Остров Женщин, Гамзатов Расул Гамзатович

Остров Женщин

5.00 + -

рейтинг книги

Шрифт:

Поэма-странствие

О вопль женщин всех времен…

Марина Цветаева

Я представляла этот мир по-своему, но другие все переиначили…

Так говорила моя мать

СОБИРАЯСЬ В ДОРОГУ…

Мне довелось услышать лишь однажды Звучанье тех иноязычных слов… Понять их суть я непрестанно жажду, Для их разгадки к странствию готов. Их повторив, я ощущаю радость, Все близкое душе — вдвойне милей, Так, словно друга позабытый адрес Воскрес внезапно в памяти моей. Так, словно ты глаза свои открыла, Сияньем их развеивая тьму, И мир в них отраженный подарила Мне одному. Навеки одному! Есть имена такие и названья — Пускай секрет их до поры сокрыт, — Они сродни той златорогой лани, Что вдруг сама к охотнику спешит. Они сродни неуловимой птице, Той, чье перо, как некий талисман, В ладонь упало с неба и хранится, Как добрый знак, что нам судьбою дан. Должно быть, время поисков приспело, Ведь не напрасно вижу я во сне, Что птица на плечо мое присела И лань золоторогая при мне. Привычный к сборам, хлопотам, дорогам, Как в горской сказке, жгу тигровый ус, И ждет мой конь горячий за порогом: Когда ж я наконец в седло взметнусь? Все то, что мной обещано, — исполню. Без устали объеду полземли. Синеют горы, зеленеют волны, И гром тамтамов слышится вдали. Любимая, ко мне явился вестник, Он пылью, солью, бурею пропах. — Скорее в путь! — приказывает песня, Я — на коне, и ноги — в стременах.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Откуда у хлопца испанская грусть?

Михаил Светлов

Путешествовать вознамерясь, Размышляю под звон копыт, Имя — Isla de las Mujeres Завораживающе звучит. Где настигло меня когда-то Это имя? Оно как зов. В нем далеких громов раскаты, Гул набатных колоколов. Шепот листьев вечнозеленых, Шум прибоя

и скрип снастей, Вздохи матери, смех влюбленных, Блеск дождей, голоса детей. Непонятным словам доверясь, На скалистый взлетев карниз, Снова — Isla de las Mujeres Повторяю как свой девиз. Словно рыцарь, одетый в латы, Я решителен и суров. Где ж послышалось мне когда-то Сочетание этих слов? То ль в эфире они возникли, То ли к нам из далеких стран С карнавальным веселым вихрем Их принес голубой экран. Может, звонкая синьорита, Там, на конкурсе красоты, Их под небом вплела открытым В песни, яркие как цветы. В них и сладость, и привкус горький, В них мелодия волшебства. Может, в страстной касыде Лорки Прозвучали они сперва? Я — Расул, побывавший всюду, С каждой песней земной в родстве, Их услышать из уст Неруды Мог в Сантьяго или в Москве. Может, в рейс океанский шел я И заветное имя вдруг Прочитал на борту большого Корабля, что спешил на юг. Может, где-нибудь в мирозданье, Световые копя года, Носит праздничное названье Отдаленнейшая звезда? Я, блуждая по звездным тропам, Все искал этот зыбкий след. Но и мощные телескопы Не сумели мне дать ответ. Мне добиться ответа надо. Я желаньем одним объят. Так поэта влекла Гренада Полстолетья тому назад. Долгий путь впереди простерся, Путь неведомый. Ну и пусть! Но откуда она у горца, Иноземная эта грусть?

ГЛАВА ВТОРАЯ

Птицы, которых раньше не видел, птицы, прилетевшие издалека, особенно поражают.

Слова моего отца

В известном «Клубе кинопутешествий» Я справки попытался навести. Но там названье это неизвестно, Его на картах нелегко найти. Координаты выяснить непросто, Затерянные средь бескрайних вод. Ведь isla — это по-испански остров, Как разъяснил толковый перевод. А продолженье оказалось вещим. …de las Mujeres. Полог приоткрыт. Дословное названье — остров женщин. Вот в чем его отличье состоит. Теперь, признаюсь вам, я так и думал, Когда в созвучья нежные вникал, За перекатом волн, за пенным шумом Мне чудилось нагроможденье скал. Любимая! Еще не знал я смысла Певучих слов, но мне уже тогда Заветный берег непрестанно снился — Каменья, пальмы, кактусы, вода. И на цадинских девушек похожи, Прижав кувшин к открытому плечу, Красавицы, легки и смуглокожи, Идут по тропке к пресному ключу… — Алло! — взывал я безнадежно в трубку, Все расстоянья долгие кляня, С мечтою связан только нитью хрупкой, Не понимая, слышат ли меня. Но ждал ответа я, дышал в мембрану И в пустоту кромешную кричал: — Через моря, созвездия и страны, Подай мне знак, любви моей причал! У нас в горах суровых Дагестана Белеет снег. У нас полночный час. — Здесь белый день, — услышал я нежданно, Но белый снег — диковина у нас. Ты к нам и на Пегасе не доскачешь. И долго плыть… — Ну что ж, я прилечу. Мой дальний остров, отчего ты плачешь? Я долечу Нам крылья — по плечу. Коль оторвется от бетонной тверди Наш реактивный скоростным Пегас, Вы путь не днями, а часами мерьте, Пройдет полсуток — мы уже у вас. …В Москве готов мой заграничный паспорт, И провожать меня выходят все — Цада, Махачкала, соленый Каспий, Уступы гор, альпийский луг в росе. О Патимат, наш горизонт увенчан Разлук и встреч сиянием живым. И если есть на свете Остров Женщин, Он кровно связан с именем твоим. Пускай же наша молодость воскреснет В который раз! Я замыслом томим. И если есть на свете Остров Песни, Он тоже назван именем твоим. Так выйди на порог родного дома, Вслед погляди, обычаям верна. Уже растаял круг аэродрома, А ты видна, ты все равно видна. Я благодарен скоростному веку И дерзости воздушных кораблей. Паломники обычно едут в Мекку, Стал Остров Женщин Меккою моей. За самолетом тянется в зените Беззвучная серебряная нить. Колумбу уступаю все открытья, Любовь мою не в силах уступить.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ПРИТЧА ОБ ОДНОМ ОТКРЫТИИ

Я бедный итальянец из Генуи.

Христофор Колумб

Поговорим об этом итальянце, Я полагаю, что глава вставная Об Адмирале Моря-Океана Рассказу моему не повредит. Перенесемся через Пиренеи, Просторы времени пересекая, И мы конец пятнадцатого века Еще успеем с вами захватить. Итак, с поклоном бедный генуэзец Явился в резиденцию монархов, Овеянный грядущими ветрами И вновь поднявший паруса надежд. Все давние проекты и прошенья, Все устремленья стойкого пришельца Сегодня удостоятся вниманья. Фортуна нынче ласкова к нему. На троне — Фердинанд и Изабелла. Кастильскую корону с арагонской Объединив, они разбили мавров. Гренада ими только что взята. Как важно выбрать нужный миг! Супруги Настроены почти благоприятно. И генуэзец смело предлагает Свой прибыльный и дерзновенный план. На этот раз, предчувствуя победу, Рисует он словесные портреты Земель, никем не тронутых покуда, Сулящих славу и большой барыш: — Пока еще раздумывают в Риме, Пока еще гадают в Лиссабоне, Испания себя возвысить может. Промедлим — все утратим на века. На землях тех еще туземцы слабы, Им наше покровительство поможет. И волны грянут «Вива!», расступаясь Перед армадой наших кораблей. Те земли, словно сундуки, набиты Сокровищами доверху — берите. Ключи у вас в руках — меня пошлите, И я открыть сумею сундуки. Меня пошлите! По новейшим картам — Морским и звездным — свято обещаю К индийским кладам, к азиатским далям Пройти коротким западным путем. Пошлите — и на флагмане монаршьем Испанский флаг взовьется по-иному, И вашему блистательному трону Никто не сможет более грозить. …Король, внимая доводам искусным, Кулак сжимает, словно загребает Добро чужое, видя пред собою Безропотно склонившихся рабов. И слышится ему веселый скрежет Ключей, уже вскрывающих запоры, Уже гремят откинутые крышки Заморских необъятных сундуков. И жемчуга, добытые ловцами В морях восточных, в океанских недрах, Томят воображенье Изабеллы, Таинственно мерцают вдалеке. Армада кораблей, с большой добычей Пришедшая из дальнего похода, Супругам видится… И с генуэзцем Согласна венценосная чета. Да, решено! Положено начало. Купцы, банкиры и судовладельцы Привлечены к участию в расходах, Поскольку здесь предвидится доход. Да, решено! Испания выходит, Как ослепительная каравелла, В морской простор, чтобы другие страны Богатством и величием затмить. Раздвинутся границы государства, Одним неся негаданное рабство, Другим суля свободное пиратство, Скрепленное державным сургучом.

… «Санта-Мария» — флагман генуэзца Выходит в путь, флотилию возглавив. На парусниках — лошади и пушки, А впереди простерся океан. На палубах — отборные матросы, Бывалые, они удачи ждут, Умелые, они на все готовы В предвестии добычи и утех. …В одном ошибся бедный генуэзец: Не Индию — Америку открыл он. Все остальное подтвердил на деле, Со славой и наживой возвратясь. На пристани флотилию встречали Торжественным салютом орудийным, Казалось, эти залпы доносились До вновь открытого материка. Доставлены богатые трофеи, Кораллы, жемчуг, золотые маски, Свидетельство того, что мореходы, Достигнув цели, застолбили клад. Еще одно свидетельство — индейцы Из племени с таинственным названьем, Для обозренья и для развлеченья Колумбом привезенные сюда. На пиршествах, шумевших непрестанно, Где щедро величали адмирала, Невиданные пленники плясали, Увеселяя множество гостей. Танцоры в одеяньях необычных Из трав, из грубой кожи, из ракушек, В непостижимых головных уборах Из птичьих перьев — поразили всех. И были сами пленники похожи На гордых птиц, смуглы и горбоносы, Глаза их вспыхивали, словно угли, Слегка припорошенные золой. Под пеплом — полыхало непокорство, Движенья были резки и упруги, А на запястьях весело звенели Чеканные браслеты-бубенцы. Невольники плясали, как дельфины, Играющие в океанской пене, То приближаясь к зрителям, то снова Назад откатываясь, как волна. Но как печально песни их звенели, Как напряженно обострились лица Под масками цветастыми, как странно Звучала их клокочущая речь. А на груди испанской королевы Уже пылали крупные кораллы, Чернели, как индейские проклятья. Невольные дары карибских вод.

…Тяжек испанских пушек груз.

Сквозь пальмы,

сквозь кактусы лез

по этой дороге из Вера-Крус

генерал

Энрике Кортес.

В. Маяковский

…Что было дальше? Новые походы Колумба. Укрепленья поселенцев, Обмен, обман, жестокость, униженье Племен свободных, истребленье их. Пришел Кортес, нацелил жерла пушек, Заморские пространства окровавил. Текут века, но имя генерала Звучит поныне как синоним зла. Скорбящие индейские селенья, Предшественники Лидице, Хатыни, Здесь кактусы торчат вокруг вигвамов, Как ржавая колючка лагерей. Святая инквизиция — праматерь Грядущих разновидностей гестапо, Ты зажигала факелы живые И порождала племена рабов. О

Христофор Колумб, зачем покровы Сорвал ты с девственного континента? Зачем пираты, за тобою следом Пришедшие, терзали эту плоть? Ах, бедный генуэзец, я недавно Был в том краю, где под листвой плакучей, Под безутешной траурною сенью Лежит твоя могильная плита. Ты, преданный твоими королями, Отторгнутый от славы и богатства, Забытый за ненадобностью всеми В безвестности скончался, в нищете. О, что наделал ты, великий странник, Бессмертный, дерзновенный открыватель, Взгляни же на плоды своих исканий, Расчетливый и смелый мореход. Где племена былые? Что осталось От старожилов, заселявших эти Цветущие края, долины, чащи? Ты продал их, но продал и себя. Одна лишь песня от всего осталась, Похожая на скорбное рыданье, На стон веков… Лишь плакальщицы-волны О берег бьются, горестно плеща. О Христофор, ты слышишь эту песню, Ты истый клад открыл для толстосумов, Ты путь открыл искателям наживы, Но проглядел ты главное — любовь. Ее открыли Рафаэль и Данте, Шекспир и Моцарт, Пушкин и Чайковский. Ее воспел в краю моем суровом И пал в сраженье за нее Махмуд. Ты раскопал сокровища земные, Но ты мадонн ацтекских не увидел. Как жаль, что на борту «Санта-Марии» В ту пору Рафаэля не нашлось. Как жаль, что ты, удачей ослепленный, Палимый жаждой славы и добычи, Сумел узреть бесценные кораллы, Не разглядев кубинских сеньорит. Не ты открыл сияющую Кубу И не твои отборные матросы, А юноши на утлой шхуне «Гранма», Бесстрашные и в гневе и в любви. Ответь, Колумб, на мой вопрос последний: В тех синих далях ты не встретил Isla De las Mujeres — островок безвестный, Что к сердцу моему давно прирос? И мне ответил адмирал великий: — Наверно, был такой клочочек суши, Но он, сказать по правде, не оставил В моей душе заметы никакой.

…А я письмо из Мехико отправил В Махачкалу, оповещая близких, Что не вернусь, покуда не увижу Тот островок, взывающий ко мне. Что буду плыть, пока я не причалю К той пристани, пока я не надену На тонкий палец женщины любимой Своей поэмы звонкое кольцо.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Маленьким ключом можно открыть большой сундук.

Горцы говорят

Летим в ночи. Внизу огней узоры. Вверху змеится Млечный Путь, пыля, Как будто горсти кукурузных зерен Поджаривают небо и земля. Летим в ночи уже над океаном. Последний зимний месяц позади. А за спиною, отданы туманам, Остались европейские дожди. Пласт облаков белеет в поднебесье, Рассвета ждет мерцающая высь. Мы, люди разных рангов и профессий, В салоне самолета собрались. Привычный к дальним трассам и орбитам, Век скоростей гудит, необорим, И в Мексику с парламентским визитом Мы в депутатском звании летим. Что ждет нас на другом конце планеты? Знакомств, бесед, приемов череда, Взаимные вопросы и ответы И речи с обращеньем: «Господа!» А с нами рядом при любой погоде Советники, друзья, опекуны, Испытанные в устном переводе И в знании неведомой страны. Науку встреч, стоцветную планету Любой из них до тонкостей постиг. Им ведомы каноны этикета, Знаком дипломатический язык. Я всем им благодарен за советы, За справки, за точнейший перевод, Хотя и сам сумею дать ответы На трудные вопросы всех широт. Ведь я не дипломат, а стихотворец, Мой долг повсюду быть самим собой. Поэзию непросто переспорить В любой стране, в дискуссии любой. Тирады непредвиденной коварство Парирую метафорой лихой, Искрящимся присловием аварским, Махмуда нестареющей строкой. От правды ни на шаг не отступая, Я, шуткой и стихом, в общенье прост, Как мясо, крупной солью посыпаю И речь с трибуны, и застольный тост. …В салоне пригасили свет. Все меньше Нам лёту остается. Цель близка. Мне кажется сейчас, что Остров Женщин Я разглядеть могу сквозь облака. Еще царит предутренняя серость, Мерцают крылья, время торопя. И словно в забытьи: —…de las Mujeres, — Я снова повторяю про себя. Видения счастливые воскресли На высоте трансокеанских трасс. Вдруг рядышком зашевелился в кресле Сосед, бывавший в Мексике не раз. Обозреватель ТАСС. Он с удивленьем Спросил, дремоту разогнав свою: — Ты что, Расул, все шепчешь? Вдохновенье? Опять берешь у музы интервью? — Возможно, что и так… — Своею тайной Я с ним делюсь — мы сблизились в пути. — Скажи, а ты не знаешь ли случайно, Как Остров Женщин в Мексике найти? — О, это глухомань, песчинка, малость… Пустынный пляж, пустынная вода. Там от индейцев древних не осталось, Пожалуй, ни единого следа. Ушло былое, как в пучину канув, Ни памятников, ни других примет… Там нет и огнедышащих вулканов, Экзотики манящей тоже нет. Там нет ни сеньорит в нарядах броских, Ни удалых тореро, ни быков. Не сыщешь там и росписей Ороско, Там быт убог и каждый кров суров. Там каждая стена кричит безмолвно, Над очагом струится горький дым, И даже набегающие волны Перечат ожиданиям твоим. Ты жаждешь впечатлений небывалых? Другие острова пленяют взор. К ним обратись. Их в Мексике немало, Не меньше, чем в Финляндии озер. Там — ничего не скажешь — красотища! Все — для туристов. Как в раю живи. А если ты сюжет любовный ищешь, Твой островок давно лишен любви.

Так просветил в салоне самолета Меня мой друг — обозреватель ТАСС. Потом сказал: — А все же спать охота… — Уснул. Я — рядом — не смыкаю глаз. Я мысленно беседу продолжаю, С самим собою споря на лету, Свой замысел, свой остров защищая, Отстаивая зыбкую мечту. Ведь и Колумб мой остров, сердцу милый, Песчинкой счел — ошибся адмирал. Да и Кортес проплыл когда-то мимо — Он острова другие обобрал. Меня — не скрою — в некое смущенье Поверг соседа сдержанный рассказ. Но пламень моего воображенья Не потускнел, не сдался, не погас. Стремление к песчинке не уснуло. Ведь я народа малого поэт И уроженец малого аула, Которого на картах тоже нет. О ТАСС моей души, раздумьям тихим Дай выход в мир и громко заяви, Что малый остров может стать великим, Что не бывает маленькой любви. Недаром родинка — живое чудо Цвела на лбу прекрасной Мариам, Свела с ума великого Махмуда И жизнь дала божественным стихам. Сам Саади сложил к ногам любимой Свое богатство — мудрость и талант И — если очень уж необходимо — Давал в придачу город Самарканд. Поскольку все принадлежит поэту, Его влеченью и его перу, За взлет ее бровей, за малость эту, Он предлагал вдобавок Бухару. Мне говорят, а я меж тем не верю, Что стар, как притча, этот островок, Что, в океанской пустоши затерян, Он, как мечта, несбыточно далек. Но в этот час недосягаем тоже Мой отчий дом, селение Цада, А я закрыл глаза — и сразу ожил Родной аул — ведь он со мной всегда. На скалах башни вижу вековые, И запах сена чую всякий раз, И слышу песни, будто бы впервые, Те, что поются именно у нас. А старость? Все же временем не смыты Извечные прекрасные черты. И разве постарела Афродита — Нетленная богиня красоты? Ты никаких там кладов не откроешь — На малом островке, мне говорят. Но занят я не поиском сокровищ, Я все-таки поэт, а не пират. Легенды о любви живут столетья, Любовь превыше кладов и наград, Она дороже всех богатств на свете, Я все-таки поэт, а не пират. Когда б хотел я нынче быть пиратом, Не брал бы корабли на абордаж, А вез на рынок дыни и гранаты, Взбивая цены и впадая в раж. Среди пиратов сухопутных связи Завел бы я — всем родич и кунак — И промышлял бы на оптовой базе, На винзаводе разбавлял коньяк. Есть, правда, и пираты-стихотворцы, Творцы халтурных песен, пошлых од. Ни бога нет в душе у них, ни черта, В их доме совесть Золушкой слывет. Их жалкий облик равен их писаньям, Давно раскрыта их пустая суть. Мы ни читать их, ни судить не станем, Продолжим лучше наш неблизкий путь. Рожденный в климате высокогорном, Я рядом с облаками подрастал. Кругом, как волны каменного шторма, Куда ни глянь — крутые скаты скал. Я не Кортес, чтоб в поисках наживы В открытый устремляться океан. С высот орлиных, с ледяных обрывов Следит за мною зоркий Дагестан. Где б ни был я, он всех на свете ближе, Он мне во всем сопутствует всегда, И если я кого-нибудь обижу, Я оскорблю родной аул Цада. Я не взращен для низкого обмана, За золото стекляшкой не плачу, В чужом дому хозяйничать не стану, В ответ на стрелы пулю не пущу. Я — рыцарь без кольчуги и забрала, Защитник всех на свете матерей, Срывать не стану черные кораллы У индианок с лебединых шей. И украшенья из ракушек хрупких Не отниму — я не за тем пришел. Что каравелла! Мне и малой шлюпки Не предоставит ни один престол. Ведь я вовек не принесу доходов Казне, менялам и ростовщикам. И, возвратившись из своих походов, Островитян далеких не предам. Я не продам вас никому, индейцы, На рабство никого не обреку. Кортесов многих гнусные злодейства Кавказ мой видел на своем веку. Немало знал он горя и печали, Не раз я слышал от отцов, как встарь Аулы наши в пепел превращали И шах персидский, и российский царь. Пандур старинный — дедовская лира — Мое оружье. Я непобедим. С индейцем раскурю я трубку мира, Лишь песнями я обменяюсь с ним

…Так думал я той ночью. Небу вторя, Вода внизу светлела что ни миг. И суша вдалеке возникла вскоре, И я к иллюминатору приник. Снижение. Примолкшие моторы. Забрезжил город, услаждая взор. Спросил я стюардессу: — Что за город? — Она сказала: — Мехико, сеньор! Уже помчался лайнер по бетону, Подъехал трап, и вот уже в упор К моим губам ледышку микрофона Приставил расторопный репортер. Так на шампуре щедрую закуску Нам подают, подносят полный рог. И я, кавказец, произнес по-русски Подобье тоста, произнес, как мог: — День добрый, Мексика! Цвети и здравствуй. Сегодня я признателен судьбе За нашу встречу. Если мне удастся, Я расскажу стихами о тебе.

1 2 3 4