Давно-давно писал я эту поэму, которая так и осталась незавершенной. Это было в 1953 году. Из задуманного я осуществил только пятую часть. Решив остальное дописать позже, я уехал по срочным делам. А когда вернулся, приступить к поэме мне не позволили мои новые стихи. Поэму же постигла участь молодых людей, которые должны встать и уйти с приходом старших. Если заболевшего друга не навещаешь вовремя, то от стыда не приходишь к нему вообще. Так получилось и с моей поэмой.
Дорогая, далекая и незабываемая песня весны, песня моей зеленой весны! Теперь на горы падает снег… Годы прошли, но дел и забот стало еще больше. И для того, чтобы вспахать поле, не вспаханное вовремя, мне уже не достает ни здоровья, ни сил…
Если сегодня попробовать завершить поэму, то покажется, что я работал с кем-нибудь в паре… Не говоря уже о совместном творчестве, я не люблю даже написанное прежде. Мне не нравится, когда одну рубашку шьют двумя разными нитками и когда у одной шубы совершенно непохожие рукава. Поэтому я вручаю моим читателям главы этой поэмы, не изменив ни слова, вручаю, как свидетельства юной и пылкой любви. Зачем скрывать то, в чем нет ничего зазорного. Тогда у меня не хватило духу поведать о своей любви до конца. Я написал только о ее зарождении… Не знаю, смогу ли когда-нибудь рассказать о ней самой. Если сумею, то расскажу. Если не сумею, другие расскажут, как знать… Вот этим другим и дарю я начало своей незавершенной поэмы. И только две просьбы есть у меня к ним: больного всегда навещайте вовремя, ибо потом не посетите его никогда. Начатую поэму не прерывайте на середине, ибо она так и останется недописанной.
I
Ах, нынче современные поэтыМолчать предпочитают о любви.Хотя ими компьютеры воспеты,Как божества, что созданы людьми,Но, как лицо невесты, осторожноОни сегодня прячут свою страсть,Как
будто из стихов ее возможноПодобно драгоценности украсть.А раньше, когда страсть на самом делеБыла, как смертный грех, запрещена,О ней в аулах горских наших пелиОткрыто и пандур, и чагана.Анхил Марин, до крови стиснув губы,Эльдарилав отважный и Махмуд…И солнце в облаках, как будто бубен,Сверкало и рассеивало тьму.Когда трава скрывается под снегом,Тоскуем мы по зелени полей.Но стоит первым вылезти побегам,Мы забываем с легкостью о ней.Любовь не лозунг, чтоб о ней кричалиПоэты, как глашатаи, с трибун.Но не позор, чтоб в самом же началеИм на нее накладывать табу……Я в зеркало взглянул —Как серебритсяВ висках росой осенней седина.Моя любовь далекая, ты птица,Которая мной не приручена.И сердце мне чуть слышно подсказало:Покуда она в памяти твоей,Приподними с невесты покрывалоИ расскажи бесхитростно о ней.
II
Шахри, Шахри — таинственное имя,Арабских сказок тонкий аромат…На свете не найти его любимей —Так мне казалось много лет назад.Когда, касаясь девственной бумаги,Мой карандаш испуганно дрожал,Но первый стих мой полон был отваги,И грифель был заточен, как кинжал.Закончив, я читал стихотвореньеИ тут же рвал на мелкие клочки,Швыряя в печь, где жаркие поленьяТрещали звонко, грусти вопреки.Как много лет прошло, но и понынеМой карандаш взволнованно дрожит…Пускай на волосах не тает иней,Он, к счастью, не задел моей души.Как тот юнец я вновь краснею рдяно,Охваченный любовною тоской,И вижу — из осеннего туманаВдруг выплывает вешний образ твой.Шахри, Шахри…Опять перед глазами…Что ей сказать?.. В груди горит огонь.Когда-то я не выдержал экзамен,Споткнувшись на дороге, будто конь.А что теперь придумать в оправданье?Что было мне всего шестнадцать лет…С какой строки начать повествованьеИ отыскать затерянный твой след?Моя любовь…Ты брезжишь еле-еле,Как искорка потухшего костра.Тогда начну поэму с колыбели,Что колыхали горные ветра.
III
«Ой, мой маленький сынокБудет знаменитым.Разошью ему черкескуЗолотыми нитками.Подарю ему коняС шелковой уздечкойИ старинное ружьеС серебряной насечкой.И папаху набекреньНа него надену,Гибкую нагайку дамНа лихое дело.Дорогого самогоВ люльке покачаю,А ходить научится —В прятки поиграю.Побежим мы вдоль рекиС волнами наперегонки,Что, как резвые барашки,И игривы, и легки.Как на спинке соловьяКрепость я построю,Красный разведу огоньПрямо в синем море.Как ударю в облакаКрыльями орлицы,Коз упрямых пригонюК озеру напиться.И оленям, что пасутсяВ Грузии, за далью,На свирели я сыграюИ плясать заставлю.Ах, мой маленький сынокЗнаменитым будет.Подарю ему пандур,Чтобы пел он людям.И в долинах, и в горах,И в ущельях тесныхЗлой поток остановитьСможет его песня.А когда наступит срок,Отворив оконце,Впустит в саклю он любовь,Будто красно солнце.Дай ей Бог счастливый нрав,Чтоб беды не знала.Чтоб и в пасмурную ночь,Как звезда, сияла».
IV
Вот так на веранде, над люлькой склонясь,Мне мама моя колыбельную пела,В заветных мечтах представляя меняУсатым джигитом на лошади белой.Еще я «агу» не умел лепетатьИ мирно посапывал под одеялом,А мама была уже тем занята,Что мне беспрестанно невест подбирала.Они были так же беззубы, как я,И так же лежали в раскрашенных люльках,Не зная, что участь и их, и мояРешается нынче…Ах, любит — не любит?..Как много печальных историй в горахЯ слышал, хоть лучше совсем не слыхать бы,О грубо разорванных договорах,О так никогда и не справленных свадьбах.О спорах, о ссорах, о том, что сберечьПри нынешних нравах нельзя свои нервы…Но, впрочем, совсем не о том моя речь —Продолжу рассказ о любви своей первой.Я помню, когда мне исполнилось пять,(А детская память, как надпись на камне:Все буковки можно легко сосчитатьИ все углубленья потрогать руками)Соседи, что часто ходили к нам в домИ за руки маленьких дочек держали,Смеясь, называли меня женихомИ честное слово торжественно брали:— Мы свадьбу сыграем на весь белый свет!Готовь побогаче калым, забияка…Не ведая, шутят они или нет,На всех обещал я жениться, однако.На дочери плотника и чабана,Врача, тракториста —Запутался сам уж…А как-то спросила горянка одна,Вздыхая лукаво:— Возьмешь меня замуж?Молодку хрычовкою старой назвал,О чем и сейчас не жалею ничуть я.Но следом ее повторила словаНасмешница юная из Гиничутля.Сорвав с меня шапку, твердила она:— Женись, а не то не получишь папаху…Девица была мне совсем не нужна,Но сердце уже замирало от страхаНеведомого…Далеко-далекоЕще подрастала любовь моя где-то,Пока я носился лихим седокомНа струганной палке, не зная об этом.Цыплята мне были дороже девицИ с горки со свистом летящие сани,И куча мала, и пыхтенье, и визг,И драки — ну, в общем, по горло был занят.Еще я подарком отца дорожил —Свирелью, что вырезал он мне из ивы.Наверное, дар этот был от души,Предзнаменованием ставши счастливым…
V
Я рано полюбил стихи —Нет, не читать их с выраженьем,А сочинять их у реки,Шальной до головокруженья.Мыча у серых валуновКакой-нибудь напев старинный,Мечтал я о предмете снов,Который звался нежно Ниной.Я был тем именем сраженТо ль во втором, то ль в третьем классе,Всех наобещанных мне женЗабывши тут же, в одночасье.Учительницы русской дочьСидела на соседней парте,И было мне глядеть невмочь,Когда к ней обращались парниПостарше…Я бледнел, как мел,И закипал, как будто чайник…Но, наконец, настал пределНевыносимому отчаянью.Я написать решился ей,Хоть знал по-русски еле-еле.Но чем труднее, тем сильнейСтремился я к желанной цели.Три слова —«Я люблю тебя!» —Мне подсказал мой однокашник,С ухмылкою, пером скрипя,Их начертав на промокашке.Я русский текст переписалВ свою тетрадку аккуратно,Не ведая, что подсказалПриятель мой мне смысл обратный.Ах, то признание потомХлопот мне много причинило,Ведь помирила нас с трудомМоя учительница с Ниной.Она в Москве живет сейчас…Мы с ней, встречаясь год от года,Смеемся, вспомнив третий класс,Над злополучным переводом.Ее по-дружески обняв,Я воскрешаю время это…— Так значит, ты из-за меня,Расул, впервые стал поэтом?Я тихо отвечаю: — Да…Лукавя прошлому в угоду,Хотя далекой, как звезда,Была любовь моя в те годы.
VI
Как только приближалась ночь,Шушукаясь между собой,Меня ребята гнали прочь:— Иди-ка ты, Расул, домой.Мне был смешон их разговорОб аульчанках молодых…Еще, как буря среди гор,Незримо зрел мой страстный стих.А годы, словно облака,Бежали, тая на бегу.Жизнь от сентябрьского звонкаЛетела к майскому звонку.Но я никак не понимал,В ауле нашем отчегоВсе от Махмуда без умаИ песен пламенных его.На годекане наизустьЯ Пушкина взахлеб читал,Но романтическая грустьБыла мне все-таки чужда.Смеясь над страстью от души,Тогда не верил я вполне,Что бедный Камалил БаширЖил в нашей горской стороне.Глотал я ночи напролетРассказы длинные о том,Как краснозвездный самолетГустой туман кромсал винтом.И виделось мне, как горит,От уличных боев устав,Еще не сломленный Мадрид —Ребячьих снов моих мечта.Я громко вскрикивал во снеИ в бой бросался с головой…А эта книга о войнеМне впрямь казалась золотой.
VII
День непогожий прояснился,Настала ранняя весна.Мой жеребенок превратилсяВ породистого скакуна.Я незаметно вырос тоже,Седьмой заканчивая класс.И мой покой уже тревожилЛукавый блеск девичьих глаз.Но, как и раньше, для острасткиНосил я самодельный ножИ зло дразнил, вгоняя в краску,Помолвленную молодежь.— Где твой жених?.. —Кричал Супе я. —Гаджи, невеста твоя где?..И мне казалось, что сильнееНельзя двух любящих задеть.Но это шутки были все же,Хоть с ними и жилось легко…А первая любовь, до дрожи,Была, как прежде, далеко.
VIII
То ль оттого, что шустрым был,Хотя совсем зеленым,Но у парней аульских слылЯ лучшим почтальоном.Написанное в тишинеТайком в укромном местеБесспорно доверялось мне,Чтобы отнес невесте.Мне помнится, конверты те(А делали их сами)Были украшены вездеЦветами-вензелями.Я их носил, прижав к груди,Тропинкой неприметной.И где-нибудь на полпутиЧитал их непременно.Как будто цензор, я дрожалНад запятою каждой,Чужой любви запретный жарВдыхая не однажды.Читая о ночах без сна,О горестных страданьях,О зове — как взойдет луна —Явиться на свиданье.О пылких вздохах, море слез,О страсти необъятной…И этот клад я гордо несПрекрасным адресатам.Одна краснела, будто мак,Пунцово…А другаяОт вида тайного письмаБледнела, замирая.Но третья, статна и смела,Насмешкой огорошив,Прочь с глаз гонца любви гналаС его бесценной ношей.… А в сумерках, когда звездаПлыла по небосклону,Я из укрытья наблюдалЗа парочкой влюбленной.Не зги не видя, за кустомЯ трясся, как в припадке,Не то от холода, не тоОт поцелуев сладких.Увы, чужих…Я брел домойИ, затаив обиду,В постель бросался с головойИ спал в ней, как убитый.И снилось мне, что я гонцаК любимой посылаю,Что, как костер, от письмецаЛицо ее пылает.Что на арабском скакуне,Одной укрывшись буркой,Несемся мы, обнявшись с ней,И в дождь, и в снег, и в бурю.Ах, детство, я прощусь с тобойВ главе этой навечно.Сны сбудутся…Да и любовьТеперь уж недалече.
