Колодец старого волхва
Шрифт:
Из-за оконечности лощины показался первый всадник. Наткнувшись взглядом на вооруженный русский отряд, он тут же повернул коня и снова скрылся. Явор ждал. Три повозки мешали хазарам ехать по лощине, убежать с товаром они тоже не могли, так что деваться им было некуда.
Вскоре после первого показалось еще три всадника. Выехав из-за деревьев, они придержали коней, разглядывая Явора и его гридей, поджидая своих отставших. Спорыш не ошибся — это были хазары. Все на Киевщине знали эти скуластые смуглые лица, округлые, как спелые тыквы, безбородые, с редкими черными усами. У всех троих головы были обриты, а с затылка свешивался клок волос, у одного заплетенный в косу. Этот хазарский обычай когда-то был перенят частью Святославовой
Хазары тоже были встревожены нежданной встречей — все трое держали луки, колчаны на правом бедре у них были открыты.
Явор ждал, обеими руками взяв поводья, показывая, что не держится за оружие. Кто бы это ни был, Явор не собирался завязывать ненужную схватку. А из-за деревьев лощины выскакивали все новые и новые всадники, их уже набралось полтора, два десятка, выехали со скрипом три крытые повозки на огромных деревянных колесах. Перед повозками скакал на хорошем коне человек, в котором Явор определил хозяина. Купцу было лет сорок с лишним, его круглое толстое лицо блестело от жира и пота, как начищенное медное блюдо, а желтый халат с зеленой полосой вдоль полы придавал ему полное сходство с тыквой. Явор разглядел крупный нос, толстые губы с жидкими черными усами — то ли хазарин, то ли хазарский иудей.
Махнув рукой своим людям, чтобы они оставались на месте, купец направил коня к Явору, тоже отличив в нем старшего. Солнце смотрело ему прямо в лицо, и от этого хазарин еще больше щурил свои узкие глаза без ресниц, — странно, как он вообще умудрялся что-то видеть. Приблизившись шага на три, хазарин поклонился, не сходя с коня.
— Пусть бог всемогущий даст тебе здоровья и удачи во всех твоих делах! — по-русски заговорил хазарин, и слова легко слетали с его языка — видно, он торговал в русской земле много лет.
— Помогай твой бог и тебе, человече! — ответил Явор. — Откуда? Кто такой?
— Мое имя — Соломон, я торговал в Киеве и Любече, а теперь путь мой лежит к морю Черному, — с готовностью ответил хазарин. Его узкие глаза скользили то по лицу Явора, то по его оружию, воровато, но споро пересчитали гридей у него за спиной.
— Не заблудились ли? — спросил Явор. Он смотрел только на купца, будто не замечая его дружины, — знал, что за хазарами присмотрит Изрочен. — К морю-то честные гости правят по дорогам, через Треполь. Как же тебя Попутник в чисто поле завел?
Хазарин тихо засмеялся, замялся, заерзал в седле. Явор уже знал его ответ. При проезде через княжеские города приходилось платить мыто, и редкий купец, особенно из хитроумных хазарских иудеев, не искал способа избежать расхода. Одним из этих способов был проезд в обход княжеских городов. «Знают, Кощеевы дети, про Мал Новгород! — мелькнула у Явора досадливая мысль. — Открыта им дорога безо всякого мыта! Как крысы, так и шныряют! »
— О, бог дал тебе глаза орла — они видят и вдаль, и вглубь! — с хитроватым почтением сказал хазарин. — Ты понимаешь мою беду: каган Владимир берет так много мыта с бедных торговых гостей!
Хазарин горестно вздохнул и развел руками. Почти на каждом из жирных пальцев сидело, как вросло, по золотому перстню, иные с самоцветными камнями.
— Аи, беден ты воистину, Соломоне, плохи твои дела! — насмешливо сказал Явор. — То-то у тебя товару всего ничего, а людей много ведешь!
— У меня немного товара, но это дорогой товар! — доверительно склонясь в сторону Явора, ответил хазарин. — Ежели бог привел тебя на мою дорогу, значит, мне придется уплатить мыто. Я заплачу тебе как положено, ты отдашь мытникам кагана… — Купец многозначительно помолчал, имея в виду, что с его серебром Явор волен поступить как угодно, и добавил: — А чтобы ты знал мою дружбу, я подарю тебе перстень. Только не будь строг к бедному Соломону, не говори про него худа мытникам!
Он принялся стаскивать с пальца один из перстней, но это было явно безнадежное дело — перстень зарылся в складки жира и не двигался.
— Уймись, палец оторвешь! — Явор движением руки остановил его. — Показывай товар-то.
Мигом перестав терзать палец, Соломон повернул коня к повозкам и с поклонами стал приглашать Явора за собой. Явор поехал за ним, Изрочен держался за его плечом, не отставая.
— Погляди, я торгую честно! — приговаривал Соломон, приподнимая рогожу крытой повозки. — Меня знают в Киеве, в Любече, в Чернигове, в Вышгороде, в Переяславле, — все знают, что Соломон честный гость!
В его товарах Явор не увидел ничего особенного — те же бочонки меда, круги воска, которые все торговые гости возили из Руси на юг. Внимание его привлек только конь одного из хазар — гнедой красавец, сильный и неутомимый в беге.
— Смотри, — Явор кивнул Изрочену, — за такого коня весь товар этот купить можно, и тот не под хозяином, а под кметем. Видно, не скуп Соломон к своей дружине!
Услышав его слова, Соломон перестал хвалить свой товар и свою честность, глаза его сузились еще больше, он на миг замолчал, а потом громко заговорил что-то снова. Но Явор его больше не слушал. Подняв глаза от коня к всаднику, он увидел смуглое лицо человека лет тридцати с небольшим, наткнулся на взгляд темных глаз, не узких, а почти славянского открытого разреза, смотревших на него твердо и настороженно. Войлочный колпак с меховой оторочкой и бронзовыми бляшками был надвинут низко на лоб, но в лице с негустой темно-русой бородой были заметны черты славянского племени. Видно, по крови это был болдырь — полуславянин-полухазарин. Или полупеченег. Немало таких рождалось от пленных славянок в ордах, от пленных печенежек в русских городах или у женщин в поселениях, переживших набеги. Но это лицо чем-то задержало взгляд Явора, не пускало от себя, словно стрела, внезапно воткнувшаяся в землю под ногами идущего с суровым приказом: стой! Лицо казалось Явору смутно знакомым, какое-то очень волнующее воспоминание поднималось из глубин памяти, уже было близко…
И вдруг огнем загорелся прошлогодний шрам на бедре: Явор вспомнил, и так ясно вспомнил, что стало жарко. Как наяву Явор видел перед собой это же лицо, только без колпака, с темно-русой косой, болтающейся позади, — признак печенежского воинского рода. Вспыхнул блеск посеребренного оружия, в ушах взметнулся звон сабли о его меч, руки ощутили тяжесть щита, принимающего сильный удар. Только что Явор вспоминал прошлогоднюю битву за малоновгородский полон — и вот перед ним было лицо из этой битвы.
И так осознанно страшен стал взгляд Явора, что болдырь понял: он узнан. Он не помнил Явора, но сообразил мгновенно и быстрее молнии рванулся с места. Явор бросился ему наперерез, выхватив меч.
— Врешь! — хрипло выкрикнул он. — Раз ушел — больше не пущу!
Волдырь тоже выхватил саблю и встретил первый удар — раз от битвы не уйти, трусить было не в его обычае. Словно дождавшись знака, белгородцы и хазары кинулись друг на друга. В воздухе стремительно свистнули стрелы, вспыхнули под солнцем клинки. Белгородцы дали хазарам выстрелить только по одному разу, и вот уже их мечи взлетели над головами, над круглыми щитами, гулко ударились о железные умбоны. Битва, к которой оба отряда были готовы, вспыхнула мгновенно и загорелась, как охапка соломы. На каждого из белгородцев пришлось по два-три противника, но им было не привыкать к этому. Испокон века степняки, превосходя славян числом, вынуждали их воевать уменьем. Славянского отрока учили биться одному против многих, когда даже спину тебе прикрыть некому, — биться по кругу, чтобы враги вообще не видели твоей спины, чтобы ни один их удар не успевал тебя достать и проваливался в пустоту. Неустрашимого воина, которого позже стали звать богатырем, тогда звали хоробром — «хоро бор» означает «бьющийся по кругу».