Коллега
Шрифт:
Полгода он отработал в гараже колонии для малолеток, потом его перевели во взрослый гараж, в смысле, в обычную колонию. Еще через три года освободили условно-досрочно. Виталий вышел на свободу и направился прямиком в автомастерскую к папе.
Ровно через год после этого он опять загремел на нары и опять по той же статье, правда, на сей раз под его молотилки попали не менты, а вполне приличные молодые люди, футбольные фанаты. Четверым из них чем-то не понравился мирно идущий по своим делам работяга, поэтому один взял да и разбил о его голову бутылку. В ответ он ударил их ровно три раза, потому что один из них сбежал.
Виталий сам вызвал «скорую», следом приехала милиция. На этот раз самый справедливый в мире суд отмерил ему «восьмерку» и отсидел он ее от звонка до звонка. Когда выходил на волю, начальник колонии со слезами на глазах и надеждой во взоре провожал его до ворот.
– Сказал, когда опять заметут, – пояснил собеседник, – то сразу к нему.
– Так тебя полюбил?
– Не то слово, – хмыкнул он. – Он на мне такие бабки поднимал, ты не поверишь.
– Это как?
– Да так, – пояснил Виталий. – Открыл самый настоящий автосервис для иномарок, мы там с напарником день и ночь горбатились.
– Забесплатно?
– Кормили.
– Послушай, – спросил я. – А там, на зоне тебя не обижали?
– Скажешь тоже, – он вопросительно посмотрел на меня, я все правильно понял и налил. – Там все обо всех знают. Один разок какой-то спортсмен начал было гнуть пальцы...
– И?
– Я взял лом и немного согнул о шею.
– Его?
– Свою, – покачал головой. – Я же не зверь какой. Тот сразу все понял и отвалил.
Он опять вернулся в автосервис, через год познакомился с хорошей женщиной, своей нынешней женой. Родилась дочка.
– Теперь понимаешь? – спросил он.
– Да, – ответил я. – Извини.
Он действительно до смерти боялся. Потерять то, что, наконец, получил от жизни. Не знаю, как бы я сам поступил на его месте. Очень может быть, что точно так же.
Стемнело, я сидел на кухне, курил и уныло хлебал остывший чай. Куцые обрывки мыслей, не задерживаясь надолго, пробегали по мозгам и исчезали. О чем я думал? Да ни о чем конкретно и обо всем сразу, трудно ответить. Только, уж больно погано было на душе.
В дверь позвонили, я неохотно оторвал задницу с табурета и, шаркая, как старый дед, ногами, отправился открывать.
– А у нас сегодня пельмени, – радостно сообщил Виталий. – Пойдем.
– Без обид, – уныло ответил я, – но сегодня лучше без меня.
– Что с тобой, сосед?
– Да так, что-то мне хреново нынче.
– Держи, – он протянул мне квадратную бутыль из темного стекла. – Хотел с тобой принять перед пельменями, да вижу, сейчас не до меня.
– Что это?
– А то сам не видишь: взятка, вернее, благодарность, – подмигнул. – Прими граммов триста, глядишь, и полегчает, – развернулся и пошел к себе.
Я вошел в комнату, включил свет и тут же уткнулся взглядом в старое фото: Красная площадь и двое посреди нее. Молодые лейтенанты, оба в парадной форме, с одинаковыми серебряными крестами на левой стороне груди, счастливые и преисполненные значимости салабоны. Девяносто, дай бог памяти, шестой год, нам с Колей только что вручили ордена Мужества, первые в нашей тогда молодой жизни боевые награды. И даже налили по бокалу кислого шампанского. Водки мы, как сейчас помню, выпили уже потом, и как следует. И тут закололо в груди от предчувствия неминуемого. Так бывает, ничего еще не случилось, а душа уже ноет.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Пролог
Действительно так больно? – задавший вопрос, снял очки и принялся старательно протирать стекла полой цветастой рубашки.
– А сами как думаете? – огрызнулся человек в койке. Скудно одетый, исключительно в короткие трусы и футболку. С перебинтованной выше колена правой ногой.
– Думаю, что люди нашей профессии должны уметь переносить боль.
– Нашей? – ехидно спросил раненый. – С каких это пор у нас с вами появилась общая профессия?
– Что вы хотите этим сказать? – задавший вопрос еле заметно поморщился.
– Вы сами все прекрасно понимаете.
Приходилось признать, что доверительная беседа двух битых жизнью оперативников не состоялась. И напрасно собеседник пленника затеял карнавал с переодеванием, перед визитом к нему сменил привычный костюм-тройку на шорты, гавайскую рубашку и мокасины на босу ногу. С тем же успехом он мог заявиться на встречу совершенно голым с торчащим из задницы бананом. Этот наглый русский или агент русских расколол его сразу же при входе и даже не счел нужным это скрыть. Хотя почему агент? Источник совершенно ясно дал понять, что в лапы здешней резидентуры ЦРУ угодил самый настоящий русский из Москвы, кадровый офицер их Главного разведывательного управления.
Крупная рыба, слишком крупная для этого захолустья, в центральной конторе даже сначала не поверили, а потом приказали его захватить, что и было сделано. Русского взяли, причем достаточно жестко. Иначе просто не получилось. Потом его перевезли на служебную квартиру в пригороде, посольский врач извлек из ноги пулю и заштопал рану.
Собеседник пленника опять снял очки, протер стекла, на сей раз чистейшим носовым платком, и снова водрузил их на длинный, несколько печальной формы нос.
– Может, все-таки поговорим? – до прилета спецсамолета оставалось целых тринадцать часов, а бюрократам из Центра, как всегда, не терпится. Он и сам не заметил, как начал костерить руководство, хотя тоже был точно таким же кабинетным, ни разу не выходившим в поле бюрократом, только мелким и провинциального разлива.
– Отчего же не поговорить, – по лицу валяющегося в койке пробежала усмешка. – Вы, как я посмотрю, лицо исключительно официальное...
– С чего вы это взяли?
– Как говорят в одном приморском городе на другом конце географии, не надо пудрить мне челку, – продолжил тот. – А потому прошу немедленно предъявить мне ваше служебное удостоверение, жетон, карточку социального страхования, справку о прививках...
– А при чем тут справка? – удивился мужчина в гавайской рубашке.
– Просто так, – нагло ответил собеседник. – Хотя, если у вас ее нет, не настаиваю, – закашлялся и охнул от боли в ноге. – Кроме того, зачитать мне мои права и выдать телефонную трубку.