Колизион. Купол изгнанных
Шрифт:
Взгляд почти против воли заскользил по отражениям, хотя внутренний голос настойчиво предостерегал от этого экскурса в прошлое. Но Кристина уже не могла остановиться. Ее окружали сотни мгновений ее жизни, и она смотрела на них, отчаянно ища хотя бы одно, за которое ей сейчас не было бы стыдно или из-за которого она не испытывала бы сожаления. Но нет, сотни фрагментов показывали Кристине ее саму в разные моменты, объединенные одним общим фактором: ей везде было плохо. Вот в этом она недовольна неудачным макияжем. В том – оценкой за контрольную. Тут раздражена резиновой яичницей
Кристина сжала голову руками, пытаясь спрятаться от обрушившейся на нее лавины воспоминаний. Неужели такой была вся ее жизнь? Такой была она сама? Вот к этому хочет вернуться?
Купол начал сжиматься и опускаться, отражения прошлого приближались, обступали со всех сторон. Стремились задушить.
Кристина зажмурилась, желая укрыться от собственной жизни, которая грозила ее уничтожить. Но даже сквозь закрытые глаза она видела, как купол продолжает стремительно сжиматься, превращаясь в кокон из сотен уменьшающихся отражений, который ее вот-вот окутает.
Вырвавшийся крик страха и отчаяния остался совершенно беззвучным. Кристина снова закричала – и снова не услышала ни звука.
В пронзительной тишине, полной ее немых криков, и в густой темноте, полной отражений ее прошлого, витражный купол лопнул, словно мыльный пузырь, и Кристина вдруг поняла, что смотрит прямо в круглые мозаичные очки, а в них, в каждом кусочке стекла, по-прежнему заключены осколки ее жизни. Они затягивали ее в себя, но вместо того, чтобы порадоваться возвращению в прежнюю жизнь, Кристина преисполнилась невыразимого ужаса. Она снова закричала – и снова не услышала ни звука.
А затем все пропало.
Графиня направилась было к дверям белого трейлера Сола, но замешкалась; а имеет ли она право и дальше жить в директорском трейлере, не будучи директором? Обернувшись, Графиня стала искать глазами автобус, где жила раньше вместе с воздушными гимнастками, наткнулась взглядом на Ковбоя, стоявшего неподалеку и наблюдавшего за ней с легкой насмешкой в глазах, раздраженно вздохнула, скрестила руки на груди и с вызовом бросила:
– Ну, давай рассказывай! Как, по-твоему, мы можем найти «Обскурион»? И предупреждаю, если ты потребуешь в обмен мое прощение или еще что-то…
– Прощение? А чем я тебя обидел?
– Чем?! Я слышала, как ты просил их не выпускать меня обратно!
– Кого – их? – сдержанно полюбопытствовал Ковбой.
– Я не помню, – неохотно призналась Графиня. – Я вообще мало что помню, меня будто накачали сильнейшим успокоительным, и в голове все путается. Но! – воскликнула она, предвосхищая аргумент Ковбоя. – Но твои слова я помню прекрасно! Ты хотел, чтобы я там осталась! Они отказывались, но ты настаивал! Кто они вообще такие?
– Не имеет значения, – покачал головой Ковбой. – Главное, что ты вернулась и сейчас здесь.
–
– Я вовсе не хотел от тебя избавиться. Мне просто было нужно на некоторое время… мм… вывести тебя из игры. А ты услышала только пару фраз, и без контекста они и впрямь звучат не лучшим образом.
– Ах, так это я виновата! Если бы я услышала все, то, видимо, оценила бы, почему ты так хотел, чтобы меня там заперли!
– Я вовсе не… – начал было Ковбой, но не договорил.
Графиня его перебила:
– Довольно! Хватит объяснений, тем более таких беспомощных!
– Я еще даже и не начал объяснять, ты пока не дала мне такой возможности, – с легкой улыбкой возразил Ковбой. – Но то, что ты считаешь справедливым обвинять меня, хотя имеешь на руках лишь крохи информации, – это обидно. Особенно потому, что я вовсе не пытался от тебя избавиться, так что в этом моя совесть чиста.
– Не могу даже выразить словами, как я рада, что твоя совесть чиста. И как удивлена, что она вообще у тебя есть, – процедила Графиня. – А теперь – про «Обскурион».
– Нет, подожди. Сначала определись, что ты хочешь, – получить объяснение или продолжать на меня злиться.
– Какая тебе вообще разница, злюсь я или нет?! – воскликнула Графиня. – Какое тебе дело до моих чувств?
– Да потому что ты мне нравишься! – не выдержал Ковбой. – И не делай удивленные глаза, будто это для тебя новость! Ты и раньше это понимала! Просто ты зачем-то тянула отношения с этой своей бесхребетной амебой и притворялась, что ничего не замечаешь!
– Что бы я ни понимала про твои чувства ко мне, это больше не имеет никакого значения, – тихо ответила Графиня. – Не после того, когда я узнала, кто ты на самом деле.
– То есть все дело в том, кто я. Будь я человеком, ты бы отнеслась к моим чувствами иначе, так? – медленно произнес Ковбой, а потом с вызовом спросил: – А кто я? Андроид? Пришелец? Порождение ночных кошмаров? Я такое же живое существо, как и ты!
– Такое же, ну конечно!
– Да, такое же, – с нажимом повторил Ковбой. – У меня все те же пять органов чувств. Я тоже ощущаю тепло и холод, – продолжил он, взял Графиню за руку и провел пальцем по коже, а потом положил ее ладонь себе на грудь. – Я тоже из плоти и крови, и у меня в груди бьется сердце. Я испытываю те же чувства, что и все остальные. Единственная маленькая разница между мной и другими – это то, как я появился в этом мире.
– Да уж, маленькая, – буркнула Графиня, вырвала руку и отступила на шаг назад. – Эта и тот незначительный факт, что ты живешь уже сколько? Четыре века? Или больше? – Она прочистила горло и официальным тоном продолжила: – Итак, у тебя есть информация о том, как мы можем найти «Обскурион».
– Есть, – ответил Ковбой, сдавая этот бой, и тоже отступил на шаг. – Каждый цирк оставляет след, и его можно взять.
– Хочешь сказать, нам нужно завести собаку?
– Да. Но не простую собаку, а гончую.