Колхозное строительство 7
Шрифт:
Два года как не стало его отца — Михаила Евгеньевича, одного из ближайших соратников Игоря Ивановича Сикорского. Эти две глыбы всегда были примерами для Евгения-Юджина. Оглядываясь на отца и его знаменитого друга, он сам стал авиаконструктором, и благодаря им же не смог забыть о своих русских корнях, хоть и жил в Америке с младенчества. Сикорский у Евгения Михайловича всегда ассоциировался с его любимой шуткой. Подходит он к маленькому ещё Женьке и спрашивает:
— Глядя на стрекозу, люди, ну, и я в том числе, придумали вертолёт. А что придумали люди, глядя на муху?
— Что? — Чесал затылок Глухарёв-младший.
— Мухобойку! — и заливается смехом, громко, на весь дом.
Когда Сикорский и его команда совершили дерзкий побег в Россию, многочисленная русская диаспора в США просто взорвалась. Многие не приняли решения стариков бежать к коммунистам и сыпали язвительными комментариями — в основном,
Уже через четыре дня, после гонки через половину страны на арендованных машинах и даже, в самом конце пути, на лошадях, Глухарёв перешёл мексиканскую границу в Техасе, а ещё через два заселился в номер в уютном пансионе на тихоокеанском побережье. Сиуатанехо оказался истинным уголком рая на земле: синий океан, золотой песок, сочные фрукты и множество замечательных людей, которые собрались здесь в ожидании перелёта в Россию. Его обещали очень скоро организовать безупречно вежливые и приятные господа Эм и Кей, заправлявшие здесь всеми делами. Судя по всему, они представляли Кей-Джи-Би. У этой организации была жутковатая слава, но аббревиатура Эф-Би-Ай пугала будущих реэмигрантов всё-таки больше. Мало к кому из них за последние месяцы не приходили люди оттуда, и некоторых незваные гости откровенно и беззастенчиво запугивали. Русским пытались запретить быть русскими — для большинства беглецов именно это стало последней каплей.
Кое с кем из обитателей пансиона Глухарёв — больше не Юджин, а теперь уже совершенно точно и навсегда Евгений Михайлович — был знаком и раньше. Среди прочих здесь были коллеги-авиаконструкторы Константин Захарченко и Михаил Ваттер, которые тоже принимали участие в американской космической программе. Хорошо был ему знаком и экономист Игорь Ансов, работавший в своё время в корпорации RAND над вопросами стратегии развития американской авиации. Самым молодым из всех рвущихся в Россию был математик и программист Виктор Высоцкий — он решился бросить перспективную работу в компании Bell, потому что никак не хотел отпускать в далёкое путешествие в один конец своих престарелых родителей-астрономов — Александра Николаевича и Эмму, американку из протестантской семьи квакеров. В итоге собрались ехать все втроём. Высоцкий-младший целыми днями пропадал взаперти в компании крупнейшего специалиста по антеннам Сергея Александровича Щелкунова, тоже бывшего сотрудника «Белла» — они обсуждали какую-то интересную информацию, полученную от всеобщего благодетеля Георгия Георгиевича Козьмецкого, и предвкушали плодотворную совместную работу. Что интересно, к ним время от времени присоединялись и двое патриархов — Владимир Козьмич Зворыкин и Александр Матвеевич Понятов. Чёрт его знает, что они задумали, но явно что-то поинтереснее уже давно пройденных этапов — телевизоров и магнитофонов.
Ещё из учёных дожидались «философского самолёта» знаменитый биолог и генетик Феодосий Григорьевич Добржанский, оптик Олег Борисович Померанцев — эти двое в основном обсуждали с тем же Зворыкиным новые медицинские и научные электронные приборы, и даже, кажется, успели за это время что-то этакое соединёнными усилиями изобрести. К их тусовке примкнул и известный врач-невролог Павел Иванович Яковлев, лечивший многих американских президентов. Неугомонные люди — нет бы отдохнуть, когда вокруг такая красота! Наслаждались этой красотой в основном создатель калифорнийской школы виноделия Андрей Викторович Челищев со своим старым другом князем Василием Александровичем Романовым — они ковырялись в саду и за этим делом строили планы по устроению новых виноградников и виноделен буквально везде, где в России для них достаточно тепло. За ними по пятам ходил с альбомом для зарисовок знаменитый кинохудожник, трёхкратный обладатель «Оскара» и по совместительству шурин князя, а также обладатель очень винной фамилии Александр Александрович Голицын. Этот по вечерам сидел с кинокомпозитором и продюсером Дмитрием Зиновьевичем Тёмкиным (у этого «Оскаров» было аж четыре) и актёром Фёдором Фёдоровичем Шаляпиным — всем им поступило предложение поучаствовать в создании киноэпопеи о русских авиаторах «Крылья Родины».
Евгений Михайлович Глухарёв как-то затесался вечером в их компанию. Разговор шёл о винах — понятно, богема и виноделы, о чём ещё им разговаривать.
— Василий Александрович, а ведь у вас ресторан есть — ну, был. Вы там только своё вино гостям предлагали? — играя бокалом с красным, то подставляя его лучам заходящего солнца, то убирая в тень, спросил Шаляпин у князя.
— Ну почему же. А хотите, случай расскажу? Сам стоял рядом и наблюдал. Распорядителем у меня в ресторанчике был одно время Еремей Антуков. Здоровущий мужик! Казак уральский. Так вот, как-то поговорили мы с ним, и я спустился с крыльца ресторана к авто своему. Тут к Еремею подходит торговый агент.
«Купите это замечательное вино!» — и суёт ему бутылку под нос.
«Красное вино мне не нужно», — отмахивается Антуков, благодушно так, с улыбкой в бороде.
«Ну хоть попробуйте…»
«У меня и так вина больше, чем надо!» — уже чуть менее приветливо.
«Тогда хотя бы понюхайте — прямо из бутылки», — и опять ему под нос.
«Ещё одно слово, и я спущу вас с лестницы!» — Еремей уж и закипать начал, попытался отмахнуться от бутылки, но коммивояжёр этот перехватил её другой рукой — и опять под нос:
«Но это такой замечательный купаж…»
Антуков почесал залитую разбрызгавшимся вином бороду и выполнил свою угрозу.
Агент, скатившись по ступенькам, долго лежит внизу. Кряхтит, ножками дрыгает. Я уже на помощь собрался, но обошлось.
С трудом поднявшись на ноги, субчик отряхивается и вновь взбегает вверх по лестнице, говоря:
«С красным вином теперь мне всё ясно. А что вы скажете насчёт белого?»
—Придумали! — отсмеявшись, помотал головой Андрей Челищев.
— Вот вам истинный крест. А если вам придумок надо, то пожалуйста. Захожу как-то на Бродвее в ресторан, заказал мясо и красного вина бокал. Принесли, по привычке посмотрел вино на свет. Боже святый!
— Официант! — кричу. — Вы принесли мне совершенно мутное вино!
Подошёл. Посмотрел. Говорит:
— Ви таки ошибаетесь, милейший! Вино прозрачное, аки слеза ребёнка. Скорее, это бокал грязный!
Весело с ними вечер провёл.
Многие из собравшихся здесь в ожидании рейса на Москву были людьми в прошлом военными, и оттого питали слабость к лошадям. К их удовольствию, при пансионе имелось небольшое ранчо — целыми днями там пропадал именитый коневод, гусар и спортсмен Владимир Станиславович Литтауэр. Он мечтал поскорее встретиться с другим фанатиком скаковых лошадей и знатоком иппологии маршалом Будённым. Инженеры-строители Егор Павлович Попов и Степан Прокофьевич Тимошенко вместе с архитектором Борисом Ивановичем Рябовым, одним из создателей зданий вашингтонского Капитолия и Библиотеки Конгресса, с интересом изучали лёгкие и красивые здания в колониальном испанском стиле и делали наброски — им тоже уже поступили заказы на различные сооружения в южных регионах СССР. Инициатор всей этой грандиозной суеты, нынешний руководитель Советского Казахстана Пётр Миронович Тишков, как оказалось, имел большие планы по части улучшения облика своей столицы Алма-Аты, больше знакомой эмигрантам под названием Верный.
Вечерами обитатели пансиона собирались в большой гостиной, развлекали друг друга песнями, музыкой и стихами, а иногда читали различные лекции или просто обсуждали происходящее в мире. Многие учёные, хоть и прямо или косвенно были связаны с оборонной промышленностью, твёрдо стояли за мир и разоружение, участвовали в международных антивоенных комиссиях и организациях, протестовали против ядерных испытаний и вооружённых конфликтов. Среди таких активистов был ботаник и биохимик Евгений Исаакович Раич-Рабинович, и даже сам знаменитый Георгий Богданович Кистяковский, звезда химии, один из создателей атомной бомбы в рамках Манхэттенского проекта. За пару лет до этих событий в знак протеста против войны во Вьетнаме он отошёл от дел и подал в отставку из американской Академии Наук. За предложение вернуться на родину, где плодотворно работал его родной брат, биолог Александр Богданович, Кистяковский ухватился сразу и дожидался «философского самолёта» с нетерпением.