Коло Жизни. Бесперечь. Том второй
Шрифт:
Спустя еще пару минут Трясца-не-всипуха резко дернула на себя руки, вырывая из впадины, собственные перста и заключенное в них глазное яблоко девушки с частью повислого и покачивающегося зрительного нерва, тонких сосудов и мышц. Немедля переместив вынутое в округлую мису, поднесенную Огнеястрой. Между тем продолжая освещать дымчато-серым столбом саму глазницу, в каковой точно забурлила пузырями алая юшка.
Лидиха наново выпустила из своего глаза теперь только дымчатый столб с голубыми пульсирующими лучами внутри. Столбы света на малость перемешались в глазнице Есиславы и с тем остудили кровавые пузыри. И тогда Трясца-не-всипуха взяла из иной кубической мисы, с плотными металлическими стенками, подаваемой Огнеястрой, здоровое глазное яблоко, мягко-перекатывающееся в ее тонких перстах. Бесица-трясавица вложила глазное яблоко во впадину девочки, также глубоко вогнав туда свои плоские перста. И немедля Лидиха потушила свой глаз, впитав в его недра допрежь истончаемый столб света. А спустя полминуты Трясца-не-всипуха рывком выудила перста из недр глазницы, и, погасив собственное око, отступила от люльки, высвобождая там место Огнеястре, уже освободившей руки от мис.
Тем временем Лидиха вновь выбросила из своего глаза столб, только теперь дым его был не густым, а разрозненным, и сияние слегка желтоватым. Направленный на пересаженный орган столб своим сиянием не только вернул прежний цвет, коже лица девушки, сняв голубизну, красноватые вкрапления, но и придал движение самому глазу. Посему в нем резко расширился, а потом сызнова сжался черный зрачок, и тугая капля слезы неспешно вытекла и застыла в уголке вернувших себе исходный вид век. Лидиха осторожно отпустила веки, бережно свела их меж собой. Огнеястра тот же миг проложила тонкую нитевидную полоску на верхнюю часть века, прямо по рубежу волосков. Склеив той полоской не только веки, но и плотно притулив ресницы к коже так, чтобы глаз было поколь неможным открывать.
Трясца-не-всипуха вернувшая своим перстам положенный вид, с небольшими бугорками в навершие без ногтей, легохонько наклонившись, обхватила торчащий небольшой рычаг, пристроенный на коричневой столбообразной подставке, и, надавив, потянула его вниз. Кресло-люлька срыву дернувшись, попервому подалось малость вверх, а посем опрокинувши ослон, сотряслось. Но лишь затем, чтобы живописать под лежащей недвижно Есиславой ровную поверхность кушетки, без каких-либо признаков вязкости.
– Эвонто… ня дужа гэта цыните, – вставила в тишину правящую в помещение Дрема, все то время стоявшая хоть и с бочка Лидихи, однако, дюже пронзительно наблюдающая за лицом девушки. – Веремя, аки гутарится.
Бесицы-трясавицы синхронно закивали. И днесь Огнеястра легким движением своих перст, где явственно просматривались выдвинувшиеся вперед, словно из самих небольших бугорков, остро заточенные смаглые ногти, похожие на лезвия ножа, разрезала материю на сакхи Еси, начиная от груди до подола. Раскрыв получившиеся бортики материи в сторону, бесица-трясавица оголила уже явственно обозначившийся выпирающий живот девушки. Огнеястра подняла вверх правую руку, согнув два крайних пальца, и из макушки среднего немедля вытянулся ноготь, свернувшийся в долгую, узкую трубочку. Око бесицы-трясавицы направленное на живот юницы, выпулило из себя ярко-белый дымчатый луч света и вдарившись о молочную кожу принялось неспешно двигаться вправо-влево… вниз-вверх по телу. Луч вмале остановился в районе пупка Есиньки, и Огнеястра энергично вогнала трубку-ноготь в глубины плоти.
Глава двадцать шестая
Перший встревожено глядел на замерших пред ним Огнеястру и Трясцу-не-всипуху. Бог явно желал их прощупать и единожды страшился того, откладывая на потом все, что вскоре эти создания должны были ему открыть… и тем самым либо обрадовать, либо расстроить. Наконец, старший Димург оперся спиной об высокий ослон облачного кресла, и, сложив свои сухопарые руки на облокотницы, задумчиво оглядел саму залу маковку, пыхнущие на глазах в своде растущие толь от воды, толь от его беспокойства блекло-желтые облака, освещающие помещение. Также степенно он прошелся взором по лицу не менее встревоженного Небо, сидящего в кресле напротив, и прохаживающегося позадь него Стыня.
– Итак, – протянул Перший все еще не сводя глаз с сына, об ухудшении состояние которого ему ноне доложил не только Мерик, но и видевшая Бога Трясца-не-всипуха, посчитавшая сие плохим признаком. – Значит, вмешательство прошло успешно, и девочка вмале будет видеть, как и положено?
– Да, Господь Перший, – торопливо скрипнула Трясца-не-всипуха и порывисто закивала, тем словно оправдывая свое величание как трясухи. – Вмале… Коли считать по земным меркам, в двух-трех оборотах Земли вкруг своей оси с циклом в звездные сутки, госпожа будет видеть и вторым глазом.
– Хорошо, – торопливо перебил бесицу-трясавицу Перший. – Говори короче и проще… Не нужно этих лишний твоих любомудрий, они меня утомляют. – Голос Бога внезапно понизился, словно дальше он и не желал более выспрашивать, и слышать, будто итак понимая, что надежды его не оправдались. – Теперь ты Огнеястра… Хочу знать о состоянии девочки, и как ты понимаешь о ее сроке жизни. Надеюсь вы с Отекной просчитали развитие кодов.
Огнеястра склонила голову еще ниже, однако не ответила. Не то, чтобы она боялась Бога, просто выправляла свою речь в связи с выданными им Трясце-не-всипухе рекомендациями. Стынь немедля остановившийся, лишь старший Димург вопросил бесицу-трясавицу, сердито зыркнув в ее спину, довольно нервно дыхнул:
– Что ты все время тянешь Огнеястра. Все из тебя и Отекной надо выуживать.
– Успокойся, малецык, – вмешался в разгоряченную молвь младшего Димурга Небо и лоб его озабоченно располосовала глубокая морщина. – Не допустимо так тревожиться, что, ты, в самом деле. Ведь знаешь как для тебя это вредно… Давеча только вышел из дольней комнаты, и вот наново… Наново начал волнение. Перший, – обратился к брату Рас не скрывая беспокойства и одновременно вины в голосе, точно что-то намедни учудил. – Прошу повели Стыню сесть… Во-первых, это его волнение закончится тем же, чем закончилось на хуруле, а во-вторых у меня голова идет волной от его перемещения позадь меня.
– Малецык, – властно произнес Перший, указывая взором на пустое кресло слева.
– Прости, Небо, – спешно отозвался Стынь и подойдя к его креслу облокотился о грядушку ослона, с любовью глянув на сидящего в нем старшего Раса. Ноне также как и все иные Боги позабывшего венец и обряженного в белое сакхи, очень мятое. – Прости, и за то, что случилось на хуруле, и за то, что сейчас тревожусь… Иноредь с тем плохо справляюсь.
Небо медленно отклонился от ослона кресла, и с не меньшей тревогой и теплотой во взоре оглядев младшего Димурга, дюже нежно молвил:
– Не нужно просить прощение… Это не твоя вина, моя драгость. Это последствия тяжелого надлома, каковой ты пережил, мой милый, дорогой малецык. И я уверен, ты еще очень слаб. Тебе нужна поддержка, забота и особая бережливость спокойствия. Посему не тревожься, коли нет сил выслушать вести о девочке, уйди… Отец, погодя все тебе обстоятельно обскажет, но так волноваться нельзя.
Рас протянул руку и ласково провел перстами по лежащей на грядушке тыльной стороне пясти молодого Бога, стараясь своей любовью снять с него волнение. Стынь немедля склонился к руке Небо и не менее нежно прикоснулся к его пальцам губами. А Огнеястра, по-видимому, отрегулировав свою речь, резво тряхнув головой, дюже бодренько затараторила: