Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1970-е
Шрифт:
— Как вы смеете, пьяница негодный!
Опухший парень тупо вытаращился на Исайю Андреевича:
— Ты что, папаша, озверел?
— Как вы смеете мне тыкать! Вы хам! — кричал Исайя Андреевич. — Хам, а я пенсионер!
— Пойдемте, пойдемте, — тянула Исайю Андреевича дама, — не обращайте никакого внимания на хулиганов.
Исайя Андреевич с тяжелой одышкой подчинился Марье Ильиничне. Он только еще раз обернулся и гневно крикнул — не крикнул, а прошелестел:
— Вы лишились всех прав состояния!
— Ну, будет, — успокаивала Марья Ильинична, — не стоит
— Современная молодежь! — с горечью сказал Исайя Андреевич.
— Да, это конечно, в этом вы правы, — поддержала Марья Ильинична. — Молодежь теперь не та: нет теперь рыцарства. В наше, помните, время… совсем другое дело было. Другое отношение к старикам. А уж к женщине, к даме… И ларьков этих скверных не было — кто их только придумал? — и пьяный на улице в те времена уж такая редкость: мальчишки за таким бегали толпой, дразнились. Вы помните? Да и вообще жизнь была, — сказала старушка. — Музыка играла, много военных — разве сравнишь? Да.
— Теперь не тот народ, — сказал Исайя Андреевич, — коренных-то ленинградцев ведь и не осталось почти: понаехали разные из Пскова.
— Слава богу, — сказала старушка, — не нам с ними жить. Как посмотрю, так, знаете ли, радуюсь, что у меня ни детей, ни внуков нет.
Исайя Андреевич живенько намотал это себе на ус.
— Что ж не обзавелись, простите за любопытство? — спросил Исайя Андреевич.
— Да мне как-то не к лицу, — возразила старушка, — я ведь девица.
— Так вы, значит, все-таки не вышли замуж? — встрепенулся Исайя Андреевич.
Старушка странно посмотрела на Исайю Андреевича и ответила:
— Нет, не вышла.
— Отчего же? — спросил Исайя Андреевич. — Вам ли с вашей внешностью было в девушках оставаться?
Старушка еще страннее посмотрела на Исайю Андреевича и сказала:
— Стоит ли об этом?
— Ах, стоит, стоит! — воскликнул Исайя Андреевич.
— Да что же так сразу? Неудобно.
— Да почему же неудобно? — настаивал Исайя Андреевич. — Дело известное, к тому же давнее, прошлое. Поверьте, я не злоупотреблю: мне ли злоупотребить! Ведь и сам, можно сказать, трагедию пережил.
— Пережили? — спросила Марья Ильинична.
— Пережил, — заверил Исайя Андреевич.
— Ну что ж, — немножко жеманясь, сказала Марья Ильинична, — раз уж вы так настаиваете… И потом, действительно, дело прошедшее… Было, было! — сказала старушка. — Была молодость; был у меня кавалер. Молодой, блестящий. Да, видно, не судьба была с ним соединиться.
Исайя Андреевич затаил дыхание. Подумал: не он ли это, молодой и блестящий.
— Кто же это? — робко спросил Исайя Андреевич.
— Был юнкер, — вздохнула старушка, — был молодой, блестящий: пробор по ниточке, шпоры, золотой зуб, — знаете, как это выглядит? — Марья Ильинична топнула несоразмерной ступней так, что мелкие брызги полетели. — Было! — сказала Марья Ильинична. — Ухаживал за мной, букеты подносил, предложение руки и сердца делал.
Исайя Андреевич, пока старушка вспоминала, свое изумление мог выразить только беспорядочными жестами, а
— Как «юнкер»? — растерялся Исайя Андреевич: никак не ожидал он такого после вчерашнего.
— Юнкер, — сказала старушка. — Э-э-э! — сердито сказала она. — Что вы все, действительно? Вы все думаете: юнкера только и знали, что революции подавлять. Будто у них другого дела не было! Не-е-ет, юнкера тоже разные бывали. Некоторые за отечество проливали кровь. То в революцию уж другие были юнкера, а мой жених еще до революции погиб, так до светлого будущего и не дожил. — Старушка горестно вздохнула.
Исайя Андреевич все никак опомниться не мог.
— Юнкер, вы говорите? А как же…
— Так, — сказала старушка. — В шестнадцатом году окончил школу и был произведен в офицеры. В прапорщики, — с гордостью сказала старушка. — Мне так это нравилось! — Старушка покачала головой. — Такой молодой! Такой блестящий! — Старушка вздохнула. — Отправился на фронт, — сказала она, — во Францию, в экспедиционный корпус. Там он и лежит.
— И из-за этого вы… — Исайя Андреевич решил оставить пока этот вопрос.
— Можно сказать, что из-за этого, — сказала старушка. — Ну, вообще-то и после были женихи. У кого-кого, а у меня… Вот, например, один гимназист. — Исайя Андреевич поймал кокетливый взгляд и весь запылал. — Да, — продолжала старушка, — гимназист. Что вы на меня так смотрите? Я ведь тоже гимназисткой была: единственная в семье, — не без гордости сказала старушка. — Так этот гимназист, — старушка сверкнула очками, — с пятнадцати лет за мной ухаживал. Пять лет! Да я все не шла за него: так верна была убитому офицеру. — Она еще раз вздохнула. — Потом уж и об этом пришлось пожалеть.
У Исайи Андреевича заслезились глаза. Он остановился, вытащил из кармана носовой платок, развернул и долго сморкался.
— Прошу прощения, — сказал Исайя Андреевич. — Я не знал. Ничего этого всего не знал.
— Да что там! Это «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой», — сказала старушка. — Я уже и переживать забыла. Уже и жалеть перестала: век прожила — и слава богу.
— Нет, вы не думайте так! — горячо возразил Исайя Андреевич. — Не думайте так: ведь судьба… она порой такие шутки шутит. Знаете, не надо сдаваться, — убеждал Исайя Андреевич. — Мы с вами еще поборемся. Вдруг и для нас с вами еще не все потеряно. Может быть, и нам с вами на закате наших дней еще засветит солнышко.
Старушка искоса, минуя очки и даже с некоторым опасением посмотрела на Исайю Андреевича: видимо, темперамент его речи смутил, а может быть, и напугал ее.
— Ну, я, пожалуй, дальше одна, — сказала она, останавливаясь на одном из пяти углов, — я одна… Я поторопилась. Мне к сестре, вы не провожайте меня, — торопливо говорила Марья Ильинична. — Прощайте, всего вам доброго.
— Да-да, прощайте, — со слезами на глазах сказал Исайя Андреевич. — Прощайте. Всего самого лучшего вам!
Старушка насколько могла быстро повернулась и засеменила по Разъезжей, а Исайя Андреевич, приподнявшись на цыпочки, еще крикнул ей вслед: