Коллонтай. Валькирия и блудница революции
Шрифт:
Теперь по российским законам Владимир мог вступить в повторный брак и жениться на любимой женщине, учительнице Марии Ипатьевне Скосаревской, с которой давно жил и которая любила их с Шурой сына Мишу. А вот его бывшая супруга как официальная виновница развода в новый законный брак в Русской православной церкви вступить не могла. Но официальный брак ее никогда не волновал. "В парижском кафе при обсуждении положения в России, — написала позднее Александра в своем дневнике, — мы нашли гораздо больше общего языка, чем в годы нашего молодого, счастливого, по существу, брака".
Из Парижа она сообщила Мише: "Мимулек, папочка тебе расскажет,
Теперь Коллонтай официально развелась с мужем. Она писала Зое, что безмерно счастлива с новым другом: "Зоечка, родная, любимая моя, — писала Александра в Петербург своей лучшей подруге из Берлина, — я очень, я безмерно счастлива! Если бы ты только знала, какой замечательный человек стал моим другом! Только теперь я по-настоящему почувствовала себя женщиной. <.. > Но главное — это то, что он рабочий. Грамотный пролетарий. Теперь, живя с рабочим, а не с буржуазным интеллигентом, хотя и самых прогрессивных, истинно социал-демократических взглядов, я лучше узнаю и понимаю жизнь, нужды, проблемы рабочих. Он открыл мне на многое глаза, он сделал меня другой. <…>".
Чувствуется, что к Зое Шура была неравнодушна как к женщине.
А вот что Зоя написала в ответ: "Дорогая моя деточка, женщина милая, Шурик мой тоненький, ненаглядный. Восхитительная, единственная! Если бы ты знала, как моя душа полна нежностью к тебе!..
Не могу понять, откуда вдруг у тебя столько самоуничижения и непонимания, что же на самом деле ты собой представляешь. Придется мне это тебе объяснить. Ты, Шура, — Александра Коллонтай, а это уже не просто имя и фамилия, это целое понятие, это большое явление <…> ты сама по себе, со СВОИМ лицом.
И вот это-то и есть твоя сила, твое преимущество, в том твоя победа, что ты осталась и всегда остаешься собою. <…> Разве ты могла бы иметь всю силу обаяния и свою увлекательность для всех, если бы ты была тоже, до дна, как они? Не тебе открывают глаза, а ты открываешь глаза людям, позволяя им увидеть себя в полный рост. <…> Милая, сходи в театр, быть может, тебе нужно какое-нибудь впечатление или переживание красоты? <…> Целую горячо, горячо родную, любимую. Шлю тебе всю мою нежность".
Маслов продолжал писать Шуре письма, полные любви и готовности все простить, обо всем забыть и "вернуться к исходным позициям". Он надеялся на чудо, которого не произошло. Много лет спустя она написала в дневнике, что, читая эти письма, "страдала за него задним числом. Страдала и переживала <…> мой, уже внутренний, отрыв от него. Ведь я глубоко любила П.П. Но я настрадалась с ним. И я бежала не от него, а от страданий, которые он причинял <…>. И, когда чаша переполнилась, я схватилась за новые переживания и за веселого, смеющегося А.Г.". Петя приехал в Берлин, но эта встреча лишь оформила происшедший разрыв.
Тут лидер шведских левых социал-демократов Цет Хеглунд пригласил Александру принять участие в первомайских торжествах. Плохо было только то, что лекции шведской аудитории пришлось слушать в переводе. Шведского языка на таком уровне, чтобы произносить речь, Коллонтай тогда еще не знала. "Ничего не получается, — вспоминала она. — Не могу зажечь. Если бы говорила по-шведски, зажгла бы обязательно. А так не выходит…" И принялась за серьезные занятия шведским языком.
Через несколько лет и Шляпников стал ее раздражать и получил отставку. Мужчина, который при всей непритязательности все-таки требовал минимального ухода и внимания, был обузой. Он мешал ей работать, писать статьи и тезисы лекций. Имение давало все меньше денег. Правда, до этого по ее меркам было еще далеко.
После отъезда мужа Александра отправилась в Берлин. "С тобой хоть на край света", — воскликнул Шляпников, услышав о ее решении. "Но только на такой край, где у нас есть общее дело, где мы сможем бороться за интересы рабочих".
Секс Александре Михайловне уже приелся. Она признавалась: "…Меня прямо пугает мысль о физической близости. Старость, что ли? Но мне просто тяжела эта обязанность жены. Я так радуюсь своей постели, одиночеству, покою… Если бы он мог жить тут как товарищ!.. Но не супружество! Это тяжело". Чтобы избавиться от назойливого Шляпникова, Александра решила поехать с сыном Мишей в Америку.
Шляпников предложил отправиться "всей семьей". Коллонтай его одернула: "Я хочу побыть с сыном, я так давно его не видела". Но Шляпников не отступал, купил билет на тот же рейс, но Коллонтай поменяла свои билеты на более ранний. "Так надо. Когда-нибудь ты поймешь мои материнские чувства. Если хочешь, приезжай. Но потом" — такую записку она написала Шляпникову перед отъездом.
Ранней весной 1913 года Коллонтай и Шляпников на несколько дней поселились вместе в цюрихском отеле Habis Royal. Александр работал над статьей о профсоюзном движении, Шура готовилась к лекциям на любимую тему — о том, как положение матери и жены мешает женщине целиком отдать себя борьбе за победу пролетариата. Долго быть вместе Коллонтай не удавалось ни с одним из мужей или любовником. Партийные дела заставляли много путешествовать по Европе.
Весной 1913 года она писала из Цюриха сыну: "Мой дорогой Хохленыш! Часто думаю о тебе, а писать совсем некогда… Хохлинька! Отчего это в письмах никогда не можешь говорить тепло и хорошо? И хочется с тобою поговорить просто, а как-то пишешь все не о том! Ведь я тебя очень люблю, мой Хохленыш! Очень!!! Успех у меня всюду большой. Ну, целую мордочку моего Хохлиньки!"
15 июня 1913 года Шляпников писал ей из Лондона: "Я не хотел <…> расставаться с гобой потому, что еще очень люблю тебя, и потому, что хочу сохранить в тебе друга. Я не хочу убивать в себе ото красивое чувство и не могу видеть и чувствовать, что ты убиваешь теперь эту любовь ко мне только в угоду предвзятой идее "на условии соединить любовь и дело". Какой же ложью звучат теперь эти слова и что должен думать я! О, какой цинизм! <…> Любящий тебя Санька".
После его отъезда в Париж в Лондон прибыла Коллонтай — писать книгу о проблемах материнства и детства. Для этого надо было поработать в библиотеке Британского музея.
Новый либеральный русский еженедельник "Голос современника", в котором Шадурская начала работать, отправил ее своим специальным корреспондентом в Европу. Но из Брюсселя, где была ее первая остановка, Зоя уже не вернулась.
Германское издательство решило издать на немецком нашумевшую книгу Коллонтай "По рабочей Европе", и тяготевшая к социал-демократам писательница Э. Федери согласилась вместе с автором работать над переводом. Квартирка, которую Коллонтай сняла в Берлине, позволяла ей поселиться вместе с Зоей.