Шрифт:
Дмитрий Иванович Салака, невзирая на свой молодой возраст, а было ему тридцать пять лет, смотрел на окружающую его действительность с сильным разочарованием. Конечно, все познается в сравнении, у каждого есть взлеты и падения. Некоторые скажут, что пройденный Дмитрием Ивановичем жизненный путь это цветочки, но сам он так не считал. Хотя, когда Салаке исполнилось двадцать три года, ему в наследство от двоюродной тетки досталась двухкомнатная квартира. Стремящиеся к самостоятельной жизни, но в силу «пустых карманов» вынужденные жить с родителями сверстники Дмитрия в тайне завидовали ему. В момент вступления в наследство Салака сам себе завидовал.
– Сейчас подзаработаю деньжат, – делился Дмитрий своими планами двенадцать лет назад с приятелем Колькой Рыжим, – и первым делом сделаю ремонт в квартире. Там все надо менять: обои, линолеум, мебель. Заходишь в квартиру и прямо с порога понимаешь, что попал в семидесятые. В худшем смысле этого слова. У меня на кухне вместо кафельной плитки стены до половины выкрашены синей краской. Жуть! Я все переделаю! Вообще, по-хорошему, надо бы начать с перепланировки, – глаза Салаки горели азартом, воображение молодого организма на краски не скупилось и широкими масками рисовало жирные перспективы будущего. – Снесу перегородку между комнатами. Как думаешь? На мой взгляд, там не хватает простора, как-то все давит. Понимаешь? – обратился он с очередным вопросом к сокурснику, рот которого был набит пломбиром.
– Еще как понимаю! На твоем месте я поступил бы точно так же, – выразил свою мысль кивком головы жующий собеседник и тут же пожал плечами, что на языке жеста означало: – Но где взять на ремонт монеты?
– Я уже смотался в строительный магазин, приценился. Цены кусаются, – ответил на многозначительный кивок Кольки Салака. – Но это ничего. Были бы стены, а обои наклеим!
– Само собой, – продолжал одобрять планы друга Николай, не отрываясь от поглощения сладкого. – Само собой, – он стряхнул крошки вафельного рожка с рубашки и подмигнул приятелю. – Были бы стены.
– Я написал пьесу. У меня на нее большие надежды, – признался Дмитрий. – По-моему, стоящая вещь получилась. Я закончил ее три месяца назад, положил в стол и постарался о ней на время забыть. Через три месяца снова прочел ее и не разочаровался. Завтра займусь продвижением своего творения. Хорошая пьеса всем нужна! Как думаешь?
– Само собой!
– У меня масса идей, которые можно толкнуть за приличные деньги.
– Круто!
– Я решил, не буду ждать, пока появятся финансы. Сегодня же обдеру старые обои и начну новую жизнь среди голых стен. Я чувствую в себе силы! Задуманное будет реализовано. Под лежачий камень…
– …вода не течет, – продолжил мысль начинающего драматурга Колька Рыжий. – Само собой! – скомкав обертку мороженого и прицельно запустив ее в урну, он продекларировал стихи любимого поэта:
– Чувства в кулак, волю в узду!
Рабочий, работай!
Не охай!
Не ахай!
Выполнил план – посылай всех в п*ду!
А не выполнил —
Сам иди на*й! 1
Молодой человек вытер липкие руки о свои штаны и дружески хлопнул друга по плечу.
1
«Силу в кулак, волю в узду», В. Маяковский;
– Дерзай, Димон! Я в тебя верю! Ты произведешь культурную революцию! Ты Маяковский нашего времени! Твой талант заставит режиссеров рыдать! В театре и по телику нечего смотреть. Если хочешь знать мое мнение, искусство выродилось! – Николай частенько обращался к творчеству любимого поэта, когда эмоции зашкаливали и требовали выхода. Сейчас был тот самый момент.
– Уважаемые товарищи потомки! – обратился он к молодым симпатичным незнакомкам:
– Роясь
в сегодняшнем
окаменевшем дерьме,
наших дней изучая потемки,
вы,
возможно,
спросите и обо мне. 2
Девчонки захихикали и прошли мимо, оборачиваясь и посматривая на Николая, они что-то живо обсуждали между собой. Рыжий проводил их взглядом и продолжил тему разговора:
– Салака, ты увековечишь свое имя! Потомки скажут тебе спасибо! У тебя водка дома имеется?
– Имеется!
2
«Во весь голос», В. Маяковский.
– Пойдем, обдерем обои и выпьем за твой успех, – предложил Николай.
С момента этого разговора много воды утекло, Димон разменял четвертый десяток. Проснувшись на старом, оставшемся от покойной тетки диване и, посмотрев на голые стены, он подумал о том, что в этом мире места для него нет. Его творчество никому не нужно и потомки о нем никогда не вспомнят, потому что Салака в
их сознании – это не гениальный драматург, а просто рыба. Дмитрий Иванович встал с постели и отправился на кухню. В холодильнике было пусто, в подвесном шкафу валялась рваная коробка из-под сухого завтрака «Несквик».
– Пора звонить Рыжему, – подумал он и набрал номер телефона приятеля. – Здорово, – поприветствовал Николая Димон. – Как дела? Что делаешь?
Рыжий ответил, как частенько бывало, словами Маяковского, но без задора и оптимизма в голосе:
Конец ознакомительного фрагмента.