Коллекционер сердец
Шрифт:
Насколько помнил Джон Шредер, его отчим Джек всегда был крупным мужчиной с бочкообразной грудью и страдал от астмы. И еще был страстным любителем выпить, весил фунтов на пятьдесят больше нормы. Когда ему было под семьдесят, он словно стал меньше ростом и похудел, пить бросил совсем, но с первого взгляда становилось ясно, что со здоровьем у него неважно: на лице с ввалившимися щеками горел лихорадочный румянец, будто он перегрелся на солнце, маленькие глазки постоянно слезились, а дыхание было хриплым, часто затрудненным, порой – еле слышным. Волосы, прежде встававшие щетиной прямо ото лба, и даже кустистые брови, казалось, заряженные статическим электричеством, приобрели желтоватый оттенок. Джек зачесывал волосы назад,
А потому Джон Шредер не слишком удивился, хотя, конечно, и был озадачен неожиданной и скоропостижной смертью отчима.
Господи Боже!… Только что старик расхаживал по берегу возле разрушенной пристани, сердито пыхтя и размахивая руками, и на чем свет стоит клял страховую компанию за то, что агенты что-то не так сделали или, напротив, ничего не сделали и теперь наверняка откажутся компенсировать ему ущерб, а в следующую секунду рвал на горле рубашку, причитая «ой, ой… ой», точно испуганный ребенок. Потом вдруг рухнул на колени и, не успел Джон подхватить его, растянулся на земле лицом вниз и лежал, извиваясь и дергаясь, на сыром песке, заваленном сломанными ветками, увядающей листвой и битым стеклом.
Джон подумал, что у отчима, должно быть, удар, приступ астмы или с сердцем стало плохо – от матери он слышал, что здоровье у Джека никудышное. И, сохраняя спокойствие, пытался придумать, что делать. Наклонился к отчиму, приподнял за плечи, затем перевернул на спину, чтобы можно было сделать искусственное дыхание рот в рот, как его учили лет двадцать назад, когда он собирался стать телохранителем. Но старик сопротивлялся, даже ударил его по лицу слабо сжатым кулаком, а потом вдруг затих и перестал двигаться. Жуткие хриплые вздохи со всхлипом прекратились, и он лежал как огромная выброшенная на берег рыба с большим белым животом, приоткрыв розовые губы, а маленькие увлажненные слезами глазки закатились.
Джон, которого отчим учил называть его отец и в течение двух последних дней обращавшийся к нему не иначе как Джек, не мог подобрать соответствующего слова, чтобы окликнуть его. Затем поднялся и побежал к машине, приложив ко рту ладони и крича: «Сюда! На помощь! Помогите! Есть здесь кто-нибудь?» Хотя прекрасно знал, что никого нет, во всяком случае – в пределах видимости или слышимости. Но выбора у него не было: пришлось оставить старика на песке и ехать в деревню Чинкуапин, находившуюся в трех милях от озера, чтобы вызвать «скорую».
Но когда Джон Шредер звонил из телефона-автомата, его отчим, Джек Шредер, был уже мертв.
Когда прибыла бригада «скорой», оживить отчима Джона Шредера было уже невозможно.
Что правда, то правда, Джон Шредер был законным приемным сыном Джека Шредера, который женился на его матери, когда мальчику было восемь. К тому времени тот уже шесть лет жил без отца. Но он так и остался пасынком этого человека, а сам Джек Шредер на протяжении тридцати лет оставался именно отчимом Джона. И ничто не могло изменить этого факта: ни потеря стариком сил и здоровья, ни значительное уменьшение агрессивности и того, что мать Джона Шредера с нервным смешком называла закидонами. Даже его смерть на озере Чинкуапин на глазах приемного сына, коим он являлся на протяжении тридцати лет, не могла этого изменить.
Джон Шредер совершенно не помнил своего родного отца, только знал, что фамилия у него не Шредер и он нисколько не похож на второго мужа матери.
До женитьбы на Лорел Джон Шредер встречался с несколькими молодыми женщинами, и каждая в интимный момент осмеливалась называть его Джеком. И всякий раз при этом Джон Шредер спокойно и терпеливо объяснял, что никакой он не Джек, что его имя Джон. Если же та или иная молодая дама забывала об этом и настойчиво продолжала называть Джеком, Джон уже более резким тоном говорил: «Постарайся запомнить, дорогая, я не Джек. В моей семье есть место лишь для одного Джека, и так зовут мужчину, который женился на моей маме после смерти отца».
Правда, ни одной из этих женщин и даже Лорел Джон никогда не говорил, что, когда был еще ребенком, совсем маленьким мальчиком, его часто называли Джеком, вернее, уменьшительным вариантом этого имени – Джеки. Но когда ему исполнилось восемь и мама вышла замуж за мужчину по имени Джек – Джек Шредер – человека, ставшего его отчимом, приемным отцом, имя это забылось. Джон никому не говорил об этом, поскольку это казалось слишком очевидным и одновременно сложным, да и вообще не имело особого значения ни для кого, кроме него самого.
Неужели старик, перепуганный насмерть, упавший сначала на колени, а затем на живот и беспомощно распростертый на мокром песке, призывал на помощь… кого? Его, своего презираемого пасынка?… И его наполненные смертной тоской и ужасом глаза норовили поймать его, Джона, взгляд?…
И чем же он, Джон Шредер, теперь взрослый независимый мужчина, давно простивший отчиму несчастливое свое детство, ответил на эту мольбу?
Вот его слова: «Да я плюнул в рожу старому ублюдку и спокойно смотрел, как он умирает».
Воспоминания о раннем детстве, особенно болезненные, не отличаются точностью, и ему всегда казалось, что мать вышла замуж вскоре после смерти отца; а потому годы спустя он вдруг с удивлением узнал, что между этими двумя событиями прошло довольно много времени. Впрочем, разве можно винить слабую женщину в том, что она вышла замуж за мужчину, которого не любила? Вышла просто потому, что была одинока или едва сводила концы с концами? Но он, разумеется, всегда винил ее, презирал за это, так никогда и не простил. И в то же время он любил мать и страшно боялся, что она бросит его. А в глубине своего детского сердца даже восьмилетним ребенком понимал, что ее можно только пожалеть, особенно если слышишь по ночам, как она рыдает в подушку и что-то тихо бормочет. То было в самые худшие времена, когда она не пила, а молилась. Он входил в комнату и видел, что волосы матери растрепаны, лицо бледное, а красные губы распухли, точно от поцелуев; Библия выпала из рук и валяется на полу, и у нее нет сил подобрать этот толстый тяжелый том.
Звали ее Мириам, она работала секретаршей в приемной риэлторской конторы «Рейберн и Шредер», в маленьком офисе на углу Мэйн-стрит. Платили ей мало, но она была благодарна за работу, любую работу, любое проявление доброты. И вот один из работодателей, крупный добродушный желтоглазый мужчина по имени Джек Шредер, начал время от времени подвозить ее с работы до дома, приглашал выпить в баре, пообедать и выпить за обедом, вез ее домой, но иногда не довозил… И в один прекрасный день они поженились. В один прекрасный день Джек Шредер, сорокалетний мужчина с бочкообразной грудью, большой головой, крупными кривыми зубами и кривоватой влажной улыбкой, с маленькими яркими глазками, которые вечно горели то ли весельем, то ли злобой, то ли тем и другим вместе, сразу не разобрать, Джек Шредер в желтом в горошек жилете жениха и соломенной шляпе с ленточкой в тон, присел на корточки и заглянул в глаза сыну своей новой жены. Потом схватил мальчика за худенькие плечи, так, чтобы тот не смел подвергнуть сомнению серьезность его слов и физическую силу, и сказал: