые, Они опять пестрят перед глазами. Юнцы не любят пользоваться бритвой? Подруги их не признают нарядов? Старо все это, как и слово «битник», Но дело не в названье — в сути взглядов. В том, что и эти молодые люди, Пускай у них переменилось имя, Отцов и дедов так же строго судят, Они в разладе с предками своими. Отцы судили сыновей когда-то. И Петр и Грозный жалости не знали. Имам Шамиль, блюдя закон Адата, Отправил в ссылку сына — с глаз подале. И гоголевский Бульба! Тот поныне, Не вымышленный, а живой и зримый, Всем памятен в Москве, на Украине, А может быть, и в Лондоне и в Риме. Но изменились времена и нравы, Да и отцы теперь не столь суровы. А «бунтари», хоть правы, хоть неправы, Родителей своих честить готовы. Они не признают страданий отчих, Былым солдатам внемлют равнодушно. Воспоминанья горестные — прочь их? В гостях и дома душно им и скучно. В далеких странах, на любых широтах, Я наблюдал их — все им надоело. Выходит, волос долог, ум короток? Нет, не в одном уме беспутном дело. А в том, что есть у них вопросов сотни И не на все получены ответы. И в том, что окружает их сегодня Под небом неустроенной планеты. Им не понять, кто жертвы, кто убийцы И какова была цена победы. Ужель согласье не могли добиться И войн избегнуть их отцы и деды? Зачем дома в руины превращали, Зачем детей тогда лишили детства? Зачем и ныне полон мир печали, Зачем тревога им дана в наследство? Но в этих необузданных скитаньях И в этой неосознанной тревоге, В беспечных и разрозненных исканьях Сокрыта жажда собственной дороги. А выбор, он рождается не сразу, Не всем дано прийти к решеньям смелым. И кто-то увлечется левой фразой, Но многие сольются с правым делом. Ступить на этот справедливый берег Я путникам от всей души желаю, Инд перейдя, прийти к высокой вере, А вера в мир превыше Гималаев. Пора постичь им общие заботы, А не бродить, бездумно протестуя. Ведь колеса земного обороты Работать не умеют вхолостую.

…Есть в нашей жизни подлинное чудо, Великое начало всех начал. Которое мой славный друг Неруда Все общей песнью некогда назвал. Неистовый чилиец, «гран чилено» Воспел родство наречий и земель. Поэзия поистине нетленна, Жива ее немеркнущая цель. В оригинале или в переводе Она звучит, объединяя всех. Рождается она в любом народе, Границы переходит без помех. Светлеет каждый при свиданье с нею, Отзывчивей становится любой. К ней безразличны свиньи лишь да змеи, Да и зачем она душе слепой? Певучестью плененный с малолетства, Я обращаюсь к памяти опять. Из отчих рук я получил в наследство Пандур, чьи струны не должны молчать. Пандур, всеобщей музыки частица, В звучании своем неповторим. И нелегко мне было научиться Петь голосом своим, а не чужим. Я вырос на лугах высокогорных, Где понизу блуждают облака, А сверху солнце светится, как орден, Врученный всем народам на века. Я чистый звук пастушеской свирели Впервые услыхал еще тогда, Когда росинки ранние горели На травах за селением Цада. Когда я пас ягнят, аульский отрок, А мой наставник, пожилой чабан, Раскинув бурку на былинках мокрых, Вдруг доставал из сумки балабан. К устам приставив дудочку простую, Наигрывал самозабвенно он, Печалясь, размышляя, торжествуя, К мелодии всесветной приобщен. Он притчи мне рассказывал, бывало, Впитавший мудрость горскую старик, И это все впоследствии совпало С тем, что я в жизни встретил и постиг. Истории, которые подпаску Поведал полуграмотный чабан, Я находил в преданиях и сказках Соседних областей, заморских стран. Его сужденья мудрые совпали С тем, что услышать довелось поздней В Москве, в Тбилиси, в Мексике, в Непале, В дорожной спешке и в домах друзей. Аварец, не покинувший ни разу Родной аул, очаг домашний свой, Он был в своих бесхитростных рассказах К поэзии причастен мировой. В его присловьях, шутках и легендах Заранее угадывалось вдруг Все, что узнать на дальних континентах Позволит мне земной всесильный круг. Обычаи различны и жилища, Различны птицы, дерева, цветы. Порой несхожи и питье и пища, Но схожи все исконные мечты. Различны звуки, очертанья, краски, Одежды, пляски, песни, имена, Но родственны предания и сказки, При многоцветье суть у них одна. От гималайских высей до кавказских Поэты всех наречий и времен, Как альпинисты, мы в единой связке Одолеваем общий крутосклон. В года надежд и в пору лихолетья Художник видит далеко окрест. Быть за судьбу всемирную в ответе Трудней, чем восходить на Эверест. Европы мастера и двух Америк, Певцы равнин и уроженцы гор, Собратья мы, как сын России Рерих И мудрый гений Индии Тагор. Поет в Непале буйволов погонщик, Поет свирель цадинца-чабана. Я слышу перекличку их — и звонче Во мне звучит отцовская струна.

Над Гималаями и Андами И над кавказскою грядой Звучит сказание о мандале, О жизни вечно молодой. Все расстояния громадные Стремительно преодолев, Движенье продолжает мандала, Стозвучный слышится напев. Не возвышаясь, не командуя, На всех дорогах бытия Извечно торжествует мандала, Сближая дальние края. Мгновенья и тысячелетия, Родной очаг и шар земной… Сливаться с крайностями этими Дано лишь мандале одной. Бессмертно колесо летящее, Три времени ему верны. Минувшее и настоящее В грядущее устремлены. И дома и под небом Азии Нам день сегодняшний открыт. Но мы и со вчерашним связаны, И с тем, что завтра предстоит. О мандала!.. Пускай над высями Не омрачатся небеса. От нашей общности зависимы Все обороты колеса. В сосновых чащах, в рощах манговых, Где б ни случалось нам пройти, Пускай людей сближает мандала И не сбивается с пути.