Колея к ржавому солнцу

Воронин Денис

И на ум Жеке приходит одно слово.

«Подстава».

5. Все короли дрянь

Казалось, серая вязкая хмурь лилась не только из окон, но и из занавешенного простыней большого зеркала. Не зажигая света, Тим прошел в сумрачную комнату, где увидел бабушку, с потерянным видом неподвижно сидевшую на старом диване. Ее руки были сложены на груди. Тим с удивлением подумал, что бабушка, бывшая в свое время спортсменкой и комсомолкой, с гордостью носившая значок «Ударник коммунистического труда» и знавшая, что строит светлое будущее для потомков, сейчас молится. Просит защиты

и помощи у Бога, в которого никогда не верила. Тим даже испугался. Но подойдя ближе, он разглядел, что бабушка держится за левую часть груди.

Тогда он испугался по-настоящему.

– Бабушка!.. Бабуль, тебе плохо? – подскочил он к Полине Ивановне.

Бабушка улыбнулась через силу, оторвала руку от сердца и погладила внука по голове.

– Да ничего. Прихватило, сейчас отпустит.

– Давай скорую вызовем.

– Не надо. Я валидол рассосала. Пройдет… Есть будешь?

– Нет, – помотал головой Тим.

– Ну, скажешь, когда захочешь…

Поминки они не устраивали. Для кого? И на какие деньги? Бабушка просто зажарила в духовке с вечера курицу с тремя твердыми зелеными яблоками, сварила в глубокой сковороде рис. Зашел сосед Николаич, с которым бабушка на кухне, не чокаясь, выпила по рюмке водки. Вот и помянули Макса.

Тихим паучком Тим притаился в углу комнаты, усевшись прямо на крашеный деревянный пол. Исподтишка наблюдал за бабушкой, готовый в любую секунду сорваться к соседям звонить в скорую. У них самих ни городского, ни мобильного телефона не было.

– В школу завтра пойдешь? – спросила вдруг бабушка.

Тим пожал плечами. Ответ он знал, но озвучивать бабушке сразу не стал. Завтра пятница, у его класса по расписанию всего четыре урока, учителя его отсутствия, как обычно, не заметят.

– А чего туда ходить? – проговорил он. – И так таблицу умножения выучил наизусть до шестью семь тридцать пять, а дальше, так думаю, мне нипочем не одолеть, хоть до ста лет учись.

Полина Ивановна криво усмехнулась одной половиной лица. Поднялась с пронзительно вскрикнувшего пружинами дивана и вышла. Отпустило. Сейчас пойдет делать дела, расходится…

Вместо отступившей тревоги вернулась тоска, сжавшая сердце. Снова подступили слезы, казалось, досуха выплаканные на кладбище. Тим заморгал. Хорошо, хоть бабушка не видит. Опять встала перед глазами картина, как рабочие, торопясь, закидывают сырую яму тяжелой землей, а мерзлые комья стучат, разбиваясь о крышку гроба.

Тим шмыгнул носом, вскочил с пола. Снял с вешалки черно-желтый «школьный» (чтобы ходить на учебу) пуховик, купленный бабушкиной знакомой в финском секонд-хэнде – «кирпушнике». Натянул, застегнул пластиковую «молнию», нагнулся, чтобы надеть поддельные «найки», которые таскал зимой и летом, пока не порвутся. Нашел закопанную среди бабушкиных платков черную шапку крупной вязки. Прислушался к шуму посуды на кухне и громко произнес:

– Ба, я пойду на улицу, воздухом подышу.

– Куда? Я рис разогре…

Хлопнула дверь, отрезая его от бабушкиного голоса и запахов ужина. На ощупь преодолев темные сени, Тим очутился во дворе. Задрал лицо к небу, откуда все так же продолжал сыпаться дождь. Ничего страшного, не растает. Выйдя со двора, Тим негромко свистнул, но Севка не появился и даже не отозвался. Бродяжит где-то. Ну, может, так и лучше. Обойдется без попутчиков, подумает.

Тим двинулся по укатанной скользкой поселковой улице между деревянными и кирпичными

домами, отступившими от хлипких штакетников. Пару раз ему попались малознакомые люди, не обращавшие на него никакого внимания. На перекрестке, словно постовой, стоял Дядя Степа. Из раздувшегося кармана его серого форменного бушлата торчало горлышко пивной бутылки. Незамеченный полицейским, Тим было прошел у него прямо под носом, но потом передумал и вернулся к участковому.

– Здрасьте, Дядя Степа! – и осекся. – Ой!..

– Я сейчас задам тебе «дядю Степу», хулиганье! – мгновенно откликнулся участковый, протянул руку, чтобы схватить мальчишку за куртку, но потом разглядел Тима. – Это ты, что ли, Тимоха? Ну, как дела?

Тим пожал плечами. Глупый вопрос. Как у него дела? Старшего брата сегодня в землю закопали. Промолчать, пусть Дядя Степа сам догадается? Или сказать что-нибудь язвительное? Что Макс взял и воскрес. Пришел домой и сидит теперь, ужинает рисом с курицей, телевизор смотрит. Промолчал, еще обидится Дядя Степа. И перед Максом как будто неудобно. Тим на секунду зажмурился, не давая закапать слезам, и спросил:

– Дядя Степа, а кто Макса нашел?

– Да бомжи забрались в дом один… – дыхнул Дядя Степа пивным духом. – Такой большой, расселенный. Знаешь, наверное?.. Возле Часовой башни. А там брат твой лежит. Почти замерз. Они побежали, наткнулись на туристов, попросили их вызвать полицию, дождались, всё показали. Их допросили, все честь по чести, но они точно ни при чем. Ты ведь про них думаешь?

– Нет, я так, – Тим мотнул головой. – Пойду я, Дядя Степа.

– А ты куда собрался?

– Прогуляюсь немного.

– Ну, давай. И не балуй там.

– Не, не буду. До свидания.

Тим дошел до конца поселка, остановился возле бокса шиномонтажа, за которым чернели тотемные столбы из старых покрышек. Дождь здесь мешался с вонью бензина с расположенной чуть дальше заправки. Тим постоял, прикидывая, куда идти: направо, в центр города, или в противоположную сторону, к коттеджам Северного поселка. Пошел в город, потому что на самом деле направление значения не имело.

По мосту пересек замерзший залив. Слева, на небольшом острове, темнела громада Выборгского замка. Над замком высился подсвеченный прожекторами пятидесятиметровый великан башни Святого Олафа. Тим вспомнил вид с открытой площадки восьмигранного донжона на Старый город, будто разлегшийся на круглом панцире гигантской черепахи. За ним торчали изогнутые, похожие на железных морских коньков, портовые краны. А раньше… Можно было представить себя одним из стоящих на страже защитников крепости, вглядывающихся во тьму, где были раскиданы враждебные костры, возле которых отдыхали воины, наполненные решимостью завтра утром пойти на приступ.

Справа от моста, по которому шел Тим, почти неразличимые в вечернем сумраке, заползали друг на друга, как в течке, торосы. Спала засыпанная снегом марина, к которой в теплое время года швартовались местные яхтсмены. Отсюда они с Максом и его товарищем уходили в тот летний парусный поход.

Пройдя мост, Тим оказался возле памятника основателю города, шведскому маршалу Торвальду Кнутссону. Глянув на казненного впоследствии королем военачальника, Тим затолкал руки в карманы уже начавшего подмокать пуховика и зашагал в гору. Крепостная улица робко освещалась фонарями, рассеивающими свой свет в вечерней мороси. Впереди зажженным маяком горела вывеска кафе.