Колодцы ада
Шрифт:
— Я понимаю, — сказала Рета. — Я даже звонила в библиотеку и заставила их поискать, кто их взял. Но архив не простирается до 1925 года. Они списали отчет Остина как украденный.
Я допил виски.
— Я думаю, сейчас это все, что есть. Пока, конечно, не получили отчета о вскрытии и не слазили в колодец. Как насчет пообедать?
— А ты не пойдешь спать?
— Не-а. У меня плохие сны. И не люблю спать один, я уже говорил. Как насчет «Айрон Кети» в час?
— Хорошо, — согласилась Рета. — Только не давай мне слишком много вина.
— Конечно,
— А я об этом и не думала, — парировала Рета. — Просто мне сложно работать под парами алкоголя.
— Доверься мне, ученый ты человек, — сказал я. — Увидимся позже.
«Айрон Кети» — это ресторан в колониальном стиле, расположенный в элегантном белом здании в нескольких милях к северу от Нью-Милфорда. Это такое место, где часами можно обедать в окружении престарелых матрон из Коннектикута, которые носят эластичные чулки и белые волосы которых уже редеют. В это время туда— сюда носят тарелки с аккуратно разложенными и хорошо приготовленными салатами, авокадо, и вообще царит спокойная аристократическая атмосфера.
Рета и я сидели за столиком у окна, потягивая белое вино, и смотрели на багряные склоны осеннего сада.
Рета была привлекательна как никогда. В сером свете осеннего неба ее карие глаза стали полупрозрачными, а почти белые волосы сияли мягко и притягательно.
Я сказал:
— Не могу себе представить, как ты встречаешься с Поросенком Пэкером.
— Ты ревнуешь?
— А что, нельзя?
— Ну, — сказала она, мягко улыбнувшись, — ревность — это самое разрушительное чувство. Оно разрушает и того, кто ревнует, и того, кого ревнуют.
— Я не сгораю от ревности, — сказал я, глядя на нее сквозь край бокала, — просто немножко ревную. И удивлен. Я не понимаю, чего не в состоянии дать я, что может дать этот болван. Не говоря, конечно, о пятидесяти фунтах выпирающих отовсюду мышц.
Она опять улыбнулась и отвела глаза.
— Может, меня привлекают выпирающие мышцы, — сказала она. — В конце концов, привлекает же многих мужчин выпирающая ткань на груди.
— А что такого есть в выпирающей на груди ткани? — поинтересовался я и, наверное, несколько громче, чем следовало. Старая леди в фиолетовой шляпе повернулась и уставилась на меня сквозь пенсне. Я одарил ее успокаивающей улыбкой и прошипел:
— Пэкер — жуткий болван и в придачу совершенно необразованный. Он говорит фразами из мыльных опер: восклицательный знак после каждого предложения.
Рета пожала плечами.
— По крайней мере, он неопасный.
— Неопасный? Что это означает?
Подошла официантка с порцией бифштекса для меня и запеченной рыбой для Реты. Я бы в такой момент не смог есть рыбу, но, похоже, ученые менее щепетильны, чем обычные люди. Посыпав рис перцем, я откусил кусочек бифштекса с помидором, все еще ожидая ответа Реты.
— Понимаешь, — сказала
— А я опасен, так?
Она кивнула.
— Для меня, наверное, да.
— А что во мне такого опасного? Я самый мирный человек во вселенной.
Она выдавила лимон на рыбу и начала есть.
— Я думаю, ты привлекателен, — сказала она, не поднимая головы. — Но еще мне кажется, что ты зациклен исключительно на своей жизни. Ты занят собой и легко мог бы ранить кого-нибудь вроде меня, ранить сильно, даже не осознав, что ты сделал это.
Я не отвечал долгое время, пережевывая бифштекс. Затем я отпил еще немного вина и тихо сказал:
— Тебя я бы не обидел ни за что на свете.
— Ты можешь не хотеть этого, но все равно выйдет так. Я знаю твой тип мужчины. Ты как будто не воспринимаешь ничего серьезно. Сначала все хорошо — каждая девушка любит посмеяться. Но приходит время, когда ей хочется быть уверенной, что, относясь к жизни несерьезно, ты хотя бы ее воспринимаешь всерьез. Чувствуешь, куда я клоню?
Я перегнулся через край стола и положил свою руку на ее.
— Я могу серьезно к тебе относиться, — сказал я просто. — Какие доказательства тебе нужны?
— Не знаю. А какие у тебя есть?
Старая леди в фиолетовой шляпе явно подслушивала наш разговор с растущим интересом. Я выпрямился на стуле и холодно уставился на нее. Она наклонилась над тарелкой и принялась с преувеличенным энтузиазмом ковыряться в ней вилкой.
— Заканчивай обед, — сказал я Рете. — И поехали домой. У меня горит огонь, и в морозилке лежит бутылка «Шабли». Единственно, чего я не сделал, — не убрал постель.
Она долго смотрела на меня. Серые тучи немного рассеялись, и в помещении стало светлее; солнце пробивалось через сухие листья на березах. От нее пахло духами «Гуччи», и она выглядела так тепло и восхитительно, что мне захотелось перегнуться через стол и поцеловать ее прямо здесь.
— У тебя встреча с Дэном в половине третьего, — сказала она.
— Ну, и?.. Я успеваю. Это вверх по дороге, тут близко.
Она облизала губы кончиком языка.
— Мне нужно вернуться в лабораторию и закончить анализы. Дэн с меня шкуру спустит, если я не сделаю этого.
— Я улажу это с Дэном, — сказал я. — Это важнее, чем анализы воды.
Она положила вилку.
— Ты разве не устал? — поинтересовалась она.
— Ты пытаешься отговорить себя от этого?
— Нет, — сказала она. — Я так не думаю.
— Тогда, — сказал я ей, — заканчивай обед и поехали.
Мы почти не разговаривали, доедая рыбу и бифштекс и допивая вино. Мы смотрели друг другу в глаза, все взвешивая, подсчитывая, проверяя. Потом, закончив обед, мы пошли к выходу, и я заплатил, забрал спички и сунул в рот конфету-холодок. Выйдя из ресторана, мы пошли к машине, как два любовника во французском фильме, проверяя силу ветра и свои чувства.